| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Однако масштабное восстание против кастильского господства в 1264 году убедило Альфонсо в необходимости более активного вмешательства. Морская экспедиция вновь оккупировала Картахену, но к тому времени ресурсы Кастилии были полностью задействованы, и Альфонсо, возможно, был бы бессилен вернуть, не говоря уже о том, чтобы укрепить свои позиции, если бы Хайме I не пришел ему на помощь. Кажется любопытным, что Корона Арагона, которая еще недавно оспаривала этот приз у кастильцев, теперь должна завоевать Мурсию от имени Кастилии. Хайме назвал три причины своего решения: ради Бога, ради спасения Испании и ради рыцарской чести 23. Вторая из этих причин подразумевает политический интерес: Хайме должен был контролировать огромное и мятежное маврское подвластное население в Валенсии, для которого независимая маврская Мурсия была бы источником подстрекательством и помощи.
Арагонские войска вторглись в Мурсию в 1265 году и продолжали оккупировать большую ее часть с перерывами до 1304 года. На самом деле это было арагоно-каталонское, а не кастильское завоевание. За исключением Лорки, Ориуэлы и Картахены, силы Хайме повсюду сыграли важную роль в обеспечении подчинения. Условия капитуляции были щедрыми, как и в большинстве случаев в Валенсии, обеспечивая права мавров и сохраняя маврское население. В городе Мурсия договор о капитуляции разделил город поровну между маврами и прибывшими поселенцами. Бану-Худ не удалился в изгнание, а остался феодалом первоначально большого территориального княжества, как Абу Зайд или Бану Иса в Валенсии, с титулом королей. Поскольку методы завоевания следовали валенсийскому образцу, то же самое произошло и со структурой общества после завоевания, с практически нетронутым мусульманским большинством. Миф о "кастилизации" Мурсии во многом основан на некоторых амбициозных и, вероятно, бесполезных планах Альфонсо X по внедрению христианских поселенцев посредством repartimientos (как их здесь называли), подобных тем, которые проводились в Андалусии с 1266 года — 2500 в Мурсии, 600 в Лорке, 80 лет в Муле и так далее. Но успех этого проекта был сильно ограничен, во-первых, из-за нехватки поселенцев, которая уже была столь заметна в Андалусии; во-вторых, потому что многие получатели грантов оставили мавров в качестве арендаторов на своих землях, как в Котильясе и Алькериасе; в-третьих, потому что многие получатели были иностранцами и даже маврами; и, наконец, потому, что во время кастильско-арагонской войны и арагонской оккупации 1298-1304 годов repartimientos Альфонсо были нарушены, а земли и поселенцы были брошены обратно в плавильный котел. После мавров следующей по величине общиной в образовавшемся melange (смеси (фр.)) была каталонская община. Как признала хроника Альфонсо X: "Поскольку он не мог найти людей со своей земли, сюда приехало поселиться много каталонцев из числа тех, кто приехал поселиться в королевстве Валенсия". В городе Мурсия 45 процентов зарегистрированных поселенцев были выходцами из Арагонской короны по сравнению с лишь 18 процентами из Кастилии. Тридцать девять процентов поселенцы Уэрты были арагонского или каталонского происхождения. В четырнадцатом веке христиане Мурсии говорили на каталанском языке, и каталанский язык по сей день остается влиятельным в местном диалекте 24.
Там, где христианские поселения были наиболее плотными, в городах и уэртах Мурсии и Картахены, repartimientos были того же масштаба, что и в Валенсии. По иронии судьбы, похоже, что это произошло благодаря политике Альфонсо X, действовавшего вопреки советам Хайме I. "Никогда, — советовал арагонский король, — Мурсия ничего не будет стоить, пока не будет сделано то, что мы можем объяснить вам следующим образом: вы должны позаботиться о том, чтобы в городе осталась сотня достойных людей, которые знают, как оказать вам подобающий прием, когда вы туда поедете, и, более того, чтобы эта сотня жила там с обширными поместьями, потому что с сотней или двумя сотнями тахулла [средняя доля пехотинца в Андалусии была бы эквивалентна примерно 52 tahullas из Мурсии] вряд ли можно сказать, что достойный человек обладает поместьем. Остальное пусть достанется ремесленникам, и тогда у вас будет хороший город".
Другими словами, Хайме рекомендовал разместить в городе большой аристократический гарнизон, который содержался бы за счет крупных владений: во многом это тот план, который, по-видимому, изначально задумал сам Альфонсо для Кадиса, и он соответствовал традициям кастильской колонизации, как они развивались на практике в Андалусии. Контраст с тем, как Хайме раздавал небольшие участки большому количеству горожан в Валенсии и ее окрестностях, едва ли мог быть более заметным.
Однако Альфонсо опасался, что "несколько богатых людей могут приехать и скупить множество наследств, и что немногие поселенцы укоренятся в городе". Поэтому в своем repartimiento он предусмотрел решение, гораздо более близкое к валенсийским прецедентам, распределив почти в шесть раз больше земли в donadios, чем в heredamientos (или примерно в пять раз больше в стоимостном выражении), и предоставив наделы 285 всадникам и 1333 пехотинцам. Эта модель владения, похоже, пережила политические потрясения, вызванные арагонской оккупацией в 1296-1304 гг.25.
За пределами изолированных поселений ни земля, ни доступные ресурсы не способствовали продвижению перемен, за исключением, возможно, медленной депопуляции сельской местности и неофициального разорения и эмиграции мавров из самого богатого района, который был им отведен, — Арришаки. Как и Хайме I в Валенсии, Альфонсо X использовал щедрые налоговые льготы, чтобы препятствовать эмиграции, но к концу века, похоже, начался отток населения из Арришаки. К 1264 году коммуна Мурсия сочла себя вправе отказаться от своего маврского кладбища 26. На большей части пустующих маврских земель христианских поселенцев просто не было. Когда Педро Гераль, например, купил Фортуну у ее маврских владельцев, он рисковал ее лишиться из-за того, что не сумел найти колонистов: земля была отобрана у него в 1307 году и передана Ордену Сантьяго. Поскольку это ничего не изменило, а также из-за активных протестов муниципальной корпорации Мурсии, поместье было возвращено Гералю, прежде чем, наконец, было полностью заброшено.
Подобно святому Фердинанду в Эстремадуре и на границах Андалусии и Хайме I в северной Валенсии, Альфонсо отдал рыцарским орденам большие территории в окраинных и приграничных землях; но это оказалось препятствием для заселения. К началу четырнадцатого века казалось, что наиболее вероятными потенциальными колонистами были мавры, — особенно эмигранты, которых могли привлечь обратно щедрые привилегии. Фердинанд IV хотел вернуть их в сам город Мурсию и его окрестности. Он пообещал им освобождение почти от всех налогов, управление со стороны чиновников их собственной общины по их собственным законам, за соблюдением которых следили бы их собственные кади, гражданство Мурсии с членством в коммуне, иммунитет от ареста за долги, собственную тюрьму и — почти невероятное — привилегию рассмотрения дел, возбужденных против них христианами, в их собственных судах 27. Вряд ли это можно было назвать свидетельством успешной "кастилизации".
Как и в Валенсии, здесь произошло постепенное вытеснение маврской элиты. Бани-Худ, "короли мавров Мурсии", увидели, что их наследие сократилось, так же, как это произошло с Абу Зайдом: оно сократилось вдвое в 1272 году, а затем бесцеремонно упразднилось. До завоевания их двор на короткое время был интеллектуальным и художественным маяком аль-Андалуса. Альфонсо X пытался сохранить услуги мудрецов, но их отъезд был неизбежен перед лицом заманчивых предложений из более близких по духу исламских придворных центров в Гранаде и Северной Африке. Это было симптомом оцепенения, в которое внезапно впало некогда выдающееся и густонаселенное королевство. Как показывают документы об изгнании морисков, она оставалась маврской землей, но, по сравнению с Валенсией, погруженной во мрак и все более бесплодной. Когда в шестнадцатом веке стали доступны подробные статистические данные, Мурсия стала явно самой малонаселенной провинцией Испании, несмотря на процветание — и даже рост — самого города Мурсия 28. Фердинанд IV явно преувеличивал, когда заявил в 1305 году: "Большая часть мавров мертва, а остальные бежали, в результате чего земля сильно обезлюдела и разорена". Но его отчаянный тон отражает серьезность положения покоренной Мурсии.
Создание империи
Не будет преувеличением назвать иберийские завоевания XIII века "сухопутными империями". Португальская корона увеличила свою территорию почти на 70 процентов, а Кастилии и Леона — более чем на 50 процентов. В территориальном отношении королевство Валенсия представляло собой более скромное приобретение для Барселонского Дома, но с точки зрения богатства и населения — это была самая большая находка из всех. Считалось, что его доходы превышают доходы Каталонии. Все завоевания эксплуатировались имперскими хозяевами: Валенсия из-за ее обильных доходов, кастильские и португальские завоевания из-за огромного фонда покровительства, появившегося у короля вследствие приобретения свободных земель.
В политическом управлении этими империями арагонские методы, очевидно, заметно отличались от методов Португалии и Кастилии. Для Хайме I Валенсия действительно была королевством, отличным от других его владений; для кастильцев и португальцев звучные титулы, которыми они предваряли свои указы — короли Мурсии, Севильи, Кордовы, Хаэна, "обоих Алгарви" и т. д. — были показухой, льстившей королевскому тщеславию, но не предполагавшей сохранения институциональной идентичности покоренных королевств. Альфонсо X поддерживал миф о "королевстве мавров" в Мурсии, но это было только потому, что он воображал себя императором и любил иметь королей-вассалов, подражая некоторым своим предкам. В культурном отношении существовало более глубокое разделение между бывшими землями Шарк аль-Андалус — Валенсией и Мурсией — с одной стороны, и Андалусией, Эстремадурой, Алентежу и Алгарве — с другой.
Однако, если рассматривать их в совокупности, Иберийские империи тринадцатого века представляли собой границу между Атлантикой и Средиземноморьем. Они представляли собой лабораторию колониального эксперимента "атлантического" типа на западе, "средиземноморского" типа на востоке, Раджа в Валенсии и Мурсии, "фронтира" в других странах. Завоевание Андалусии, в частности, облегчило судоходство между двумя морями и расширило возможности для средиземноморских общин — особенно генуэзцев и каталонцев — обосноваться в портах Атлантического океана; Севилья была бесценным перевалочным пунктом для растущего проникновения обоих этих народов в Атлантику в конце тринадцатого и четырнадцатого веков.
Пиренейский полуостров часто воспринимают как своего рода трамплин, по которому купцы и моряки перепрыгнули из Средиземноморского бассейна (так сказать, мелководной части истории европейской экспансии) в глубокую часть, атлантическое "озеро". Нелишне вспомнить, что завоевания тринадцатого века стимулировали движение и в другом направлении и подтолкнули народы Атлантического побережья ко все более интенсивному проникновению в средиземноморское пиратство, судоходство и торговлю в позднем средневековье. Несмотря на скудную колонизацию внутренних районов Мурсии, приобретение Кастилией участка средиземноморского побережья в этом контексте представляло собой событие огромной важности. Кастилия стала коридором между двумя морями. Мурсийцы торговали на Майорке до 1300 года. Кантабрийцы, колонизировавшие Кадис, и международное торговое сообщество Севильи не сильно от них отставали. Несколько португальских имен встречаются в repartimiento Мурсии. Хотя у Португалии не было выхода к Средиземному морю, расширение границы на юг сделало португальцев несравненно ближе к Средиземному морю, чем когда-либо прежде; Лиссабон, бывший ранее осажденным анклавом, потенциально стал крупным торговым центром. Путь этих народов, прошедших, так сказать, из Атлантики в Средиземное море и обратно, по крайней мере, столь же важен, как и "односторонний" путь, скажем, майоркцев и генуэзцев. Но чтобы отдать должное колониальному образованию генуэзцев, которое возникло в виде разрозненных форпостов по всему Средиземноморью, мы должны выделить им отдельную главу и совершить экскурсию на восток, вплоть до Византии и Черного моря.
4. Генуэзское Средиземноморье
В своей "Космографии" середины шестнадцатого века Себастьян Мюнстер решил изобразить Геную в виде фигуры Януса, размахивающей большим ключом 1. Более популярная средневековая легенда производила название города от имени его предполагаемого основателя, троянца Яноса, но тщеславие Мюнстера лучше отражает характер Генуи, как ее стали определять в позднем средневековье: Янус, обращенный на восток и запад, к торговле с Левантом, Черным морем и Востоком, а также с западным Средиземноморьем, Магрибом и Пиренейским полуостровом. С конца тринадцатого века этот взгляд на запад распространялся все дальше, в Атлантику. Хотя Генуя шутливо считалась "дверью" (на латыни ianua) в Италию на дороге вдоль лигурийского побережья, она никогда не контролировала доступ по суше вокруг Альп или через них. Однако ее растущая морская мощь, ее разбросанная, но обширная "империя" торговых колоний вдоль Иберийского и Магрибского морских путей к Атлантике и ее чрезвычайно непропорциональное участие в средиземноморско-атлантической торговле обеспечило ей привилегированное положение в позднесредневековом открытии Атлантики. Ключ, который держит Янус на рисунке Мюнстера, следует рассматривать как открывающий "дверь" не к via Francigena, старой римской дороге из Галлии в Италию вдоль побережья, а к Геркулесовым столбам.
Генуэзская сеть центров производства и обмена была "империей" только в самом слабом смысле этого слова: во-первых, потому, что ей не хватало центрального руководства со стороны государственных институтов; во-вторых, потому что в ней было мало суверенных колоний; в-третьих, из-за амбивалентности генуэзских торговцев, чей успех во многом был обязан их взаимной солидарности, но больше их способности приспосабливаться и дару различать и служить частным или семейным интересам, а не интересам своей нации. Более того, генуэзская политика носила характер "рака-отшельника", довольствуясь там, где это возможно, работой внутри или вместе с другими государствами, от Византии и Золотой Орды на востоке до Португалии и Кастилии на западе, и принимая защиту иностранных князей: результатом стала форма скрытого колониализма или суррогатного строительства империи, при которой, например, большая часть прибыли от кастильской зарубежной экспансии легким движением кошелька попадала в руках генуэзцев. Рассмотрение каждой из этих особенностей, в свою очередь, может помочь получить некоторое полезное представление о характере генуэзской экспансии.
"Отсутствие" государства
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
