— Ну, штука в том, — пояснил Йен, повертев здоровой ногой туда-сюда, — что я все еще ощущаю свою отсутствующую ногу. И всегда ощущал — с того момента, как ее отрезали. Хотя и не постоянно, заметь, — добавил он, подняв глаза. — Но я ее чувствую. Жутко странно это. А ты свой палец чувствуешь? — с любопытством спросил Йен, подбородком указывая на правую руку Джейми.
— Ну... ага, чувствую. Не все время, а иногда — и это отвратительно, потому что, хоть его больше и нет, но болит он, как черт, — что как будто совершенно несправедливо.
Джейми готов был язык себе откусить за эти слова, ведь пока он стоял и жаловался на несправедливость потери пальца, Йен вообще умирал. Но Йен хрипло рассмеялся и, отклонившись, покачал головой.
— Если бы жизнь была справедливой, что бы было?
Некоторое время они сидели в дружеском молчании, наблюдая, как ветер двигается сквозь сосны на склоне холма напротив. Затем Джейми потянулся к своему споррану и достал небольшой сверток в белой упаковке, немного загрязнившийся, но плотно обернутый и в совершенной сохранности.
Йен разглядывал маленький сверток на ладони Джейми.
— Что это?
— Мой палец, — ответил Джейми. — Я... ну... я подумал, может, ты не будешь против того, чтобы его похоронили вместе с тобой?
Йен секунду глядел на друга, а потом его плечи затряслись.
— Господи, не смейся! — встревожился Джейми. — Я не собирался рассмешить тебя! Боже, Дженни меня убьет, если ты выкашляешь свое легкое и умрешь прямо тут!
Кашель периодически прерывался хриплыми приступами смеха. Прижав оба кулака к груди, Йен с трудом дышал, но в его глазах стояли веселые слезы. Наконец, он успокоился и медленно выпрямился, а его грудь вздымалась, словно кузнечные мехи. Он глубоко шмыгнул носом и небрежно сплюнул в камни ужасный алый комок.
— Уж лучше я умру здесь, смеясь над тобой, чем в своей постели, слушая молитвы шестерых священников, — сказал он. — Хотя, сомневаюсь, что у меня будет на это шанс, — Йен протянул руку ладонью вверх. — Ладно, давай его сюда.
Джейми положил завернутый в белое цилиндрик ему в ладонь, и Йен спокойно положил его в свой спорран.
— Я сберегу его для тебя, пока ты меня не догонишь.
ДЖЕЙМИ СПУСТИЛСЯ и направился сквозь деревья к краю болотины, которая начиналась прямо под пещерой. Было жутко холодно, резкими порывами дул ветер, и, когда длинные и изменчивые облака скользили над головой, тени и свет на земле мельтешили, будто трепещущие крылья птиц. Утром среди вереска он наткнулся на оленью тропу, но на каменистом склоне она исчезла, и теперь, возвращаясь к дому, Джейми находился позади холма, — с той стороны, где тот густо зарос буками и соснами, и на вершине которого высилась башня. Сегодня утром ему не встретился ни олень, ни даже пищуха, но его это не беспокоило.
Народу в доме сейчас много, и, разумеется, олень оказался бы кстати, но Джейми был счастлив просто выйти из дома — даже если вернется ни с чем.
Всякий раз, глядя на Йена, Джейми не мог побороть желания пялиться ему в лицо, чтобы запомнить его хорошенько, чтобы запечатлеть в своем уме все мельчайшие черточки своего зятя так же, как запоминал особые яркие моменты, которые при необходимости можно было вытащить и снова пережить. Но в то же время ему не хотелось помнить Йена таким, какой он сейчас; гораздо лучше сберечь то, что уже имелось: отсвет огня на щеке друга, то, как они чуть не лопнули от смеха, когда Йен победил Джейми в борьбе на руках, и их обоих удивила его жилистая сила. Длинные узловатые руки Йена на разделочном ноже, сильное движение, и горячий металлический запах крови, которая обагрила его пальцы; каштановые волосы, взъерошенные ветром с озера; узкая спина, согнутая и упругая, словно лук, когда Йен наклонялся, чтобы подхватить своих только начинавших ходить детей или внуков и подбросить их, хохочущих, в воздух.
'Хорошо, что мы приехали, — подумал Джейми. — И еще лучше, что привезли домой Йена Младшего, ведь он успел поговорить с отцом, как мужчина, и смог успокоить его мысли, чтобы тот ушел достойно'. Но жить в одном доме с любимым братом, умирающим дюйм за дюймом прямо у тебя на глазах, — это плачевно сказывалось на состоянии духа.
С таким количеством женщин в доме ссоры были неизбежны. А учитывая, что это к тому же женщины Фрейзер — это все равно, что прогуливаться по пороховой мельнице с зажженной свечкой. Из последних сил все пытались справиться с собой, — держаться в стороне, приспосабливаться — но это только ухудшало ситуацию, когда в конце концов какая-нибудь искра поджигала пороховую бочку. На охоту Джейми отправился не только потому, что им нужно было мясо.
Он с сочувствием подумал о Клэр. После мучительной просьбы Дженни Клэр пряталась в своей комнате или усердно работала над своей книгой, которой заинтересовал ее Энди Белл. Йен предложил ей воспользоваться своим кабинетом, и Джейми подумал, что это еще больше усугубило ссору с Дженни. Клэр отлично умела сосредоточиться и часами могла оставаться наедине со своими мыслями, но ей приходилось выходить, чтобы поесть. И всё сразу всплывало снова — знание о том, что Йен умирает, медленно, но беспощадно, измельчаясь, словно в мельничке для перца, — и нервы натягивались, как канаты.
И нервы Йена тоже.
Пару дней назад, когда они прогуливались по берегу озера, Йен, внезапно остановившись, свернулся, будто осенний лист. Уберегая друга от падения, Джейми поспешил схватить его за руку и опустил на землю, найдя валун, чтобы Йен мог опереться на него спиной. Потом поправил повыше шаль на исхудавших плечах, пытаясь найти что-нибудь, — ну хоть что-нибудь! — что мог бы сделать еще.
— Что такое, a charaid? (друг — (гэльск.) — прим. пер.), — с тревогой спросил Джейми, садясь рядом со своим зятем — со своим другом — на корточки.
Йен кашлял почти беззвучно, его тело сотрясалось от сильного спазма. Наконец, приступ ослабел, и Йен смог вдохнуть, его лицо было ярким от чахоточного румянца — этой чудовищной иллюзии здоровья.
— Болит, Джейми.
Слова были сказаны просто, но веки Йена закрылись, будто он не хотел смотреть на Джейми, когда говорил.
— Я отнесу тебя домой, и, может быть, мы дадим тебе немного настойки опия и...
Йен отмахнулся от этого обеспокоенного обещания. Он сделал несколько неглубоких вдохов и покачал головой.
— Да, у меня ощущение, будто в грудь ножик воткнули, — сказал он наконец. — Но это не то, что я имел в виду. Я не слишком переживаю из-за того, что умираю. Но, Господи Иисусе, меня убивает то, что это так медленно.
Потом он открыл глаза и рассмеялся так же тихо, как кашлял — едва слышимым звуком, от которого сотрясалось его тело.
'Эта медленная смерть меня убивает, Дугал. Лучше бы все поскорее закончилось', — слова прозвучали в голове Джейми так же отчетливо, будто их произнесли вслух прямо перед ним, а не тридцать лет назад в темной церкви, разрушенной пушечным огнем. Их говорил медленно умиравший Руперт. 'Ты — мой вождь, дружище, — сказал он Дугалу, почти умоляя. — Это твоя работа'. И Дугал МакКензи сделал то, к чему призывали его любовь и долг.
Держа Йена за руку, крепко ее сжимая, Джейми пытался влить хоть малую толику здоровья из собственной мозолистой ладони в тонкую серую кожу Йена. Теперь его палец скользнул вверх, надавив на запястье, где, как он видел, нажимала Клэр, пытаясь понять состояние здоровья пациента.
Джейми почувствовал, как кожа подалась, скользнув по костям запястья Йена. Он вдруг вспомнил о клятве на крови, которую давал во время своего венчания: как ужалил клинок, как прижалось к его руке холодное запястье Клэр, и ощущение липкой крови между ними. Запястье Йена тоже было холодным, но не от страха.
Джейми взглянул на свою руку, но там и следа не осталось от шрамов — ни от венчального, ни от кандальных: те раны были мимолетными и давно зажили.
— Ты помнишь, как мы с тобой поклялись на крови? — не открывая глаз, Йен улыбнулся.
Слегка вздрогнув, Джейми сжал руку на костлявом запястье, почти не удивившись тому, что Йен, уловив отзвуки мыслей, проник в его разум.
— Да, конечно, — вопреки себе Джейми тоже чуть горько улыбнулся.
Им обоим было по восемь лет. Мать Джейми и ее младенец умерли накануне. Дом наполнился скорбящими, а отец окоченел от шока. Они с Йеном выскользнули на улицу, взобрались по холму за домом и, пытаясь не смотреть на свежевырытую возле башни могилу, побежали в лес под защиту деревьев.
Затем замедлились, побрели тише и наконец, остановились на вершине высокого холма, где находились давно развалившиеся остатки какого-то древнего сооружения, которое они называли крепостью. Почти не разговаривая, они присели на обломках, завернувшись в свои пледы, чтобы защититься от ветра.
— Я думал, у меня будет новый братик, — сказал Джейми вдруг. — Но нет. Мы с Дженни так и остались вдвоем.
В прошедшие с тех пор годы ему удалось забыть эту маленькую боль от потери своего будущего братика — мальчика, который мог бы вернуть ему любовь его старшего брата Вилли, умершего от оспы. Джейми лелеял эту боль, словно маленькую хлипкую защиту от чудовищного знания о том, что его мать ушла навсегда.
Йен о чем-то ненадолго задумался, затем залез в свой спорран и вытащил маленький ножик, который отец подарил ему на прошедший день рождения.
— Я буду твоим братом, — сказал он очень просто и сделал порез на большом пальце, чуть зашипев сквозь зубы.
Потом Йен вручил ножик Джейми, который тоже порезался, удивившись тому, что это так больно, а потом они прижали свои большие пальцы и поклялись быть братьями. И были ими.
Джейми сделал глубокий вдох, мужественно поворачиваясь лицом к черной окончательности надвигающейся смерти.
— Йен. Может, мне...
Веки Йена поднялись, мягкий взгляд его карих глаз заострился в ясном осознании того, что он услышал в сдавленном голосе Джейми, который, усиленно прочищая горло, посмотрел в другую сторону, затем снова повернулся, смутно чувствуя, что отводить взгляд — это трусость.
— Хочешь, я помогу тебе уйти? — спросил Джейми очень тихо.
И даже пока он говорил, холодная часть его рассудка искала способ. Не ножом, нет: это быстро и аккуратно, — и достойный настоящего мужчины способ ухода — но его сестра и ее дети будут сильно горевать из-за этого. И ни один из них — ни Йен, ни он сам, — не имели права запятнать последнюю память кровью.
Рука Йена не ослабла и не вцепилась, но внезапно Джейми ощутил пульс, который безуспешно пытался отыскать — легкое устойчивое биение под его собственной ладонью.
Джейми не отвел глаз, но их заволокло слезами, и он склонил голову, чтобы скрыть их.
Клэр... Она знает способ, но он не станет просить ее. Ее собственная клятва не даст ей этого совершить.
— Нет, — сказал Йен. — Пока, нет, во всяком случае, — его взгляд смягчился, когда он улыбнулся. — Но я рад знать, что ты сделаешь это, если потребуется, mo brathair (мой брат (гэльск.) — прим. пер.).
Промельк движения остановил Джейми и мгновенно вырвал из задумчивости.
Зверь его не видел, хотя сам находился в поле зрения. Тем не менее ветер дул в сторону человека, и олень был занят: искал губами и зубами спрятанные под жестким слоем сухого вереска клочки травы и более мягких болотных растений. Слушая ветер, Джейми ждал. За кустом утесника виднелись только голова и плечи оленя, хотя, судя по размеру шеи, можно сделать вывод, что это самец.
Джейми ждал, чувствуя, как заново наполняется ощущением момента. Охота на благородного оленя на болоте отличалась от охоты в лесах Северной Каролины. Все должно быть гораздо более медленным. Погруженный в процесс поедания, олень немного вышел из-за кустарника, и Джейми начал незаметно поднимать ружье. В Эдинбурге он нашел оружейника, который выпрямил ствол, но с тех пор ему еще ни разу не удалось использовать оружие, и он надеялся, что прицел будет верным.
Джейми не использовал ружье с тех пор, как крепко саданул им гессенца на редуте. И внезапно в голове всплыло яркое воспоминание о том, как Клэр бросила на фарфоровое блюдце деформированную пулю, убившую Саймона. Джейми прямо собственной кровью услышал, как она звякнула и покатилась.
Еще один шаг, два; найдя вкусное, олень что-то отрывал и весьма сосредоточенно жевал. Будто обретая собственную целостность, дуло охотничьего ружья мягко уставилось в цель. Большой олень-самец, и до него не более ста ярдов. Джейми ощущал, как под его собственными ребрами бухает большое сильное сердце, пульсируя по металлу в кончиках пальцев. Приклад надежно умостился в выемке плеча.
И только Джейми начал сжимать курок, как позади в лесу кто-то закричал. Ружье дернулось, выстрел ушел мимо, с треском ломающегося вереска исчез олень, и крики прекратились.
Джейми повернулся и быстро зашагал в лес — туда, откуда доносились крики. Сердце колотилось. Кто? Женщина, но кто?
Без особого труда он нашел Дженни, которая стояла, замерев, на маленькой поляне, куда они с Йеном и с ней, будучи детьми, приходили, чтобы поиграть в рыцарей и солдат, и угоститься тем, что удалось стащить.
Дженни была отличным солдатом.
Возможно, услышав выстрел, она ждала его. А может быть, она просто не могла пошевелиться. Закутанная в шаль, будто в ржавую броню, с прямой спиной, но с пустыми глазами Дженни стояла и смотрела, как он приближается.
— С тобой все в порядке, девочка? — спросил Джейми, ставя свое ружье возле большой сосны — там, где сестра читала им с Йеном длинными летними ночами, когда солнце едва ли успевало садиться между сумерками и зарей.
— Прекрасно, — ответила Дженни бесцветным голосом.
— Да, понятно, — сказал Джейми, вздыхая. Подойдя ближе, он настойчиво взял руки сестры в свои: она не хотела, но и не отказалась. — Я слышал, как ты кричала.
— Я не думала, что кто-нибудь это услышит.
— Ну, разумеется.
Джейми колебался, желая снова спросить, все ли с ней в порядке, но понимал, что это нелепо. Он прекрасно знал, в чем проблема, и зачем ей нужно было кричать в лесу, где ее никто не услышит, и глупо было спрашивать, все ли у нее хорошо.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? — вместо этого спросил он, и Дженни поморщилась, пытаясь вытащить свои руки, но Джейми не отпустил.
— Нет. Да и какая разница? Какое вообще все это имеет значение? — он услышал нотки истерики в голосе сестры.
— По крайней мере... мы вовремя привезли домой Йена, — сказал Джейми, не зная, какое еще утешение ей предложить.
— Да, ты привез, — подтвердила Дженни, с трудом сдерживая себя, но самоконтроль расползался, будто старый шелк. — А еще ты привез сюда свою жену.
— Ты винишь меня за то, что я привез свою жену? — потрясенно спросил он. — Господи помилуй, почему? Неужели ты не рада тому, что она вернулась? Или ты...
Джейми быстро прикусил язык: он собирался спросить, неужели Дженни обижается на него за то, что у него все еще есть жена, в то время как она вот-вот потеряет своего мужа — а этого сказать он не мог.
Но Дженни совсем не это имела в виду.
— Да, твоя жена вернулась. Но зачем? — воскликнула она. — Какая польза от колдуньи, если она слишком бессердечная, чтобы пальцем пошевелить и спасти Йена?
