— На пятое небо попадают души умерших и ждут там нового перерождения. Пятое небо есть у каждого мира, но можно попасть в чужое посмертие. Бывает, души блудят и перерождаются не в том мире, откуда пришли. Но эти странные твари, поедающие души, — раньше такого не было. Значит, какая-то беда случилась и на пятом небе...

За разговорами я не заметил, что к вечеру мы отмахали хороший кусок пути, пропустив поворот в городок Гырбаш-князя. Мелькнула мысль заехать к матушке Апа-Шер, но после общения с Оракулом меня не покидало ощущение, что нужно торопиться.

Правда, тревога не мешала с интересом оглядывать медленно сменяющиеся пейзажи. После битвы в ущелье войско шло этой же дорогой, но я был слишком слаб, чтобы запоминать окрестности. Теперь стало ясно, почему земли на юг от владений Гырбаш-князя называют 'кошмой'.

Чем дальше мы продвигались, тем меньше становилось увалов и распадков. Исчезли скальные останцы. Во все стороны до самого горизонта расстилалась ровная, словно биллиардный стол, желтовато-серая степь с редкими зелеными пятнами кустарников. Бурая лента дороги, прямая, словно ее начертили по линейке, пересекала равнину и терялась в солнечном мареве у горизонта. Солнце лениво ползло по блекло-голубому небу, такому же пустому, как земля.

К полудню Убуш-ага успокоился и нырнул в Дом духов. Маня неспешно трусил, думая о чем-то своем — до меня изредка долетали отголоски его мыслей, которые трудно выразить словами. Волк думал о ветре и запахах, о птицах в траве и кросликах в норах, о следах какой-то волчицы, пробегавшей по дороге пару ночей тому назад...

Я тоже пытался думать, но у меня ничего не получалось. Пробовал разобраться в рисунке текущих вокруг линий Сил, но с тем же нулевым результатом. Лишь становилось сильнее ощущение правильности и незыблемости мира. На меня в который уже раз накатило ощущение единства с этой скудной, выжженной безжалостными лучами светила, но такой прекрасной землей.

В таком состоянии не замечаешь времени. Солнце проплыло над лентой дороги и так же неспешно, как поднималось в зенит, сползало к горизонту. Наша тень, болтавшаяся где-то сзади, вытянулась и забежала вперед.

Я стал крутить головой, прикидывая, в каких кустах можно остановиться. В принципе, ночевать можно где угодно, но приятнее, если рядом будет какой-нибудь бочажок. Здесь, на 'кошме', нет ни рек, ни ручьев. Изредка попадаются широкие промоины, по которым в дождливый сезон по ним мчится поток мутной воды. Но сейчас они пересохли, и лишь там, где есть ключи, сохранились мелкие лужи. Вода выходит из земли и сразу же впитывается в нее, но вокруг источника — зеленые, не выгоревшие заросли. Если выкопать под корнями ямку и выстлать ее тканью, что можно нацедить пару стаканов чистой воды. А если еще водяные 'служки' помогут, то вообще все просто.

Однако обращаться к духам не пришлось.

Кочевье было заметно издали: у обочины, возле полосы кустов — несколько юрт и большая отара. Три всадника на черных волках сгоняли овец в кучу — готовились к ночевке.

'Давненько я не ел жареной баранины', — намекнул Маня.

Впрочем, понять волка можно было и без слов.

Ветер дул со стороны кочевья. Учуяв запах дыма, Маня сделал стойку, ловя ноздрями воздушные струи, и сразу же прибавил шаг.

Кочевье было невелико. Издалека мне показалось, что у дороги стоит три юрты, но стоило подъехать поближе, стало ясно: один из шатров никакого отношения к пастухам не имеет. Да и не юрта это вовсе — возле самых кустов возвышался круглый купол. В него никто не входил и не выходил. Орчанки то и дело ныряли в юрты то за мисками, то за полотенцами, а к этому странному сооружению старались лишний раз и не приближаться.

Я попытался посмотреть на строение 'особым' зрением. Так и есть — вокруг него — кокон чистой энергии. Впрочем, с этой странной штукой, не похожей ни на что, встречавшееся в степи, можно разобраться потом. А сейчас главное — передохнуть и поесть.

Ни один орк не прогонит путника от своего костра. Таков закон Дороги.

Мы подъехали, когда пастухи уже закончили дневные дела. Над костром в большом котле варилось мясо, орчанки суетились, накрывая к ужину. На расстеленной возле одной из юрт циновке стояли плетеные тарелки с лепешками, мисочки с кисло-сладким ягодным соусом, кувшины с узваром.

— Радости тебе, Щитоносец! — приветствовал меня самый представительный из мужиков — широкоплечий крепыш с длинными желтыми клыками.

Я спрыгнул с Мани и ответил, как положено:

— И тебе радости, старший над родней!

Пастух кивнул на расстеленную циновку:

— Сегодня мы будем радоваться не только вкусной еде, но и мудрым речам. Отпусти зверя. Сегодня его стаей будут наши волки. А тебя, Щитоносец, ждет место рядом с полной чашкой.

Освобожденный от седла Маня встряхнулся и радостно поскакал за юрту, откуда доносилось довольное чавканье и изредка — предупреждающий рык.

Мальхон — густой бульон с травами. Варево разливают по мискам, а вынутую из котла баранью ногу кладут на большую доску. Каждый отрезает от куска столько, сколько нужно, потом мясо кидают в котел — довариваться. И так — раз за разом, пока не останется ничего, кроме голой кости. Просяные лепешки макают в соус из курдючного жира, меда и ягод и заедают ими мясо.

Когда мосол вытащили из котла в третий раз, желтозубый пастух сыто рыгнул и откинулся, опершись спиной о лежащее сзади седло.

Пришло время разговоров:

— Как дела в стойбищах Белогривых?

Я пожал плечами:

— Я не был дома. Иду с востока, прошел по берегу Асана и теперь спешу в Карод.

— Берега Асана? Там, где была битва с тварями Хаоса? Как там сейчас?

— Земля оживает, но появилось много странных трав. Я — лекарь, собирал то, что появилось после Хаоса. Странные травы хотят видеть и маги из Карода.

Пастух покачал головой:

— Не зря говорят, что Щитоносцев не понять. Ну что ж, старик, твоя дорога — это твоя дорога. Мы почитаем Того, Кто Скачет на Белом Льве. Наши шаманы приносят ему положенные жертвы. С тех пор, как возвели Жилище Птицы, — желтозубый махнул рукой в сторону глиняного купола, — болезни реже тревожат всадников.

'Ага, значит, это — капище. Интересно', — сообразил я.

— Пусть Илват расскажет, — подал голос один из молчавших до этого пастухов.

— Пусть, — кивнул желтозубый.

Илват — худенький парнишка, которому вряд ли минуло больше пятнадцати лет, засмущался:

— Ну что ты, дядька Прых! Разве ж я умею красиво говорить?

Но старший подбодрил пацана:

— Только ты видел дочь Белогривых и ее Птиц. Только ты у нас видящий, хотя шаман и не хочет брать тебя в учебу.

— Так это он из-за Малинки не хочет, — еще сильнее засмущался парень.

— Не о девке речь, Илват! Говори про великую лекарку и про то, как наш источник Птицы выбрали!

— Да я чо? Я ничо... — заныл орчонок, но все же принялся рассказывать.

Правда, начал издалека:

— Когда на севере били тварей Хаоса, на помощь Гырбаш-князю и Эртек-князю, и еще Лепер-князю, и Маргарату из Синеглазых, и братьям Бару и Тару пришли великие герои. Да, это правда. Все так говорят. Говорят, старые герои, как минет сорок сороков дождей, возвращаются, чтобы совершить новые подвиги. Давно-давно на севере жили человеки, и ими правил Валис-князь. Славный это был воин! О нем до сих пор поют песни, и не только человеки, но и гномы, и орки. Славный и великодушный. Всегда защищал тех, кто достоин защиты. А еще когда-то на берегу Неры жил великий шаман Ылек. Нет, он, конечно, не все время жил там. Он жил там, когда был маленьким. А потом его судьбой стала Дорога. Ылек покорил многих сильных духов и заставил служить себе. На пятое небо он поднимался на белом звере, похожем на дикую кошку, только с гривой. Ылек говорил, что зверя зовут Лев, и встретил он его на пустошах севера, далеко-далеко за горами, там, где зимой совсем нет света, зато много-много дней на земле лежит снег. Да, Ылек и в таких далеких краях бывал, это правда! Все так говорят. Ведь Ылек служил Дороге, и его пути простирались далеко от наших пастбищ — и на север, и на юг, и на восток, а на западе он доходил до большого моря...

— Красиво говоришь, Илват! — перебил пацана желтозубый Прых. — Точно, парень, быть тебе шаманом! Если старый дурак Будекай так боится за свою Малинку, найдем тебе бездетного учителя.

— А я чо? Я — ничо! — испугался орчонок.

— Ничо — так говори еще!

— Ну... это... ну, когда Гырбаш-князь с другими воинами пошел на битву с тварями, эти герои вдруг упали в самой середке войска Хаоса и стали убивать врагов сзади. Откуда упали? Конечно, с неба, с пятого неба, куда шаманы провожают все души. Души смотрят оттуда на землю, и когда их родичи в беде, могут спуститься к ним. И еще с теми, о ком сложены песни, была дева-воительница, о которой раньше никто не слышал и никто не рассказывал. На орчанку она не похожа, а у человеков и у эльфов нет дев, которые умеют сражаться саблями. Была эта дева сильная, словно дикий бык, и ловкая, как хорек. И красивая... как река красивая, как рассвет, как птица!

Старшие захихикали, но рассказчик уже вошел в раж и продолжал:

— Когда орки разбили тварей, они поднялись к их храму и увидели там трех героев. Великие воины с ног до головы были покрыты кровью, а вокруг них был целый вал из трупов их врагов. Они были все изранены, а сильнее всех был изранен воплощенный Ылек, Скачущий На Белом Льве. Правда, льва там не было, зато у шамана был точно такой щит, как поют в песнях — сверкающее колесо Небесного Щитоносца. По нему орки и узнали героя. Первым узнал его Гырбаш-князь. Он сказал, что это — его брат, только он не знал, что в брата воплотился дух древнего героя. И великая целительница Жужука, сестра Гырбаш-князя, признала старого шамана.

— Так что, этот Ылек и до битвы бродил по степи? — спросил самый молчаливый из орков.

— Выходит, так. Но ведь говорят же, что удел Того, Кто Скачет На Белом Льве, — Дорога. Дорога без конца...

Парнишка с завистью вздохнул и продолжил:

— Ылека положили на волокушу и повезли вместе с войском потому, что его больше некуда было деть, а с войском ехали самые лучшие лекарки из степных кланов. И вот когда воины дошли до наших земель, случилось еще одно дело, про которое нельзя не сказать. Дева-воительница, которая билась плечом к плечу с древними героями, шла рядом с волокушами, на которых лежал шаман. Однажды он застонал и попросил пить. А я как раз был рядом, потому что Ахы-князь послал меня к знахаркам, чтобы взять зелье...

— А ты, конечно, и рад был, потому что любишь везде совать свой нос, — добавил желтозубый.

Но орчонок, охваченный воспоминаниями, словно не услышал реплики старшего:

— Раненый щитоносец захотел пить. Тогда дева-воительница подошла к знахарке Жужуке и что-то сказала. Я не слышал, что. Жужука кивнула, а дева взяла свою саблю и ударила о землю, и из травы начал бить родник. Потом знахарка достала из-за пазухи маленькую птицу и подбросила ее в воздух. Только это была не просто птица, а дух птицы, вроде тех, что носят шаманов на пятое небо, только очень маленькая, совсем птенец. Тот взмыл в небо и исчез. А родник остался и когда войско ушло. Мы стали гонять сюда овец потому что вода тут чистая и сладкая...

— Ты про птицу скажи!

— А что про птицу? Я хотел, чтобы Будекай учил меня, и пришел к нему в юрту. Сначала он согласился, и я три раза по сорок дней жил у него в юрте. Однажды прилетела маленькая птица-дух. Я ее узнал. Птица сказала Будекаю, что тут, возле родника, нужно сложить капище — такую круглую юрту из камней и глины, вроде большой печи для лепешек. Шаман послушался, и мы построили эту печь. А птица летала рядом и говорила, как что делать... И еще она сказала, что Ылек снова умер, так и не оправившись от ран, но не ушел на пятое небо, а теперь всегда будет в степи. И если приносить ему жертвы, он всегда поможет в дороге. И что все лекари теперь почитают Скачущего На Белом Льве потому, что он дает им силы.

— Во как! — заключил Прых.

— Остальное ты, Щитоносец, конечно, знаешь. Сейчас многие бродят от капища к капищу и ищут птицу-духа, чтобы стать сильными лекарями. Только идти в капище лучше всего на рассвете. Говорят, птица Жужуки любит юное солнце.

— Конечно, на рассвете, — кивнул я.

Не знаю, каких усилий мне стоило, чтобы не расхохотаться во время рассказа орчонка. Оказывается, мои собственные приключения уже успели стать легендой. Лихо это у орков получается!

ГЛАВА 14

Утро выдалось ясным. Впрочем, каким еще оно могло быть в этих краях, где на землю месяцами не падает ни капли дождя?

Я проснулся раньше, чем пастухи — этот день они решили провести рядом с источником и не торопились сниматься со стоянки. Овцы лениво бродили по распадку под присмотром пары волков, а орки, даже женщины, которые всегда встают затемно, еще не показывались из юрт.

Воздух был сыроватый, знобкий. Трава намокла от росы. Но небо уже посветлело, и на его фоне таинственное святилище походило то ли на огромное, размером с двухэтажный дом, осиное гнездо, то ли на спускаемый космический аппарат. Темный купол — шар без опознавательных знаков, примерно на треть зарывшийся в землю.

Орки не строят капища.

Все храмы в степи — эльфийское наследство. Это на Земле завоеватели первым делом жгут церкви, чтобы лишить врага веры, а здесь высшие существа реальны и могут недвусмысленно выразить свою волю. Если старый бог принял под свое покровительство новоселов, то зачем ему отказываться от собственного дома?

Впрочем, с богами орки общаются редко, а духи предпочитают то, что создано природой. Так что в большинстве случаев капище — это пещера. Замкнутое пространство легче защитить от визитов мелких астральных сущностей, которые не прочь ухватить капельку чужой энергии. Опытный шаман отлично знает обитателей тонкого мира. Он без труда отличит голос Владыки Волн от стонов свежей утопленницы из соседнего болота. Но в капища порой приходят и не ведуны. Для обычного орка-пастуха что глас, что вой — мороз по коже. Чтобы простецы не дарили свою энергию жадным до халявы духам, шаманы покрывают стены святилища знаками, не дающими просочиться в него никому, кроме того, кому оно посвящено. Ну, и сам 'хозяин' добавляет что-то от себя. Капище — это уютный и хорошо защищенный дом. Когда Матушке-Земле надоедает общество ее многочисленных бестелесных детей, она прячется в молитвенной пещере, обустроенной кем-нибудь из знахарок. За 'постой' платит частицей своей божественной силы...

А для защиты самая удобная форма — это полый шар. Любой стык или угол — риск, что появится щель-лазейка. Круглые пещеры встречаются часто. Но в голой степи строителям пришлось постараться, чтобы придать 'дому птицы-духа' нужную форму.

Стены капища из плетеной лозы обмазаны необожженной глиной. Но свито это 'гнездо' весьма добротно. Стены гладкие, ровные, в глину вдавлены цветные камешки, образующие затейливый узор. В округе нет гор, значит, строители специально привезли с севера осколки яшмы и малахита, чароита и бирюзы, агата и кровавика...