Ринарин тихо выдохнул.
Навани, стараясь не выдать себя, скрестила руки и задушила вопль отрицания и боли, пришедший из глубин ее сознания. Это кара. Она часто видела в вещах уроки судьбы. В этом случае наказание состояло в том, что она никогда не могла обладать чем-то ценным долго. У нее всегда вырывали то, о чем она мечтала больше всего на свете.
Спокойно, выругала она себя.
— Прошу объяснить, — сказала она Садеасу, встретившись с ним взглядом. Этот взгляд она тренировала десятилетиями и обрадовалась, увидев, что он смутился.
— Мне очень жаль, Ваша Светлость, — повторил Садеас, запнувшись. — Паршенди окружили армию вашего брата со всех сторон. Было глупо погибать вместе. Наша новая тактика настолько испугала дикарей, что они привели на битву всех своих солдат и окружили нас.
— И вы бросили Далинара?
— Мы сражались изо всех сил, пытаясь вызволить его, но их было слишком много. Мы вынуждены были отступить, иначе сами остались бы там! Я бы продолжил сражаться несмотря ни на что, но я своими глазами видел, как ваш брат упал под ударами молотов паршенди. — Его лицо исказилось. — Они стали снимать с него окровавленные куски Доспехов, как трофеи. Дикие чудовища.
Навани заледенела. Холод, оцепенение. Как такое могло случиться? После того как — наконец! — этот каменноголовый человек увидел в ней женщину, а не сестру. И вот...
И вот...
Она сжала зубы, сражаясь со слезами.
— Я не верю.
— Я понимаю, что вам трудно принять эту новость. — Садеас махнул рукой, приказывая принести стул. — Я бы хотел не приносить ее вам, но... Далинар и я, мы знали друг друга много лет, и, хотя мы не всегда видели тот же самый рассвет, я считал его союзником. И другом. — Он тихо выругался и посмотрел на восток. — Они заплатят за это. Я увижу, как они заплатят.
Он казался таким искренним, что Навани заколебалась. А несчастный Ринарин, стоявший с мертвенно-бледным лицом и широко открытыми глазами, был настолько потрясен, что не мог говорить. Появился стул, но Навани отказалась от него, а Ринарин сел, заработав презрительный взгляд Садеаса. Охватив голову руками и дрожа всем телом, он уставился в землю.
Он стал кронпринцем, осознала Навани.
Нет. Нет. Он станет кронпринцем, только если она согласится с тем, что Далинар мертв. Не может быть. Он жив.
Но все мосты были у Садеаса, подумала она, поглядев на склад древесины.
Навани вышла из-под навеса на послеполуденное солнце, чувствуя его тепло на коже, подошла к свите.
— Кистьперо, — сказала она Макаль, которая несла ее сумку. — Самое толстое. И мои горящие чернила.
Невысокая толстая женщина открыла сумку и вынула длинное кистьперо с толстым пучком свиных щетинок на конце. Навани взяла его. За ним последовали чернила.
Стражники в почтительном недоумении смотрели, как Навани взяла перо и опустила его в кроваво-красные чернила. Она встала на колени и принялась рисовать на каменной земле.
Искусство — сродни творению. Это его душа, его сущность. Творение и порядок. Ты берешь неорганизованную субстанцию — чернила, пустой лист бумаги — и строишь из нее что-то. Что-то из ничего. Сущность творения.
Она чувствовала, как по щекам текут слезы. У Далинара не было ни жены, ни дочерей; никто не мог помолиться за него. И вот, Навани рисовала на камнях молитву, послав свиту за еще несколькими баночками чернил. Она шагнула к краю глифа и продолжила рисунок, делая его огромным, брызгая чернилами на обожженные камни.
Вокруг собрались солдаты, и сам Садеас, выйдя из-под навеса, глядел на ее рисунок, на ее спину, пока она ползала по земле, яростно макая кистьперо в чернила. Что за молитва, если нет творения? Сделать то, что никогда не существовало. Создать желание из отчаяния, мольбу из страдания. Склонить спину перед Всемогущим и создать смирение из пустой гордости человеческой жизни.
Что-то из ничего. Настоящее творение.
Слезы смешивались с чернилами. Она извела уже четыре баночки. Она ползала, опираясь безопасной рукой на землю, раскрашивала камни и вытирала слезы, оставляя на щеках кляксы. Закончив, она еще какое-то время стояла на коленях перед глифом в двадцать шагов длиной, нарисованным красными, как кровь, чернилами. Солнечный свет отражался от них, и она подожгла мокрые чернила при помощи свечи — они были сделаны так, чтобы гореть, мокрыми или высохшими. Языки пламени побежали по всей молитве, убивая ее и посылая ее душу к Всемогущему.
Она склонила голову перед молитвой. Только один символ, но сложный. Тат. Правосудие.
Люди глядели молча, как если бы боялись испортить ее просьбу к божеству. Налетел холодный ветер, стегая флаги и плащи. Молитва погасла, и это было замечательно. Она не должна гореть долго.
— Светлорд Садеас! — крикнул кто-то обеспокоенным голосом.
Навани взглянула вверх. Солдаты расступились, освобождая дорогу гонцу в зеленом мундире. Он подбежал к Садеасу и начал говорить, но кронпринц сжал плечо человека рукой в боевой перчатке и толкнул его под тент, приказав стражникам никого не впускать. Потом вошел сам.
Навани продолжала стоять на коленях, рядом со своей молитвой. Пламя оставило на земле черный шрам в виде глифа. Кто-то подошел к ней — Ринарин. Он встал на колено и положил руку ей на плечо.
— Спасибо, машала.
Она кивнула, вставая; на безопасной руке остались красные капли. Щеки еще не высохли от слез, но, сузив глаза, она посмотрела через живой щит солдат на Садеаса. Лицо светлорда покраснело, стало угрожающим, глаза расширились от гнева.
Она повернулась и через толкотню солдат проложила себе дорогу к краю площадки построения. Ринарин и некоторые из офицеров Садеаса присоединились к ней и уставились на Разрушенные Равнины.
И увидели длинную медленную линию людей, с трудом идущих к военлагерям, которую вел всадник в синевато-серых доспехах.
* * *
Далинар ехал на Кавалере во главе двух тысяч шестисот пятидесяти трех воинов. Всех, кто остался от восьми тысяч.
Долгий путь от плато дал ему время подумать. Внутри все еще бушевали эмоции. Он согнул левую руку; сейчас на ней была синяя рукавица, позаимствованная у Адолина. Потребуется несколько дней, чтобы вырастить собственную рукавицу Далинара. Даже дольше, если паршенди попробуют вырастить полный доспех из оставшейся у них. И у них ничего не получится, если оружейники Далинара будут кормить Штормсветом полный доспех. Брошенная перчатка рассыплется, превратится в пыль, а новая вырастет у Далинара.
Но пока он надел перчатку Адолина. Они собрали все заряженные камни у двадцати шести сотен человек и благодаря их Штормсвету перезарядили его Доспехи. Разломы еще остались, конечно. Полное исцеление займет несколько дней, но по меньшей мере сейчас он может в них сражаться, если потребуется.
Он должен сделать так, чтобы не потребовалось. Он собирался столкнуться лицом к лицу с Садеасом и хотел быть вооруженным. На самом деле ему отчаянно хотелось налететь на лагерь Садеаса и объявить своему "старому другу" войну. Может быть, даже призвать Клинок и убить его.
Но он не мог. Солдаты устали, и у него нет союзников. Война уничтожит его и королевство. Он должен сделать что-нибудь другое. Он отомстит. Со временем. Сейчас главное — Алеткар.
Он опустил руку в синей рукавице, взяв поводья Кавалера. Адолин ехал немного сзади. Они зарядили и его Доспехи, хотя теперь у него не хватало рукавицы. Сначала Далинар отказывался от подарка сына, но потом понял логику Адолина. Если уж кто-то из них будет сражаться без нее, то пускай это будет человек помоложе. С Доспехами Осколков разницы нет, но без них молодой человек в расцвете сил будет сражаться лучше, чем он в свои пятьдесят.
И он все еще не знал, что думать о своих видениях и их очевидной ошибке в оценке Садеаса. Но с ними он разберется позже. Когда придет время.
— Этал, — позвал Далинар.
Самый высокопоставленный из всех офицеров, выживших в битве, Этал был гибким человеком с тонкими усами и обычно ухоженным лицом. Его левая рука висела на перевязи. Он был одним из тех, кто защищал коридор отхода Далинара в последние минуты боя.
— Да, — спросил Этал, подходя к Далинару. На всех лошадях, за исключением двух ришадиумов, ехали раненые.
— Отведи раненых в мой военлагерь, — сказал Далинар. — Скажи Телебу, пусть приведет весь лагерь в боевую готовность. Пусть мобилизует оставшиеся роты.
— Да, светлорд, — сказал Этал и отдал честь. — Светлорд, могу ли я спросить? К чему мы готовимся?
— Ко всему. Но, надеюсь, ни к чему.
— Я понял, светлорд, — ответил Этал и отправился выполнять приказ.
Далинар повернул Кавалера и подъехал к группе мостовиков, все еще идущей за своим суровым предводителем, человеком по имени Каладин. Достигнув постоянных мостов, они бросили свой; со временем Садеас пошлет за ним.
Как только он подъехал, мостовики остановились. Они выглядели такими же усталыми, как и он, но мгновенно выстроились в боевой порядок и сжали копья, как если бы опасались, что он хочет забрать их. Они спасли его, но, очевидно, еще не доверяли ему.
— Я отослал моих раненых в лагерь, — сказал Далинар. — Вы можете пойти с ними.
— Вы собираетесь столкнуться с Садеасом? — спросил Каладин.
— Я должен. — Я должен узнать, почему он сделал то, что сделал. — И потом я куплю вам свободу.
— Тогда я остаюсь с вами, — сказал Каладин.
— И я, — сказал человек с ястребиным лицом. Все мостовики немедленно повторили его слова.
Каладин повернулся к ним.
— Я должен отослать вас.
— Что? — спросил пожилой мостовик с короткой седой бородой. — Ты можешь рисковать своей жизнью, а мы нет? В лагере Садеаса остались наши люди. Нам нужно забрать их. И мы должны оставаться вместе. Посмотреть, что произойдет.
Остальные кивнули. И опять Далинара потрясла их дисциплина. Теперь он был уверен, что Садеас здесь ни при чем. Это дело рук их командира. Несмотря на темно-коричневые глаза, он держал себя как светлорд.
Что ж, если они не хотят идти, Далинар не будет заставлять их. Он поехал дальше, и очень скоро тысяча солдат Далинара отделилась от них и ушла на юг, к их лагерю. Остальные поехали прямо, к лагерю Садеаса. Подъехав ближе к последней расщелине, Далинар заметил маленькую толпу, собравшуюся на ее краю. Впереди стояли две фигуры. Ринарин и Навани.
— Что они делают в лагере Садеаса? — спросил Адолин, улыбаясь; его усталый, дошедший до предела Чистокровный остановился рядом с Кавалером.
— Не знаю, — ответил Далинар. — Но пусть Отец Штормов благословит их за то, что они пришли. — Только увидев знакомые милые лица, он почувствовал — наконец-то! — что пережил этот день.
Кавалер перешел последний мост. Ринарин ждал, и Далинар улыбнулся.
На лице парня появилась радостная улыбка. Далинар спрыгнул с коня и обнял сына.
— Отец, — только и смог сказать Ринарин. — Ты жив!
Адолин тоже улыбнулся и спешился с седла, доспехи звякнули. Ринарин вырвался из объятий отца, одной рукой схватил Адолина за плечо, другой слегка стукнул по доспехам и широко улыбнулся. Далинар, с улыбкой на лице, отвернулся от братьев и посмотрел на Навани. Она стояла, сложив руки перед собой и подняв одну бровь. На ее лице резко выделялись несколько пятен красной краски.
— Ты же не беспокоилась обо мне, верно? — спросил Далинар.
— Беспокоилась? — переспросила она. Их глаза встретились, и в первый раз он заметил, что они красные, как от слез. — Я была в ужасе.
А потом Далинар обнаружил, что сжимает ее в объятиях. Ему приходилось быть осторожным, но его рукавицы чувствовали шелк ее платья, и без шлема он мог вдыхать сладкий цветочный запах ее духов. Он держал ее так сильно, как осмеливался, наклонив голову и уткнувшись носом в ее волосы.
— Хмм, — тепло заметила она, — похоже, я что-то пропустила. Все смотрят. Будут разговоры.
— Мне все равно.
— Хмм, похоже, я очень много пропустила.
— На поле боя, — хрипло сказал он, — я думал, что умру. И понял, что это правильно.
Она, откинув голову назад, недоуменно посмотрела на него.
— Я провел почти всю мою жизнь, заботясь о том, что подумают люди, Навани. И когда, как я думал, пришло мое время, я осознал, что все мои заботы были напрасны. В самом конце я был доволен тем, как прожил свою жизнь. — Он посмотрел на нее, потом расстегнул правую рукавицу; она с лязгом упала на землю. Протянув мозолистую руку, он взял Навани за подбородок. — Я сожалел только о двоих. О тебе и о Ринарине.
— Но ты сказал, что можешь умереть и это правильно?
— Нет, — ответил он. — Я сказал, что посмотрел в лицо вечности и увидел там мир. Теперь я буду жить по-другому.
— Без чувства вины?
Он помолчал.
— Сомневаюсь, что мне удастся полностью изгнать его. В конце нас ждет мир, но жизнь... жизнь — это ураган. Тем не менее теперь я смотрю на все по-другому. Пришло время оттолкнуть от себя лживых людей. — Он посмотрел на кряж, где собралось еще больше солдат в зеленом. — Я думаю об одном из видений, — тихо сказал он, — о том, где повстречал Нохадона. Он отверг мое предложение написать книгу, изложить на бумаге собственную мудрость. В этом что-то есть. Что-то, чему я должен научиться.
— И что? — спросила Навани.
— Еще не знаю. Но я уже близок к разгадке. — Он положил руку ей на затылок, прижал ее к себе и вдохнул запах ее волос. Ему захотелось снять Доспехи, прижаться к ней телом, а не металлом.
Но время еще не пришло. Он неохотно отпустил ее и повернулся к Адолину и Ринарину, с беспокойством глядевшим на них. А его солдаты глядели на армию Садеаса, собравшуюся на кряже.
Я не должен допустить кровопролития.
Он нагнулся и вставил руку в упавшую перчатку. Натянулись ремни, соединяя ее с остальными частями доспехов.
Но я не собираюсь тайком ускользнуть в лагерь, не поговорив с ним.
Он должен узнать, почему его предали. Ведь их отношения складывались так хорошо.
Кроме того, есть и его обещание мостовикам. Далинар пошел вверх по склону, запятнанный кровью синий плащ вился за ним. Адолин звякал броней по одну сторону от него, Навани торопилась по другую, Ринарин шел следом.
Оставшиеся шестнадцать сотен солдат Далинара маршировали за ними.
— Отец, — сказал Адолин, глядя на враждебные войска.
— Не призывай Клинок. Он не понадобится.
— Садеас бросил тебя, верно? — тихо спросила Навани, в ее глазах полыхнул гнев.
— Он не просто бросил нас, — сплюнул Адолин. — Он завел нас в ловушку и предал.
— Мы выжили, — твердо сказал Далинар. Путь стал яснее, теперь он знал, что надо делать. — Он не решится напасть на нас здесь, но может попытаться спровоцировать нас. Храни свой Клинок в тумане, Адолин, и не дай армии совершить ошибку.
Солдаты в зеленом неохотно расступались, глядя на них враждебно и не выпуская из рук копья. Каладин и его мостовики отвечали им тем же, идя совсем рядом с авангардом армии Далинара.
Адолин не стал призывать Клинок, но с презрением разглядывал армию Садеаса. Солдаты Далинара, окруженные со всех сторон, чувствовали себя неуютно, но без возражений последовали за своим генералом на площадку построения. Там их уже ждал Садеас, со сложенными на груди руками и в Доспехах Осколков; ветер шевелил его курчавые черные волосы. Кто-то сжег на камнях огромный глиф тат, и Садеас стоял прямо в его середине.