— Ты не вскакивай, а сядь, сидя жуй. Жуй, и на превосходительство не отвлекайся, говори светлость, оно и короче, и силы сбережешь.
— Так точно, ваша светлость!
— Вот, другое дело. Еще вопросы?
Цаги отрицательно помотал туго набитыми щеками. У него были наготове вопросы, много вопросов и недоумений, да только Цаги Крикун с безусой юности научился понимать походную жизнь и хорошо знал все изнанки и таинства военной службы: его светлость ни на какие посторонние вопросы отвечать не собирается, а вот дать пинка, прямо по голове, может запросто, ибо его светлость не терпит возражений и умничанья от простых воинов. Он и рыцаря может приструнить так, что тот на годы вперед запомнит... И кулачищи у его светлости — ох, тяжелые, до сих пор зубы и ребра поскрипывают... А так — конечно, хорошо было бы узнать: что это за гадость такая на них навалилась? Рубишь ее, на части полосуешь — а она хоть бы что: без крика, без крови... И долго ли они будут этак вот по кругу сменяться, мост защищать? И почему со столь малым войском прибыли сюда? И почему погубили полки на той стороне, вместо того, чтобы держать легкую оборону на этой? И почему бы вообще — не обрубить канаты, поддерживающие мост, и тем самым, не обрести безопасность и долгую передышку? Цаги уставился на тусклое, едва трепещущее свечение знамени черных рубашек: ого! Значит, держатся еще ребята! Сколько их, где они там? Подумал и едва не подавился стыдом, осознав тупость своих мозгов: знамя именно из-за него одного светиться продолжает, потому что он, Цаги Крикун, жив, единственный из всей дружины черных рубашек. Эх... Бились они как надо, нарубили этих слепошарых будь здоров! Да толку-то — их вроде как и не убавилось ничуть.
Вон он — мост, вон они — черные наступают.
Дело для опытного воина простейшее: руби да бей, так, чтобы мертвый ли, живой безглазый — в пропасть валился: взмах — удар, взмах — удар... Правой, правой, левой, правой, левой, левой... Одна рука бьет — другая силы копит, одна нога в упоре — другая расслаблена, отдыхает... Вот только воздуху, воздуху маловато и испарина по всему телу...
— Хогги...
Маркиз Короны легко подхватился и словно бы в небрежном танце крутанулся, пропуская за спину уставшего рыцаря Санги Бо, в то время как секира в его левой руке смахнула в пропасть сразу двоих безглазых...
— Не ранен, Санги?
— Не-е... Фу-у-уххх, устал...Что жуешь, ваша светлость?
— Кабанчика вяленого. Сил набираю, скоро моя очередь.
— И мне дай. Только сначала попить. Ох, Когори, худо мне: думал, много у меня сил — а все вытекли, на простейшем-то деле. Руки ломит — и от меча, и от секиры, воздух свеж — а словно дышать нечем... Старость...
Но — нет, похоже, что старость тут была ни при чем: сам маркиз Короны, громадный и неутомимый, сражался очень долго, но тоже выдохся раньше, чем рассчитывал!
Когори Тумару, сменивший маркиза, продержался совсем немного, в сравнении с маркизом, и заметно меньше, чем Санги Бо. Герцога Тумару сменили двое: черная рубашка Цаги Крикун и юный рыцарь Керси Талои. Он встали с двух сторон, чтобы друг другу не мешать, и на диво быстро сладились — рубить каждый по своему участку.
— Тут явно, что дело в ауре местной, она силы вытягивает. Только заступили — а уже вон как дышат, оба в мыле! Татени, а ты что скажешь? Как по науке — может такое быть?
Маг хмуро кивнул. Обычно он избегал вкушать любую иную пищу, кроме растительной, употреблять любые напитки, кроме простой воды, сейчас же охотно ел жирное мясо, пил бодрящий отвар.
— Похоже, так и есть. Здесь не прямое колдовство, направленное на каждого из нас, но сама аура пространства, которой потребны силы всего живого... Быть может, чтобы подкармливать мощью сию странную чудь. С этим ничего поделать невозможно, разве что попытаться распечатать запасы сил в каждом из нас, дабы выбирать их скорее...
— Нет. Обойдемся пока... Э, э, э!!! А ты откуда взялся! Рыжий! Ваша баронская милость, точнее, сиятельство! Ты откуда здесь взялся, я тебя спрашиваю!
Из надвигающихся сумерек возник, словно вынырнул, еще один человек, пеший рыцарь, очень плечистый, высокого роста, весь в дорогих доспехах... Санги Бо узнал его мгновенно, еще до того, как Когори Тумару высказал вслух свои недоумения по поводу прибывшего: барон Тивери Камбор, из повелителей местных уделов. Но говорить об этом старому другу Когори смысла не имело: во-первых, тот сам все видел не хуже, а во-вторых Цаги Крикуну и Керси Талои у моста срочно требовалась подмена. Санги Бо поколебался в выборе оружия и прикинул про себя, что в этот раз управится только секирой, просто будет перекидывать ее из одной руки в другую, подражая маркизу Короны: все-таки, маркизы — это нечто несравненное, чтобы так воевать, чтобы такое боевое чутье иметь — одной выучки мало, маркизом Короны нужно родиться!
— Когги, я пошел. А ты поменьше болтай, но лучше разберись — не нарушил ли? Если нет — приспособь его в дело. Да и проверь — не призрак ли? Сударь Татени, тоже поучаствуй, послушай!
— Иди, иди, Санги! Я уж тут сам как-нибудь, своим скромным умишком...
И добавил, как бы оправдываясь перед старым другом за резкие слова:
— Мы с ним давно и тесно знаемся, почти как с тобой...
Санги Бо, видимо, удовлетворился этим ответом и встал на подмену вымотанным до предела Керси Талои и Цаги Крикуну. А Когори Тумару продолжил допрос-беседу.
— Чего бурчишь в бороду? Громче говорить не умеешь? Приветствия нам слышал, учел, а остальное — как-то так невнятно. Может, ты сахира?
— Ничего я не сахира! Как мне тут не быть, когда мои владения здесь пролегают? Ехал себе, ехал — дай, думаю, заверну к мосту, посмотрю — что там и как...
— А конь где, а дружина?
— Конь — там, за скалой, к дереву привязан, а дружину я не брал... Чего это я буду бояться один ездить по собственной земле? Ваша светлость совершенно напрас...
— Это не твоя земля, Рыжий! Это имперская дорога, выходящая прямиком к имперскому мосту и к будущим имперским владениям за мостом! Ты читал приказ от Его Величества, насчет того, чтобы воздержаться, горулин ты сын, под страхом позорной и немедленной казни воздержаться, сахира ты семибатюшная, от того, чтобы показываться в этих местах??? Тем более с вооруженною силою?
— Да я случайно... почти!.. Безо всякой силы! Слово рыцаря — один я!
Когори Тумару обернулся, ощупал взглядом слушателей. Рыцарю Санги ни до чего в этот миг: трудится у моста, Татени Умо слева, слушает, готов по первому же слову герцога обрушиться всею колдовской мощью на своевольного пришельца, Но, вроде бы, судя по магу, никакого особого нарушения равновесия не произошло... Маркиз Хоггроги справа стоит — вот это по-настоящему надежно... И эти двое молодых в отдалении сидят, вроде бы прислушиваются, но... Можно, пусть послушают, здесь все свои, и всем недолго осталось...
— Один — это чуть лучше. Ну-ка, пойдем, взглянем на коня твоего... Хорошо. Отвязывай, бери его на повод, возвращаемся к костру. И все-таки: зачем ты здесь, барон? Отвечай кратко, быстро, точно.
— Гм... Это... Дочка попросила.
— Дочка??? Какая еще... Шутки шутить мне вздумал... — Черный гнев до отказа раздул жирную шею герцога, но выплеснуться наружу не успел: рыцарь Хоггроги шепнул ему в правое ухо уголком рта:
— Фирамели Камбор, та самая прорицательница!..
Подсказка возымела действие: ближние к государю знали, что в свое время юная баронесса, двенадцатилетняя девочка, удостоилась вещего знамения от самой Матушки Земли, ее прорицания, наряду с иными важными данными, лежали в основе нынешнего похода...
— Дочка!.. ну, разве что дочка... Как там она? Что-то важное передает?
— Гм... Уверяет, что мое появление вреда не нанесет, а пользу — может быть.
Герцог поразмыслил, когда надо — он умел делать это очень быстро.
— Хогги, ты куда?
— Да, чую, что пора мне рыцаря Санги менять. Пусть лучше он тут с вами посовещается, нежели я, он опытнее.
— В добрый час, но не надорвись раньше времени... Хорошо, сударь барон, ваше сиятельство. Похоже, что не соврал, присоединяйся. Видишь, мы тут воюем посменно. Как только рыцарь Хоггроги устанет — наш с тобой черед придет. Вдвоем будем отмахиваться.
— Вдвоем? Почему вдвоем, а не поодиночке?
— Потому что Санги Ночной Пожар и Хогги Солнышко вытесаны совсем из других камней, нежели мы с тобой слеплены. Я тут уже помахал один — долго так не сдюжу, обделаюсь. И ты тоже. Посему — попей, поешь с дороги, и будь готов, наша очередь следующая. Еды навалом, но, в основном, холодное мясо. Можешь подогреть на прутике. Панцирь сними, полегче будет.
— Панцирь снять? У меня под ним такая кольчуга, что стрелу не сдержит — слабенькая.
— У слепошарых нет стрельбы, снимай, снимай, не то взопреешь. Поножи сними, эти твари по ногам не бьют. Чего ты туда смотришь? Что увидел?
Барон Камбор действительно смотрел не на собеседника, а на сидящего у костра Керси Талои...
— Да... Поручение у меня... к этому... Все еще жив, оказывается. Разреши, ваша светлость? Тут никаких тайн и умолчаний нет.
Когори Тумару в недоумении кивнул.
— Молодой человек, золотые шпоры! Ваша милость... Дозвольте слово молвить?
Керси Талои тотчас вскочил и, подойдя поближе, отвесил учтивый поклон, стараясь не обращать внимания на язвительность обращения. С бароном он встречался однажды, на имперской дороге, а до этого много о нем слышал... Барон — знать высшего разряда.
— Гм... У меня в замке кое-кто считает, что для разряженных в пух и прах дворянчиков из столицы нет большей радости, не считая, разумеется танцев на балах, да ношения разноцветных нарядов с рюшами и бантами, чем поедать сласти! Подобно малым детям, которые ростом с ножку стула! Поэтому вам, сударь, передали вот этот кувшинчик со свежими сливами в меду! Кушайте на здоровье!
Фири взяла с отца обещание, что он непременно упомянет: сливы, де, Фирамели собирала своими руками, но барон Камбор был старый воин, он умел нарушать обещания и клятвы, не обращая внимания на угрызения совести... Еще не хватало: какому-то сопляку, без рода, без племени... Когда они успели познакомиться??? Каким ветром надуло ей эту блажь? Впрочем, парнишка, вроде бы, не совсем уж и пустозвон, если среди таких людей принят как воин... И, лет бы через пяток... Да теперь уже неважно... Всё уже не важно, пусть полакомится напоследок.
— Сливы сии собственноручно рвали, не доверяя слугам таинства сего.
Керси чуть было не спросил: о ком говорит его сиятельство? На кого именно намекает? Однако вовремя прикусил язык: недоумение могло бы окончательно и бесповоротно оскорбить и барона, и неведомую красавицу, вероятно, его дочь. Он взмахнул перед собой шлемом, словно беретом, и замер в глубоком поклоне, показывая, что все понял и счастлив!
Кто же, кто же, кто же она такая, неведомая красавица? Не та ли, что скрывалась в карете за шторою, в ту единственную придорожную встречу с семейством баронов? Ах, неужели даже на пороге смерти не суждено ему обрести счастье взаимной любви??? Одним бы глазком, один разок взглянуть на таинственную дарительницу и можно умирать спокойно... О, она несомненно прекрасна!.. И сливы превкусные!
Сумерки густели. Словно сама Жуть, прислужница богини Ночи, раскинула свои крыла над окрестностями... По эту сторону все буднично и мирно: небольшой костер закусывает похрустывающими ветками, лошади фыркают, в умеренном испуге, люди, крохотная горстка оставшихся в живых, переговариваются вполголоса, но их голоса слышны далеко: даже по ту сторону моста можно было бы различить каждое слово, да только некому в тех краях слушать и слышать, там черным-черно от безглазого воинства, а оно немо и глухо... По эту сторону моста перестук оружия и доспехов, шумное дыхание тех людей, чья очередь сражаться, а по ту сторону — не осталось ничего живого, там царит черное безмолвие. В сравнении с оным даже кладбищенская тишина покажется праздничной суетой. Люди все чувствуют, все ощущают, ужас пробирает их до самых глубоких уголков души и сердца, но они воины и стараются вести себя как ни в чем не бывало.
— Тири! Слышь, барон! Пора нам Солнышка менять! Значит, так: ты справа становишься, я слева. Свою часть вали, в мою не встревай. Ну, разве что в крайнем случае. Итак: рубишь их, сковыриваешь, пока нас не сменят. Еще вопросы?
— А почему это я справа, сударь мой герцог, ваша светлость? Мои земли слева от дороги и моста, я хочу так и встать, держа их за спиною!
— Да мне плевать с горы, чего ты там себе хочешь! Встанешь, как я сказал, иначе я тебе твои рыжие кишки через задницу выпущу и безглазым на прокорм отдам! Распоясались тут! Встали, пошли!
— Ладно...
— Что-что???
— Так точно... Ваша светлость... Слушаюсь.
Г Л А В А 11
Время — божество предательства и измены, ибо, в конечном итоге, оно изменяет всем и предает всех. Кроме меня.
Покойный император был всего лишь человек, пророчества о наступающем конце света поступали темны и неясны, тем не менее, каким-то чудом, рукотворным чудом — старик и его приближенные сумели выстроить боеспособную заграду на западе своих границ. Почему именно на западе? Потому. Потому что их чутьё оказалось немногим хуже моего: с запада должна была возникнуть главная опасность, она же для меня — главная приманка! Морево надвигалось со всех четырех сторон света, слепой всесокрушающей мощью сметало оно любое живое на своем пути... Будучи слепо, оно, однако же, чуяло это самое живое — плотское и магическое. Когда я давеча сидел, там, на востоке, посреди разоренной деревни и созерцал предрассветную луну, сгустки Морева, не ведая, кто я такой, пытались добраться до меня сквозь защиту созданных мною каменных великанов, а поскольку доступ был надежно перекрыт — грызли что придется, то есть, моих волшебных каменных мальчуганов, отнюдь не трогая никакие иные валуны и булыжники. И сгрызли бы, если бы я им это позволил... Одним словом, живое они чуяли и к живому стремились. С бескорыстными, но недобрыми намерениями. Этим и сумели воспользоваться люди, выполняющие волю обоих императоров, покойного и ныне здравствующего. Немногочисленное войско при Когори Тумару должно было послужить приманкой тогда еще неведомому врагу, разжечь его жажду сокрушать и убивать. А далее от людей требовалось соблюдать предначертание, посланные им в помощь в виде предсказаний: Морево узким потоком хлестало через мост, ибо чуяло впереди живую и магическую плоть, люди сдерживали сей натиск и было их немного, жалкая горстка. А будь их побольше (никто заранее не знал, насколько допустимо это "побольше", даже я) — Морево, чувствуя труднопреодолимость препоны, потекло бы черными рукавами направо и налево от моста, вдоль ущелья, до тех пор, пока ущелье бы не сменилось равнинами, и, обойдя ущелье, вновь сомкнулось бы в черную лавину, губительную для всего живого (Почему оно не могло преодолевать пропасти, спрыгивая в бездну и карабкаясь по стенам — я не ведаю, не я его создавал)... Каюсь, я поленился догадываться до всего этого, а самым бессовестным образом подслушал то, что решалось на императорских тайных советах...
