Беглец описал почти полный круг, знали бы — сэкономили кучу сил и времени.
Рабы копошились около раскрытого фургона, опасливо уставились на подходящих, потом быстро попрятали глаза.
— Что с машиной?
— Машина все... Не починить пока. Можно ээээ... снять там разное, но починить без запчастей не получится, никак. Повреждена подвестка, передний...
— А трупы откуда?
— Эти из грузовика... А те — вчерашние...
Ирка оторопело пересчитала взглядом голые желто-восковые тела с синюшными пятнами, уложенные рядком.
— Ничего не понимаю — что в фургоне трупы везли?
— Ээээ... да, конечно, вот эти из фургона...
— И зачем?
— А ты не знала, Ирэн? А ну да, ты ж с ними мало пообщалась. Кино смотрела про бриллиант? Там его еще собака съела потом? Цыган еще там дрался...
Ирка непонимающе уставилась на напарницу.
— Слушай, ты бы попроще, а?
— Проще — здесь два десятка свинюшек. Три чистые. Их комбикормом кормят. Дальше продолжать?
— То есть ты хочешь сказать, что вместо комбикорма?
— Ага. Такое креативное решение. Как этот говорил-то... А, вот: "ради блага родной корпорации каждый должен отринуть личные мелкие прихоти и глупые принципы и быть готовым пожертвовать на благо корпорации все, что у него есть!"
— Вера, ты серьезно?
Вместо ответа Вера завопила заполошным голосом:
"Мы одна семья
Порознь нам нельзя
Фирма — наш дом
Счастье мы несем!"
Одна из женщин отвернулась и заплакала — тихо и жалко. Мужичок покривился лицом и неожиданно подхватил дребезжащим тенорком.
— Прекратите! Молчать!
Поющие заткнулись. Мужичок стал трудно и надрывно кашлять.
— Ну, ни хрена ж у вас забавы! — покрутила головой Ирка.
— Это еще не весь список — мрачно ответила Вера, перехватывая свое ружье поудобнее.
— Так, ладно. Вы разбираете вещи — и возвращаетесь в деревню. Тела оставите тут.
— Извините, а покушать сегодня дадут? Мы хорошо поработали.
Ирина глянула на говорившую это тетку, на кашляющего мужика, на плачущую сидя в снегу женщину. Подумала и ответила: "Дадут".
Потом кивком головы позвала за собой Верку.
— Долго мы еще за ним будем идти?
— Мне надо убедиться — есть у него ружье или нет.
— А если мы сами начнем падать раньше, чем он? Я себе этими валенками уже ноги намяла!
— Терпи, так уходить — тоже обидно. Давай, переобуйся, легче будет.
— Видно же, что он улепетывает отсюда!
— Вер, мы всего-ничего прошли. Не отвлекай. Ты вот что скажи — насколько этот мужик был мерзкий? Я понимаю, что вся эта креативная команда была отморозки, но вот этот — за которым мы идем?
Ирка остановилась, давая напарнице время подумать, да и отдохнуть — спеклась напарница, видно, что спеклась. Не привыкла по лесу ходить, по снегу. Потом Ирка себя одернула — жратва у Веры явно была последнее время не очень. Да и до Беды — наверное, диеты блюла всякие идиотские, что для самой Ирки было глупостью — она судила просто — приход калорий должен соответствовать расходу — потому можно вкусно кушать — но после этого пробежаться или хотя бы прогуляться.
Вера остановилась, перевела дух и выдало философское:
— Если б его родили в Спарте — то рожали б сразу над пропастью... Сама суди — его любимая фразочка: "Секрет успеха в жизни связан с честностью и порядочностью. Если у вас нет этих качеств — успех гарантирован!" Вот по такому девизу и действовал. А ты это к чему?
— Да к тому, насколько нам его важно догнать. Чтоб он потом к нам не заявился.
— Ну, заявится — много он в одиночку сможет?
— А нагадить сможет точно. Нам оно нужно?
Вера задумалась.
— Вот хорошо, предположим мы его догоним. И предположим у него ружье есть. И влепит он по нам. Нравится тебе такой баланс?
Пришел черед задуматься и Ирке.
Простой вопрос напарницы уже и так крутился у нее в голове и даже пожестче, чем его задала напарница. Догнать мужика и убедиться, что он вооружен и умеет стрелять, было не самым лучшим раскладом. Тем более, что напарница — горожанка мало внушала доверия в плане успешной пальбы и огневой поддержки, да и видно было, что она уже вымоталась, а прошли всего — ничего, в общем-то.
Легкость, с которой удалось наказать подранка, воодушевляла, но особенно обольщаться все же не стоило. Еще в начале погони Ирка очень обрадовалась, увидев, что второй фирмач глубоко провалился в канаве на краю поля и промочил в талой воде ноги, но как-то это никак не проявлялось. Шел он тоже напролом, но не кружил, направление удерживал и значит, соображал трезво, да и компас у него, скорее всего, есть.
Тут Ирине пришло в голову, что если преследуемый не потерял голову, то и нагадить сможет толково — например, устроив им засаду. Впереди, километрах в трех была речка, она вроде как должна замерзнуть, но уже, как ни крути весна — в канаве талой воды под снегом было полно. Значит, придется переправляться — тут-то их самое то брать.
Чем больше Ирка думала, тем меньше ей хотелось продолжать преследование.
— Ладно, Вер. На сегодня хватит гоняться. Сейчас передохнем немного — и обратно. Замерзла?
— Ага. Пока неслись по лесу — жарко было, а сейчас постояли — так что — то познабливает.
— Так, ладно — сейчас вернемся по своему следу назад — за полянку, там и расположимся.
И часто оборачиваясь и прислушиваясь, Ирина пошла обратно.
Вера в этом плане была бесполезной — у нее все силы уходили на ходьбу, так что понимавшей ситуацию Ире приходилось слушать за двоих. Она вовсе не заносилась и понимала — мужик, да еще затравленный — куда опаснее медведя и то, что у них ружья не делает их защищенными. Потому и смотрела и слушала в четыре глаза, в четыре уха. Но лес был тих и спокоен.
Место для привала она присмотрела раньше, теперь просто скинула на снег рюкзачок, вытянула из ножен свой любимый ножик и принялась аккуратно отдирать с березы тонкие полоски шелковистой бересты.
— Ух ты, финка! Настоящая?
— А то! Самая настоящая.
— А Костька тесачину такую таскал, как у Крокодила Данди!
— Дурак Костька был. И нож у него был дурацкий. Держи бересту, ладони подставь.
— Он-то да, дурак. А нож страшный!
— Глупость, а не нож. И не как у Данди.
— А я думала себе его у Маланьи выпросить, она им щепки колет на растопку, я видела.
— Плюнь. Я тебе хороший ножик подберу, годный.
— А тот чем плох?
Ирка оценила нарезанные полоски бересты, решила, что хватит, и ответила:
— Тяжелый, таскать запаришься. В хозяйстве работать таким неудобно — хлеб там порезать или рыбу почистить. А для боя — непрочный, ручка у него полая.
— Зато внушает!
— Только тем, кто не в курсах. Ладно, давай лапник резать — ты вот с той елки ветки режь, старайся без снега чтобы.
— Жалко же!
— Жалко у пчелки в попке. Они все равно снизу отмирают. Вот я сейчас отмершие и соберу.
Скоро Ирка выбрала местечко — как раз под здоровенной елью, Разгребла снег до земли под костер, аккуратно положила рядком несколько кусков тонкого сухостойного дерева, сделав настил для костерка, сверху набросала лоскутки бересты, вперемешку с отломанными от ствола ели сухими сучками, длиной и толщиной с половинку карандаша, выше положила сучки потолще.
Вера все еще корячилась с лапником, и пришлось ей помогать. Наконец нарезали достаточно, чтоб сесть. И с наслаждением сели, прислонившись спинами к стволу ели.
Почистив от смолы лезвие, Ирка вставила финку в ножны и ухмыльнулась.
— У нас в Карелии девушки раньше, как до замужества дело доходило, носили на поясе пустые ножны от финки. Парень, желающий посвататься к девушке, вставлял в её пустые ножны свою финку. При следующей их встрече смотрел, есть ли в ножнах у девушки его финка, если финка была в ножнах, значит, он мог засылать в дом девушки сватов. Если девушка вытаскивала финку из ножен, то это служило знаком, что она не хочет замуж за этого парня.
— Это ж сколько финок можно было так на халяву добыть! — сделала неожиданный вывод Вера.
Ирка не нашлась, что ответить. Зашуршала в рюкзаке, достала несколько маленьких присоленных ржаных сухариков, протянула Вере. Потом достала небольшую фляжку, прополоскала рот, сплюнула. Протянула флягу напарнице.
— Не пей, только рот прополощи. И на еду не налегай.
— Почему?
— Тяжело будет идти. Вспотеешь от выпитого, больше с потом уйдет, чем выпила. Проверено. До дома доберемся — там душу и отведем.
Ирка запалила маленький бездымный костерок. Тепло отразилось от нависших веток и от маленького костерка стало даже и жарко.
— Переобуйся пока. Пусть ноги отдохнут.
— Ага. А ловко у тебя, Ирэн, костер получился.
— Да ничего сложного. Видела, как делала?
— Видела.
— Вот в следующий раз сама сделаешь. Только запомни — береста горит всегда и везде, только когда горит — сворачивается, как пружина. Вполне может костерок разбросать — я потому меленькими полосками ее кладу.
— Ах, я б за шоколадку душу отдала. Так шоколад люблю... У вас в запасе есть? Ну, хоть немножко, а?
Ирка ухмыльнулась.
— Поискать — найдется. В виде премиальных по итогам конца квартала...
— При превышении дебета над кредитом премии не будет? — ужаснулась Вера.
— В точку, Вер. Пока — сухарики кушай.
И сама с грустью подумала, что теперь долго не увидит не то, что шоколада — его — то как раз Виктор жаловал и на складе был и плиточный шоколад и какао-порошок, только вот расходовать его пока не планировалось, а таких милых пустячков как зефир, конфеты, пастила, мармелад... Ирка не была сладкоежкой, но любила попить чай с чем-нибудь вкусненьким. А вкусненькое кончилось... И то, что на вылазку пришлось брать не шоколадку — как в то, прошедшее навсегда время, а самодельные сухарики — было признаком, еще одним признаком Беды.
..............................................................................................................
В караулке, где осталась наша тройка, достаточно тесно — кроме нас тут еще публики хватает.
Разговоры стихают, когда оттуда, куда ушла компания, доносится короткая пальба, быстро стихшая, впрочем. Еще вроде кричат что-то, но хоть и не разобрать что кричат — мне кажется — что-то командно-строевое, вроде "Шаг — ииии — Раз!"
— Вошли — говорит Саша.
Ему виднее, он тренировки своими глазами видел, а я как-то не удосужился.
— Павел Саныч говорил, что у них получилось смешанное построение — с учетом противника. Передняя шеренга вся в железе, внаклон свои протазаны упирают в пол и ногой придерживают, в правой поднятой руке — что— либо дробящего действия — голову прикрывают. Вторая шеренга — на высоте пояса алебарды держит, а третьи — на уровне лица. Ну и по команде — сначала передвигаются на шаг первые, потом по очереди. Так что есть, кому встретить, если кто кинется.
— Сзади они уязвимы — замечаю я сокрытую от всех остальных истину.
— Не, сзади у них рогатки и стрелки. Да еще саперы грозились двери блокировать — палаты и кабинеты потом чистить будут, попозже. Сейчас коридоры и лестницы главное.
Сидим, ждем.
— Вот не понимаю я этих фанатов железа — продолжает вполголоса Саша.
— Что, совсем?
— Совсем. Ты б посмотрел, с каким трепетом они это железо перебирали. Прямо скупой рыцарь с золотом.
— Ну, так символы власти — что железо, что золото.
— А женщины? — хитро посматривает Саша.
— Женщины — после.
— И что сильнее?
— Ну, об этом споры были издавна.
— Ага, знаю.
И Саша цитирует наизусть зазубренное в школе:
— "Все мое" — сказало Злато.
"Все мое" — сказал Булат.
"Все куплю" — сказало Злато.
"Все возьму" — сказал Булат.
— Ну, в общих чертах — так и есть — соглашаюсь я.
Саша посмеивается.
— Там еще пародия-продолжение была. Кто-то из Толстых написал:
— "Ну и что?",— спросило Злато;
"Ничего",— сказал Булат.
"Так ступай",— сказало Злато;
"И пойду",— сказал Булат.
— И что, тебе никогда не хотелось в латах побегать, мечом помахать? — спрашиваю у Саши.
— Не.
— Даже в компьютерных играх?
— Не, в играх мне магом нравилось.
Сидящий рядом с нами мореман неодобрительно смотрит.
Ладно, помолчим.
Время ползет медленно и нудно.
Вылезаю из караулки, где успели накурить до сизого воздуха, размять ноги.
Неожиданно вижу бегущих к нам трусцой людей — один точно из наших — легковооруженный, третья шеренга, рядом трое работяг, одного из них двое других поддерживают с боков под локти.
Ясно, первые потери пошли.
Из караулки вываливается куча народа — некоторые недовольно бухтят, но, судя по голосу Надежды это ее рук дело — освободила место для приема раненых, выгнав курильщиков вон.
На подбежавших не видно никаких следов крови, это уже радует, только непонятно — что с ними такое стряслось. Запускаем их в караулку, выливаемся следом. Латник пытается говорить, но у него это не выходит. Губы вспухли, рот слегка открыт, слюна течет, выражение лица странноватое.
— Что случилось?
— Селюсь... Оф се сахрываесса...
Черт, опять впору Мутабора вспоминать. Но, по губам судя — получил парень нехилый удар в лицо. И что-то лицо у него лошадиное какое-то. И пахнет от них характерным запахом морга — грубый одеколон поверх четкого трупного запаха. Даже пожалуй, не пахнет, а воняет.
— Рот открой шире.
— Э моху!
Злится. Рот он, видите ли, не может открыть. Цаца какая. И похоже это все либо на перелом челюсти либо... Либо на вывих. Точно, двусторонний передний вывих нижней челюсти.
На всякий случай проверяю пальпаторно — да, точно, он самый.
— Что у него? — спрашивает Надежда.
— А передний вывих нижней челюсти — вот что у него. Доводилось вправлять?
— Нет, обходилось как-то.
— А я слыхал, что надо так вкось ударить — и она на место встанет — говорит работяга из сопровождавших.
— Забудьте этот бред, так только связки порвать можно.
— По Гиппократу вправлять будете?
— Нет, лучше как его — по Ходоровичу. Если пальцы класть на зубы, еще и откусить может, слыхал я про такое. А вот если на внешнюю сторону — то безопасно. Что у второго?
— По-моему на перелом ключицы похоже.
— А шины у нас есть? — спрашиваю немного невпопад, потому как вспоминаю — про вправление челюсти.
— Косынкой обойдемся, сейчас я его иммобилизую — и пусть ведут в больницу, тут рядом — отвечает Надежда.
Сажаем пострадавшего на табуретку, так чтоб спиной упирался в стенку и затылком тоже. Натягиваю перчатки, лезу в полуоткрытый рот. Теперь большие пальцы на внешнюю сторону челюсти справа-слева , остальными берем челюсть плотно и тянем на себя и вниз. Мышцы упруго сопротивляются, пациент мычит, но терпит, так тянем, тянем, сейчас мышцы устанут, вот еще немного, ага, пошли, пошли и аккуратненько двигаем челюсть так, чтоб головки отростков вернулись на свое место, в уютные суставные ложа.
Челюсти отчетливо лязгают сомкнувшимися зубами.
Да, как капкан щелкнул, не зря меня в свое время пугали, что и без пальцев остаться можно.
