Йот Эр (J.R.). Книга вторая

...И Нина осознала себя уже летящей по коридору, сжимая в руке собственные трусы. Стоит ли говорить, что всех прочих девиц охватила тихая паника? Уж если никого и ничего не боящаяся "Нинка — атомная бомба" выскочила из кабинета с таким ужасом, то как было не перепугаться вусмерть им, грешным?

Собственно, то чувство, которое испытала "атомная бомба", было вовсе не ужасом. Секрет внезапного перехода от бравады к постыдному бегству раскрывался просто: в обернувшемся к ней поручнике она узнала офицера, с которым только накануне танцевала на балу в Варшавском Офицерском клубе. Было от чего сконфузиться!

Кое-как приведя себя в порядок, Нина, пунцовая от смущения, выскочила на улицу и побрела, куда глаза глядят. Прокручивая раз за разом в сознании этот эпизод, она никак не могла успокоиться — это же надо, так опозориться на глазах у всей школы! Механически переставляя ноги, она двигалась по аллеям Уяздовским к центру, вся погруженная в свои переживания, чего делать не стоило. Утратив на какое-то время свою обычную бдительность, она и глазом моргнуть не успела, как ощутила на себе железную хватку, противостоять которой ей явно оказалось не под силу. Ее руки оказались прижаты к телу так, что даже пальцем пошевелить было сложно, не то что дотянуться до кармана, где лежал пистолет, а на нос и рот легла ладонь с платком, издававшим знакомый запах хлороформа. Уже гаснущим сознанием она успела уловить, как рядом с нею затормозил автомобиль, и ее принялись заталкивать в открывшуюся дверцу...

Очнулась девушка в помещении, весь облик которого навевал мрачные мысли. Впрочем, поначалу она вообще не видела ничего, кроме расплывающихся цветных пятен перед глазами, потом осознала, что в лицо ей бьет свет сильной лампы, ощутила во рту мерзкий привкус, и лишь через несколько минут в неосвещенной части помещения стали проступать контуры низких каменных сводов. Типичное подвальное помещение старинной постройки. И тут кто-то есть, кроме нее. Да, двое в офицерской форме, один в штатском костюме, еще двое — в каких-то темных рабочих халатах. Последним она разглядела старающегося держаться глубоко в тени человека в сутане.

Сколько же времени прошло с того момента, как ее схватили? И где она очутилась? Но поразмышлять над этим ей не дали:

— На какую советскую службу работает генерал Речницки? — резко спросил один из офицеров. — С кем конкретно он связан?

На первый вопрос Нина не смогла бы ответить даже в том случае, если у нее возникло бы такое желание. Все, что она знала, — "Иван Иваныч", которому они с отцом подчиняются, возглавляет шестой отдел. Но вот шестой отдел чего? Ее могли расстрелять или забить до смерти, но этого знания у нее в голове не было. Ясное дело, врагам, — а никаких сомнений, что она в руках врагов, не оставалось, — она не собиралась говорить ни слова. Нина попробовала пошевелиться на жестком деревянном кресле с подлокотниками. В руки, скованные сзади, врезались браслеты наручников. Ой, голова-то как болит! Прямо раскалывается. Отвернувшись от офицера, а заодно и от бьющего в глаза света, она прошипела, обращаясь к человеку в сутане:

— Idź do pieklą!

Но того было трудно смутить подобными словами. Во всяком случае, внешне он вообще никак не отреагировал.

— Повторю свои вопросы, — снова заговорил один из офицеров. — На какую из советских организаций работает генерал Речницки? С кем он состоит на связи? Отвечай и избегнешь больших неприятностей. Церемониться не станем.

— Pocałuj mnie w dupę! — выругалась Нина. Она могла бы еще долго сыпать польскими ругательствами, но тут, повинуясь кивку второго офицера, двое в темных халатах вытащили ее из кресла, швырнули на

Иди в пекло! (польск.).

Поцелуй меня в зад! (польск.).

каменный пол, споро закатали в мокрое одеяло и на нее обрушились палочные удары. Избиение таким способом не менее болезненно, чем обычная обработка палками, но до некоторой степени предохраняет от фатальных повреждений. Девушка прокусила губы, стараясь сдержать рвущийся наружу крик. Неизвестно, сколько бы она смогла продержаться, но один из палачей неудачно заехал ей по голове, погрузив в спасительную темноту...

Очнулась Нина от того, что на нее лилась холодная вода. Увидев в своей жертве проблески сознания, палачи подхватили ее с пола и водрузили обратно в кресло, на этот раз пристегнув ремнями руки к подлокотникам, а ноги — к ножкам кресла.

— Не хотите говорить? — холодно поинтересовался офицер.

Нина молчала.

— Как хотите, — на этот раз его кивок был адресован человеку в штатском костюме. Тот подкатил ближе к креслу нечто вроде сервировочного столика на колесиках, снял с него салфетку, и под ярким светом заиграли блестящие инструменты, о назначении которых девушка сразу догадалась. И тут свет стал быстро меркнуть у нее перед глазами, сначала стянувшись в маленькое пятнышко, а затем и вовсе сменившись чернотой...

— Вруць! — крикнул офицер. — Проверь, что у нее с сердцем. Не хватало еще... — он не договорил, оглядываясь на человека в сутане.

А тем временем в Варшаве, в здании Главной военной прокуратуры, беседовали двое. Посторонний свидетель ни за что не решил бы, что они друг с другом приятели, потому что собеседники готовы были не на шутку вцепиться один в другого. Якуб Речницкий узнал о случившемся меньше чем через час после похищении дочери — и отправился к Владиславу Андруевичу.

— Внешний контроль сообщил: Нину схватила контрразведка Краковского военного округа. Прямо тут, в Варшаве, — начал он с порога, даже не поздоровавшись.

Полковник тут же вскипел:

— Так какого черта ты тут шляешься, мать твою...? У тебя, что, верных людей под рукой нет?

— Пойми, я не имею права... — не дав Речницкому договорить, Владислав подскочил к нему, загибая трехэтажное коленце, и не шутя врезал кулаком по корпусу. Генерал не остался в долгу. Через несколько секунд драчуны расцепились, и в комнате поплыл русский мат, густой как клубы табачного дыма.

— Дурак... — прошипел Якуб, прижимая обе руки к животу, — у меня же приказ — не вмешиваться!

Wróć! — Отставить! (польск.).

0

— Приказ, приказ... — ворчал Андруевич, потирая наливающуюся синяком скулу. — Так и будешь смотреть, как начальство твою дочку на манер живца использует?

— Приказ из Москвы! — с плохо сдерживаемой болью выпалил Речницкий. — Ты что, не понимаешь, что такое приказ?!

— Понимаю, — уже немного остыв, отозвался полковник. — Загнали тебя в угол, крысы канцелярские. Ладно, у меня никакого приказа нет...

— Эй, ты что задумал? — воскликнул Якуб вслед покидающему свой кабинет полковнику.

— Тебе лучше не знать, — отозвался тот уже из дверей.

Часовой на входе в здание контрразведывательного отдела штаба Краковского военного округа, бросив взгляд на какое-то удостоверение, предъявленное ему в закрытом виде, ничего не успел сообразить, как под подбородок ему уперся ствол пистолета, а ловкие руки освободили от лишнего оружия. Семь или восемь человек в штатском проскользнули внутрь здания, а один остался контролировать вход и обезоруженного часового. Вскоре изнутри донеслось несколько глухих выстрелов. Перестрелка в здании продолжалась, но наружу не проникало больше никаких звуков, потому что бой сместился под каменные своды подвалов.

Еще через несколько минут из здания вышли те, кто недавно туда проник. Один из них нес на руках девушку, еще четверо попарно волокли на плечах своих товарищей. Вся компания погрузилась в припаркованные напротив здания автомобили, и те, пыхнув сизым дымком, сорвались с места, быстро исчезнув из вида растерянного часового.

Не прошло, пожалуй, и двух-трех минут, как на глазах вконец ошарашенного часового к зданию подлетели несколько легковушек, останавливаясь под визг тормозов, и мимо замершего в страхе стража в дверь влетели десятка полтора человек в форме. Сразу вслед за ними появились два грузовика с солдатами, которые выпрыгивали из кузовов, тут же выстраивая вокруг здания линию оцепления. Вскоре из подъезда стали выводить арестованных и рассаживать по машинам. Прошло еще какое-то время, и появился автобус с красным крестом. Деловитые санитары с сумрачными лицами вынесли на носилках несколько трупов, погрузили в свой автобус и отбыли...

Нина начала приходить в себя тогда, когда ее вытаскивали из здания контрразведки, но окончательно очнулась лишь в автомобиле, который мчался в Варшаву. Увидев склоненное над ней лицо Владислава Андруевича, она от радости, что все, кажется, завершилось благополучно, едва не потеряла сознание снова, перепугав своих попутчиков. К счастью, как показало обследование в варшавском военном госпитале, ничего серьезного с ее здоровьем не приключилось. "Хорошо быть трусихой, — размышляла она, лежа на госпитальной койке, — увидела

1

пыточные инструменты — и сразу в обморок. Попробуйте, допросите меня, когда я без сознания!" Уже через день, когда стало ясно, что ничего страшнее синяков и кровоподтеков у нее на память не осталось, Нина покинула стены медицинского заведения и смогла снова приступить к занятиям в школе.

Все, что смог рассказать ей отец о похитителях, сводилось к тому, что это была местная краковская подпольная группа офицеров, связанная с отцами-иезуитами. Действовали они наобум, никакой реальной компрометирующей информацией не располагая.

3. Дела школьные... и не только

В понедельник, 3 мая, Нина приехала в интернат на "Студебекере" — после уроков ей предстояло заехать за генералом Речницким, чтобы отвезти его на какую-то важную встречу. Вот прозвенел последний звонок, и, поглядывая на часы, девушка заторопилась к машине. И вдруг перед самым выходом из здания интерната на нее обрушился поток холодной воды. Что за чертовщина?

Да, есть у чехов, словаков, поляков и западных украинцев такой обычай — обливаться водой в пасхальный понедельник. Однако католическая Пасха давно уже — еще 28 марта — миновала! А сегодня... А сегодня как раз пасхальный понедельник после православной Пасхи. И такой подлянки Нина совсем не ожидала — нет же у православных обычая поливать друга в этот день водой! Какой же дурак решил так, ни к селу ни к городу, пошутить? Оглянувшись, девушка увидала одного из своих одноклассников, глупо ухмыляющегося, с пустым ведерком в руках.

— Зараза! — с чувством воскликнула она. — Ноги повыдергиваю!

Увидев, какое выражение появилось у нее на лице, "шутник" тут же бросил ведерко и пустился наутек. Как ни чесались у Нины кулаки, пришлось отложить выяснение отношений, потому опаздывать было никак нельзя — уж это она давно затвердила крепко-накрепко. День был довольно теплый, и потому одежда девушки ограничивалась одним лишь платьем, которое сейчас было мокрым — хоть выжимай. Но даже и на это времени не было, и пришлось плюхаться на водительское сиденье как есть, оставляя на нем мокрые потеки. В довершение всего, разнервничавшись, Нина так и поехала в открытом автомобиле с убранной крышей, отчего ее немилосердно просквозило, и к вечеру разболелось горло.

В результате расправа с виновником происшествия отложилась еще на несколько дней, но когда девушка снова появилась в интернате, "шутник" был-таки отловлен и излуплен от души.

Хотя в русской школе-интернате не было уставной первичной комсомольской организации, но несколько комсомольцев в старших классах

имелось, ячейку они образовали и регулярно проводили собрания, стараясь поддерживать общественную жизнь школы на высоте. Во всяком случае, пионерскую организацию в школе ячейка взяла под свое руководство — а кому еще было заниматься здесь, в Варшаве, советскими пионерами? Принимать в ВЛКСМ ячейка не могла, но вот на то, чтобы раздавать общественные поручения, их авторитета хватало. Вот и Нина как девушка общественно активная попала к ним на заметку и обзавелась ответственным поручением — вести работу пионервожатой в пионерском отряде пятого класса.

Пионеры-пятиклассники были еще те — некоторые как бы не старше Нины и выше ее на голову. Что поделать — война многих вырвала из привычной жизни и заставила пропустить кого два, кого три, а кого и все четыре года учебы. Тем не менее репутация девушки в интернате была такова, что великовозрастные пионеры сразу признали ее за старшую и сделали арбитром в своих непростых взаимоотношениях. Едва она успела отойти от кошмарного приключения с краковской контрразведкой, как пришлось вникать в перипетии личной жизни своих подопечных.

— Нина-а, — чуть протяжно произнесла одна из девчонок, улучив момент, когда они оказались наедине в коридоре, — смотри, что он мне написал! — и с этми словами сунула в руки новенькой пионервожатой небольшую записку.

— Кто — он? — машинально поинтересовалась девушка.

— Ну-у, вот! — и пятиклассница ткнула пальцем в записку, которая гласила:

"Зинка ты мне нравишся.

Кость тебе в глотку целую Рэм"..

— От меня-то ты чего хочешь? — стала выяснять Нина.

— А чего он так пишет... — с нотками обиды в голосе ответила Зина.

— Дурак потому что, — категорически отрезала пионервожатая. — Пошли его куда подальше.

— Да-а... — снова растягивая слова, произнесла девчонка, — он сильный. И высокий.

— Так ты что, его боишься? — пыталась разобраться Нина.

Девчонка взглянула на нее с недоумением:

— Почему? Он хороший...

— Он тебе нравится, что ли? — вот пойми их, этих девиц!

— Ага...

— Так я тут тогда при чем? — никак не могла разобраться девушка.

Орфография и пунктуация источника сохранены. (Прим. автора).

— А чего он так пишет... — слово в слово повторила Зина недавно произнесенную ею фразу, теребя концы пионерского галстука.

— Дурак, — потому и пишет так, — Нина тоже повторила свой ответ, на этот раз малость скаламбурив, но потом ее осенило: — Тебе что, хочется, чтобы он писал, но так, не по-дурацки? Без всяких там костей в глотку?

— Ну! — кивнула девица, поражаясь недогадливости пионервожатой, которая не в состоянии сразу уразуметь такие простые вещи.

— Ладно, разберусь, — коротко бросила вожатая и пошла разбираться.

Когда Рэм увидел в руках у Нины свою записку, он покраснел чуть ли не до свекольного цвета. Смущал его, конечно, не уровень грамотности, продемонстрированный в написанном им кратком тексте. Ему было жутко стыдно, что обнаружился сам факт — он написал девчонке объяснение в своих чувствах. Да еще и перед кем обнаружился — перед этой "взрослой" Нинкой (хотя она была ничуть не старше его самого), которой, конечно же, смешно читать подобные признания.

Разбираться в обуревающих великовозрастного пятиклассника эмоциях девушка не стала, но воспользовалась явно видимым замешательством парня, чтобы, не мешкая, захватить инициативу и перейти в наступление:

— Ты что это тут написал? Разве же так девушкам в любви надо объясняться?

— А как? — непроизвольно вырвался вопрос у сбитого с толку подобным началом разговора парня. Он-то ждал насмешек или даже издевки, а тут...

— Как, как... Вот причем тут кость в глотку, а? — пионервожатая в опрятной белой блузке и новеньком красном галстуке укоризненно покачала головой. — Не можешь сам как следует написать, взял бы чтонибудь подходящее из литературы.