Оказывается, из школы санинструкторов прислали полсотни пареньков на обучение, да с Завода на реабилитацию — полтора десятка обнаруженных там медиков. Скоро им туда — опять в лагерь. Больница забита битком, некоторое количество уже разрешено оказывается эвакуировать. О сектантах ни слуху ни духу, но, в общем, болтать некогда, на скору руку выхлебываю щи, кашу с какой-то подливой и тот же паренек отвозит меня обратно и забирает Надежду.
Мужики сообщают, что зачищен уже второй этаж.
Лихо. Ну а с другой стороны — холодное оружие — такое же смертоубийственное, да и пользовали его для охоты и войны не одно тысячелетие, отточено уже.
Прибывает какая-то совсем сбродная артель, как метко замечает один из морячков: "фольксштурм" пожаловал. Они занимают наши позиции, а мы перебираемся на первый этаж госпиталя, сменяя команду зачистки, уходящую на второй. Ну, прямо наступление в полном объеме.
Нас вводит в курс дела Крокодил — видок у него жутковатый, потому что поллица занимает добротный, уже вспухший лиловой подушкой синячище, в котором утонул глаз, да и рука левая на перевязи висит. Вон оно как — не со всеми травмами оказывается, до нас добирались.
Когда люди расставлены по местам, что позволяет контролировать практически все помещения, сапер возвращается ко мне.
— Во, какой я героический персонаж — во всех старых кино герой никогда не получает пулю в ногу, а всегда — в руку.
— Тебе не стоит тогда все лицо показывать, только профиль. Как египтянам.
— Это да, имеет место.
Сапер осторожно ощупывает опухшую часть физиономии.
— Кто тебя так?
— Смеяться не вздумай!
— Не буду.
— Долбучий дурень из третей шеренги. Как маханул алебардой — так мне и въехал концом древка. Прямо в самом начале развлекухи.
— Кости целы, зубы?
— Вроде целы. Но он обещал проставиться в плане обезболивающего лечения.
— А рука?
— Потом ушиб. Да ерунда, пройдет.
— Провериться надо все равно.
— Куда денусь, проверят. Этот лекарь с рубленой мордой — обещал, что все участники будут пользоваться правом внеочередного приема в этом госпитале. А он не похож на брехуна.
— И скидками обеспечат?
— Наверное.
— Солоно тут пришлось?
— Нет, здесь ничего особенного, на втором — там тяжелее было. Тут-то стрелять можно — сам видшь, как все уже разнесено. Потому латникам здесь работы было немного, в основном шустеров отстреляли. Морф был, но он на второй этаж по лестнице удрал.
— Умный!
— Не отнимешь.
Да, видно, что тут была стрельба от души. Стены коридора — а он, как и положено зданию старой постройки, — здоровенный, высоченный и широченный — испещрены следами летавших в разных направлениях пуль, впивавшихся в стены под разными углами, чиркавшими рикошетами. Смрад разложения даже вроде и перебивается вонью сгоревшего пороха. Ну и одеколоном наши полились от души, тоже шмон тот еще. Трупы уже собраны кучками, чтоб не запинаться, да и кости с обрывками одежды по стенкам отброшены, у дверей следы того, что двери заколачивали, а потом снимали стопора и доски...
— Помещения зачистили?
— Разумеется, а как иначе? Сначала под прикрытием мы все двери блокировали, потом когда прошли и запечатали все двери — заблокировали лестницы. Потом по одной двери открывали и чистили. В общем ничего интересного, разве что эти маньяки поработали от души, намахались своим железом. Один из передних цепляет и фиксирует, второй из задних валит. Все-таки огнестрел как-то цивилизованнее — тут такие звуки были, что с души воротит — и это еще зомби молчуны, даже не знаю, какой вой стоял в средневековых драках — и кости хрустят и плоть, прямо как когда зуб дерут. Хорошо еще противник молчал.
— Пуля тоже с чпоканьем попадает.
— Не то все равно. Этот треск и сейчас в ушах стоит, а я не девочка нецелованная.
— А со вторым этажом как?
— Куда хлопотнее пришлось. Нас сразу атаковали, толком латники не построились, на дали. Пришлось файеры и зачинки кидать, тушили потом пол, не хватало бы еще чтоб спалить госпиталь. Но все равно досталось — и кусали и били достойно, тут латы на все сто отработали, мы-то думали Дункана сожрут — его с ног сбили и навалились впятером.
Пока раскидали — они его всего обслюнявили — но и только. Он после этого еще громче орать принялся, ему как с гуся вода. Хвастать сегодня будет — готовься. Хотя вообще-то есть чем хвастать. Он морфа на рогатину принял — и удержал, хотя по полу его провезло метра полтора. Но не упал — а соседей этот удар с ног сбил. Андрей грамотно застрелил, в толпе, в суматохе — просто хирургический выстрел был, я-то уверен был, что кого-нибудь еще зацепит, а обошлось.
— Морф на втором напал?
— Оба напали. Одновременно, что особо интересно. С фронта шустеры были, один вылетел с фланга — дверь вышиб — а второй с тыла.
— И работяги справились?
— Кроме работяг там еще и саперы были. Потому — справились.
— Лопатами забили? У вас же алебард не было?
— Не язви, умник. Зверек был незнаком с инженерными заграждениями. Вот и влип. Решил через спираль Бруно проломиться. Видимо себя танком возомнил.
— И не получилось?
— Мы не дали. Но заграждения нам поломал нехило и колючую проволоку на себя намотал почти всю.
Замечаю, что в разговоре враг обезличен. Морф и морф. Неважно, кем он был при жизни — сантехником, патанатомом или молоденькой медсестричкой. Сейчас — в наличии морф. И потому — никаких соплей.
— Сетеметы очень хорошо помогли. Мы на них особо и не рассчитывали, а очень круто с ними вышло. Надо бы прикинуть, что еще из такого несмертельного применить можно было б. Строительные пистолеты, кстати тож выручили.
— По зомби из стройпистолетов стреляли?
— Да нет, конечно, для блокировки дверей удачно получилось — доски приколачивать — раз— раз и готово. Вообще думаю, что сегодняшняя зачистка госпиталя войдет в будущие учебники по саперному делу наравне с летучей сапой, обороной Севастополя или переправой через Березину... Надо бы еще название громкое придумать, чтоб запоминалось лучше.
Сапер осторожно улыбается. Морда у него еще больше вздулась, хотя он и прикладывает к лицу какую-то железячную металлину, охлаждая место отека. Оно конечно правильно, но чтоб уменьшить кровообращение и замедлить отекание лучше б ему подошел полиэтиленовый мешок со льдом.
— Может сходить снега в мешок набрать? — вопросец у меня дурковатый вышел, но с другой стороны смотреть, как на глазах синеет физиономия собеседника тоже не радость.
— Да ну баловаться. Да и грязный снег, даже если с крыши какой брать. Сейчас этот врачище придет — обещал помочь.
— А что это ты про Севастополь говоришь?
— Интересуешься? — ухмыляется половинкой рта сапер.
— Отдыхал там несколько раз. И насчет саперов что-то не слыхал. Корабли затопили, так не саперы же?
— Памятник Тотлебену видал? — опять улыбка-половинка.
— Да, видал.
— Так вот мало кто знает, что французские саперы — а они в Европе считались одними из лучших — взялись вести минную войну.
— Тихой сапой? — подсказываю я.
— Тихой. Ей самой. Но и летучие сапы пытались делать — очень быстро отучили..
— А летучая — это как? Летающее что-то?
— Да так же как самолет при взятии Нотебурга. Не слыхал, что самолеты применяли еще при Петре Первом?
— Да ладно тебе голову мою морочить.
— И не собирался — так и было написано у Брокгауза с Эфроном — аж запомнил: "... флотилия блокировала крепость Нотебург со стороны Ладожского озера; на самолёте устроена связь между обоими берегами Невы".
— Ну, это ты заливаешь! Ведь верно?
— Ничего подобного — так тогда называли самоходный паром, который для движения пользовал силу текущей воды. Хитрое устройство, да. Так вот летучая сапа — это такой хитрый прием, при котором ночью на избранном рубеФже под носом у противника тихо устанавливались туры, мешки, бочки и пр., наполненные землей, в итоге получалось добротное укрепление для атакующих. Летучая сапа впервые была применена Иваном Грозным при осаде Казани, а затем уже испанцами при осаде Остенде, после чего стала обычным средством, применяемым при осадах. То есть утром противник глазки продрал — а у него под носом уже укрепление готовое стоит. И поздняк метаться. Тотлебен кстати такой сюрприз тоже умел делать. А еще были перекидные, щитовые, другие сапы. Так вот, взялись французы делать сапы. С летучими не срослось, стали копать.
— То есть подкопы?
— Сапер — по — французски и значит — "делать подкоп". Хотя... — тут Крокодил задумывается — В пионерском детстве в трудовом лагере на Кубани мы работали на "сапанке". Сапали. Сапками. И будили нас на сапанку. Так то может и не по-французски, ладно, к фигам лингвистику. Ты себе представляешь, как минная война ведется, не сейчашними минами — а с подкопами?
— Ну, копаешь тоннель, потом туда порох бочками и фитилек. Оно внизу бабах — все и полетело вверх тормашками. Мина — это ж еще и шахта, вроде так, тоже есть такое значение у слова?
— Ага. Только при этом можно под тоннелем врага свой провести — поглубже. И сделать копающему противнику тот самый бабах. Контр-мина называется. Вот Тотлебен со своими орлами в Севастополе так дело поставил, что выбил контр-минами считай весь саперный состав у французов. Раньше это еще горнами называли — когда контрминную галерею выводили куда надо и взрывали. Там свои хитрости были — надо ж так рассчитать, чтоб взрывом врага снесло, а воронки не образовалось — а то такую воронку враг моментально в укрепление превратит. Фугасы камнеметные устраивали еще — это когда рядом с местом скопления противника бабахает зарядик и на противника потом полчаса с неба камни сыплются. Такие потери у франков только в Отечественную войну были, когда они своих саперов угробили для наведения мостов через Березину. Мусьи по горло в ледяной воде построили мосты — а им даже водки не выдали потом, про жратву и не говорю — так и позамерзали к чертям. Так что Севастополь — это место легендарное, ага. Я там часто раньше бывал. Ты где отпуск проводил?
— На Северной стороне комнату снимал.
— А... теперь-то нам еще долго не светит туда попасть. Там интересно как — как в Кронштадте или одни зомбаки остались? Как думаешь?
Ответить я не успеваю, потому что к нам присоединяется Бурш. Мрачный, грустный, но с коробками в руках. Понятно, сегодня весь день его коллег наши кнехты молотили. Заводит нас в маленькую комнатенку — здесь запаха меньше, окошко открыто, а зомби видно тут не оказалось.
— Как тут оно у вас? — спрашивает.
— Есть порох в пороховницах, а похер в похеровницах... — отвечает сапер, которому Бурш уже трет ваткой со спиртом отекший фуфел.
— Воистину глаголешь, сыне! — откликается Бурш и в этих на редкость антисанитарных условиях начинает вводить в пухлый фиолетовый синяк акупунктурные тонкие иглы.
Сапер морщится, но терпит.
— Сроду такого не видал — признаюсь я.
— Бодягой синяки сводили?
— Ну да, в основном.
— Это лучше помогает. Уже к вечеру опухоль уменьшится.
— Дренаж кровоизлияния что ли? И пользуете активные точки?
Бурш мотает головой.
— Нет, произвольно. Лучше чтобы в итоге получилась замкнутая фигура. Насчет дренажа не скажу — но по несколько капелек на одну иголку может выйти.
— Это вы о чем тут? — вопрошает неподвижно стоящий носитель синяка.
— О способах уменьшения кровоизлияния на месте удара, именуемом в народе синяком. От травмы капилляры рвутся, кровь из них истекает в ткани. Ну и просвечивает — отсюда и синий цвет. Холод в начале этого действа сужает капилляры, уменьшается общее количество вылившейся в ткани крови. Потом тепло и бодяга ускоряют эвакуацию этой крови, рассасывание кровоизлияния, но вот чтоб акупунктура помогала...
— Вот и проверим... — бурчит сапер.
— А вы о чем тут так увлеченно трепались? — осведомляется Бурш.
— О саперах.
— Полезное дело. Саперные навыки бывают очень полезны. Тут вот было дело, на Ладоге оторвало льдину с "Волгой" и тремя чуваками. Так и жили потом на льдине, папанинцы. За водкой плавали на надувном тузике. Местные им сочувствовали, а предложение вертолетчиков — эвакуировать без машины, разумеется с негодованием отвергли. Все же повезло идиотам — прибило через несколько дней к припою и был мороз ночью. Натаскали веток-досок, залили водой — удалось съехать с льдины. Все, закончил.
И позволяет мне полюбоваться на подушечку для иголок, заявив при этом:
— Зверь самый лютый, жалости не чужд. Я чужд! Так значит, я — не зверь?
— Господа! Вы не господа, а звери... Или как оно там было? Надо жеж такого дикобраза сотворили — бурчит сапер, кося глазом на игольчатое украшение своей физиономии. Выдергивать-то когда?
— Не все удовольствия сразу. Можете потрепаться про саперов.
— Ладно, не убежит. Мне больше интересно — вот вы медики — как считаете — с чего вся эта байда пошла?
— Есть у меня одна версия — задумчиво произносит Бурш.
— И какая?
— Был такой бог у римлян. Звали его Либер, был богом плодородия, вина и роста, и женат он был на Либере, разумеется. Праздник в его честь назывался Либерталия и отмечался он в ночь с 16 на 17 марта. Либерталия соединялась с диким, исступлённым разгулом самых низших животных страстей и нередко сопровождалась насилиями и убийствами. Что мы и наблюдаем. Думаю его рук дело. Просто на гулянку Аида с Персефоной пригласили.
— Это вы серьезно?
— Почему нет? Божественное — оно всегда рядом. Вы вот, например, в курсе, что нам как всегда помогли известные с давних времен военачальники?
— Вы б разъяснили попонятнее?
— Да генералы Зима, Мороз, Распутица, Грязь — о них же все завоеватели, которые к нам когда-либо приперлись — сообщают. Даже татаро-монголы объясняют провал похода на Новгород тем, что у Субудая в болоте конь потоп и из-за Мороза и Распутицы и воеводы Бездорожья оне и не смогли Новгород взять. Про французов и немцев молчу — в каждом мемуаре про этих генералов. Нам кстати и сейчас повезло, что вся эта гадость случилась в холодное время, тож генерал Зима поспособствовал. Было бы все это летом — вряд ли мы тут сейчас разговаривали бы.
— Ладно, согласный. А причем тут Божественное?
— Так в последний визит к нам немцы против нашего климатического генералитета привлекли еще более весомый — на пряжках ремней что у них там было написано? "Готт мит унс" — то есть Бог с ними.
— Мало им, однако, это помогло...
— Русским помогали несколько генералов поочередно (вообще — то это был один генерал, именуемый Русский Бог по Вяземскому, но в разных лицах), а у немцев за место генерала Бога была драчка между Иеговой и древними германскими богами, коих было много.
В борьбе они не брезговали доносами про еврейское происхождение Иеговы, про бисексуальность Локи и пр., в итоге и проиграли.
— Ну, коллега — с нашими климат-генералами тоже все было не гладко — например генерал Зима всякий раз добивался снятия с должности генерала Распутицы. Но тот очень быстро возвращался..
