Пламя крыльев

— Да.

— Все же ты — нечто, — рассмеялся Эспада. — Даже голос не дрожит. Иногда я думаю, что тебя стоило украсть не ради танца. Нам было бы нескучно.

Зоэ едва решалась дышать, с ужасом понимая, что там, за воротами, творится что-то совсем плохое, что уже к ночи у неё накопится немало поводов назвать дедушку Челито предателем очень и очень всерьез. Что Эспаде некуда уходить, да он и не пробует, а имя убитого, скорее всего, таково, что в лицо его полагается узнавать всякому, потому мужчина и не представился.

Каменные ущелья улиц гудели и грохотали, множа эхо чужой недоброй спешки. Все ближе и ближе... Потом стало тихо, слишком тихо, даже дыхание перехватило.

— Именем короля, — вполне ожидаемо отчеканил звонкий голос и чуть осекся. — Дон Раймундо Эппе? Вы? Но все же... Вашу рапиру... прошу.

— Саблю, придурок. Н-ну да, именем короля, разве такое я оспорю, — весело отозвался Рэй. — Идем. Держи вот еще ножи и прочее, и подставляей плечо. Чертовски жаль, что меня не задержали верховые, я бы охотно обменял оружие на место в седле.

Шаги удалились, на улице снова стало тихо. Даже слишком тихо — город все заметил и насторожился, зашуршал сплетнями, зашелестел слухами и домыслами. Зоэ кое-как, перебирая руками по воротам, поднялась в рост. Слезы высохли, осталось лишь мучительное, рвущее душу отчаяние пустоты.

Она обернулась, совсем как во сне — ожидая увидеть чудовище... а обнаружила за спиной чистый, без единой соломинки на камнях, квадрат двора. В десяти шагах стояли несколько плечистых служителей в коротких, чуть выше колена, подобиях багряных ряс, носимых в паре с широковатыми штанами и дозволенных в ордене лишь тем, кого настоятель благословляет и предназначает для боя. У двух ближних мужчин не было кистей рук — у смуглого правой, у светловолосого левой. Стало совсем неуютно. Припомнилось: Кортэ два года назад в долине Сантэрии крепко не поладил со служителями, исполнявшими фальшивый приказ прежнего патора. Позже рыжий нэрриха покаялся, был прощен и даже полностью оправдан, а затем принят в обитель... Но отрубленных рук это никому не прирастило на прежнее место.

— Идем, келья брата Кортэ пустует, — усмехнулся в соломенные усы служитель, лишенный левой руки. — Не думай дурного, все мы ждем нашего рыжего брата... как можно позже. Сие не мешает нам уважать его.

В ворота снова постучали, велели именем короля открыть и выдать девицу Зоэ. Однорукий подмигнул Зоэ, рассмеялся и громко спросил, давно ли король получил от маджестика сан патора и власть над теми, кто жизнь свою посвятил Башне? С улицы тише и осторожнее попросили не гневить бога. Во дворе расхохотались уже все собравшиеся, нестройным хором пообещали открыть ворота широко и всех еретиков привести к смирению и приятию веры истиной, а также и немедленному покаянию. За воротами потоптались, еще раз упомянули приказ короля — и более не давали о себе знать.

Однорукий ловко подгреб Зоэ под ладонь и повел через двор, показывая культей по сторонам и поясняя, что где находится, знакомя с братьями. Ткнул в балкон и велел поклониться настоятелю. На балконе было пусто, но Зоэ послушно поклонилась.

— Вот и правильно, — отметил однорукий. — Нет его с самого утра. Но если это станет известно, мы окажемся обязаны выдать тебя... Так что кланяйся балкону всякий раз, проходя мимо.

— Чудно у вас, — осторожно улыбнулась Зоэ.

— Нам нравится. Ты Зоэ, да? Которая приходится королеве любимой плясуньей.

— Да.

— Понятно... ну, значит так: посиди пока здесь, отдышыись. Если что понадобится, найди меня, брата-исповедника Теодора, хотя лучше зови просто Тэо, так привычне, без вычурности.

— Спасибо...

— Я поговорю с Паоло, — задумался однорукий. — Неудобно тебе в этом платье, душит оно. Пусть подберет рясу подлиннее и штаны... Поскольку безделье у нас строго запрещено для носителей ряс, изволь, как полегчает, явиться на кухню и вооружиться ножом для войны с дохлыми курами.

Однорукий прощально кивнул и удалился, без стука прикрыв тонкую дощатую дверь. Зоэ рухнула на низкий настил, заменяющий кровать и умягченный лишь тощим матрацем из старой, спрессованной соломы. Ноги-руки дрожали, что творилось в голове, лучше и не задумываться. Хотелось бросив все, бежать к королеве и ругаться. А еще умолять и уговаривать.

Как могла Бэль — мудрая, коварная, склочная, злопамятная, и все же лучшая на всем свете королева Изабелла — допустить подобное? Как, если до сих пор выходило: она слышит всякий чих во дворце и за его стенами... И кто был тот смутно знакомый мужчина средних лет и невнятного облика? Перстень с синим камнем, приметный — и более в памяти ничего, лишь пустые мертвые глаза. Пыльные какие-то, и не черные, и не серые. Жив ли, цел ли Рэй? Где же Альба? Вот совсем не понятно: он-то должен явиться и все прояснить. Но никого нет. Даже Кортэ. От пустоты, внезапно возникшей вокруг, старый сон словно сделался явью, холодной и жутковатой. И еще душу жгло предательство Челито, выгоняющее злые мелкие слезы. Дедушка ведь делал, как лучше... Но почему за его ошибки теперь платит Рэй? И как помочь хоть ему, королевскому псу, не умеющему огрызнуться всего-то на одного человека, возомнившего себя — хозяином.

В дверь поскреблись, чуть обождали и просунули в узкую щель сложенные ровной стопкой одежды — тусклые, подобающие сэрвэду. Зоэ шмыгнула носом, старательно выговорила 'спасибо', подумала, что сейчас Рэй не гордился бы ею, голос-то дрожит. Зато можно сбросить ненавистное черное платье, расстаться с мелким пахучим веером, украшенным душеспасительными изречениями. Распустить волосы и снова, привычно, сплести в свободную косу, перехваченную лентой.

Штаны пришлись впору, рубаха оказалась велика в плечах, но по талии её удалось ловко затянуть и попрятать излишки ткани в аккуратные складки.

— Курам — бой, — мрачно усмехнулась Зоэ, прекрасно понимающая, что более она никому не страшна.

До кухни удалось добраться, ни с кем не столкнувшись по пути: воины занимались вне главного двора, было слышно, как они гомонят в отдалении, как звенит сталь и стучат палки. Зоэ исправно поклонилась пустому балкону. Отметила: ворота по-прежнему закрыты, но возле них сидит на скамье сэрвэд. Похоже, кое-кто из братьев в городе, ждут их возвращения.

Главный повар обители имел две руки, хотя мелькали они так часто и ловко, что временами сходили за пять, а то и шесть: рубили, резали, разделывали, снабжали окружающих подзатыльниками и терли в пальцах специи. Зоэ подхватила кур, корзину и села в сторонке — щипать и потрошить. Дело было подзабытое, из детства, но привычное. Напоминало о жизни, оставшейся где-то вне времени, дальше, чем сны. Тогда рядом была бабушка, тогда мир казался прост, а дар плясуньи не обещал ни богатства, ни славы, ни угрозы для родных, ни предательства с их стороны. Зоэ выходила на пустой луг, ноги крепко стояли на земле и ощущали теплую траву. Над головой цвело солнышко, мир глядел наивными синими глазами неба... Мир был частью Зоэ, а Зоэ — частью мира, потому и пляска плелась и жила без усилий, текла в жилах, как кровь, и билась в такт с сердцем.

Рядом сел кто-то большой, и Зоэ вздрогнула, очнувшись от воспоминаний. Тэо хмуро повел плечами, отобрал ощипанных кур, осмотрел и вроде бы остался доволен работой.

— Плохо дело, — честно сказал он. — Я послушал, что говорят в городе... Видишь ли, я ведь по рождению, еще до прихода в обитель, был не так-то и ничтожен. Сын благородной крови, к тому же от первого брака... Пока мама жила, я оставался более законным наследником, чем ублюдок, прижитый папашей на стороне. Зато позже меня силой определили к служению, чтобы его мамаша вошла в мой дом хозяйкой, а сам он получил наследство и имя... Теперь мне предложили то и другое всего-то за одно пустяковое дельце. Надо выпихнуть тебя за ворота.

— Ты согласился? — почти безразлично спросила Зоэ.

— Нет... но пока и не отказался. Почему не злишься?

— У всех своя правда, я как раз сегодня поняла.

— В твоем возрасте рановато целить в святые, — вроде бы упрекнул Тэо. Помолчал и продолжил. — Я пробовал поговорить с доном Витторио де Льера, но капитана выдворили из столицы хоть и не под стражей, но и иначе увиденного не назвать, настолько плотным было сопровождение. Через слугу он смог передать мне, что все очень серьезно, что отплытие завтра по утру, это самое позднее время. Пожалуй, мы поступим так. Режь волосы, бери мула и иди-ка ты за зеленью на рынок, сэрвэд Зефирий. Еретик Абу тоже сулит мне золотые горы за пустяшную услугу. Гневом Кортэ вдобавок стращает, вот наглец! Мы потолковали, он одумался, прислал человека сюда, к воротам. Обещал в письме именем своего бога и честью рода доставить тебя в порт, к капитану де Льера. Если веришь нам обоим — не мешкай.

— Но Альба, Рэй и...

— Зоэ, тебе известно данное матерью, урожденное, имя нашего настоятеля? — тихо, в самое ухо, шепнул Тэо.

— Нет...

— До принятия сана звался он Хосе Иренео де Панга, его матушка происходила из рода Санадос, то есть являлась двоюродной сестрой графа Пабло де Фарья, казненного после заговора в Альваро, — скороговоркой сообщил служитель. Убедился, что понимание не разгладило морщрин на лбу Зоэ и не нагнало новых, вздохнул и уточнил прямо: — Убитый сегодня герцог де Магридео доводился ей племянником, пусть и троюродным.

— Герцог? — ужаснулась Зоэ, осознав, кого видела в карете.

— Посол островного королевства Галатор. Что не особенно и странно для потомка фамилии такой знатности и древности, он вдобавок дальний родич Изабеллы. По линии матери, — грустно уточнил Тэо. — Я провожу тебя до самого рынка. Надеюсь, южане не обманут.

— Но ведь Кортэ оттяпал тебе руку, — выпалила Зоэ, зажмурившись от своей прямоты и даже наглости. — Ведь он тебе не друг.

— Руку... это да, — спокойно согласился Тэо, рассматривая культю. — Зато я заново взглянул на жизнь, без страха и без боли, тянущих в прошлое. Я простил отца... Я даже прекратил во сне убивать хилого ублюдка, моего полубрата. — Тэо рассмеялся. — Полный год я ночами со вкусом, азартно протыкал клинком брюхо злодея Кортэ. Я видел на его гнусной роже страх, а потом он умирал у моих ног. Я побеждал, собирался и ехать домой... И просыпался в холодном поту, едва за спиной сходились ворота обители, а я оставался голый, в лесу посреди стаи волков. Здесь мой дом. Там мои враги. Я готов простить их, но не готов разделить с ними кров и хлеб. Можешь верить... можешь не верить. Подтвердить слова мне нечем. Косу резать не жалко?

— Нет, у меня быстро отрастают волосы, — вздохнула Зоэ. — Что будет с Эспадой?

— Не знаю. Тебе следует исполнить то, что пообещала ему. Разве нет?

— Пожалуй...

— Одно условие. Попроси дона Витторио де Льера отложить отплытие так старательно, как только он сможет. Вдруг да пригодится. Ну, держи волосы удобнее. Все же рука-то у меня одна...

Зоэ кивнула, чувствуя себя слабой, жалкой и предающей семью. Как решиться покидать столицу, оставляя за спиной сплошной мрак неизвестности? Как можно уходить, бежать — и бросать близких в лапах беды? И что она может еще, кроме как исполнить данное Эспаде слово?

Тео сам срезал волосы, коротко и без жалости. Взвесил косу на ладони и усмехнулся, пообещал, что обитель пустит ценное пожертвование на тетивы для учебных луков, ни один волосок не пропадет. Велел натянуть капюшон ниже, привязал на пояс тощий кошель с медяками. Осмотрел, приказал сцепить пальцы в замок и ниже дернул рукава.

— Молись шепотом, если делу не поможет, то хоть помешает посторонним заговорить с тобой, — посоветовал он. Снова положил руку на плечо. — Идем, брат Зефирий. 'Верую' знаешь? Вот и бубни под нос.

У выхода во двор Тэо дожидался сэрвэд с корзиной, накрытой темной тканью. Служитель повозился, добыл на ощупь подобие ладони и дождался, пока помощник пристегнет его на культю. Побрел через двор к конюшне, принял повод смирного мула, прошел через добротный и опрятный хозяйственный двор. Кивнул воину у низкой двери в стене. Первым вышел в город и дождался Зоэ. Усадил её в седло, взял повод покороче, потянул мула за собой — и побрел по мостовой, вроде бы вполне беззаботно. Мухи жужали в длинное черное ухо мула, тот беззлобно дергал головой, будто бы сомневался в разумности и правильности похода в город. Или насмешничал над дрожащей в седле, неловко вцепившейся в повод Зоэ. Куда её тянут? Кто этот Тэо и кому он друг, а кому враг? Да и Абу, тот еще хитрюга, в чьей лодке он оказался при внезапном нынешнем дворцовом волнении? Зоэ смотрела на заляпанные и склизкие камни мостовой этой улочки, слишком малой и дальней от главных, чтобы её вычищали и обхаживали, исполняя указ короля 'о поддержании чистоты в городских стенах'... Пахло старой гнилью и скотным двором. И на душе было ровно так — гнило и мерзостно.

За первым же поворотом Тэо остановился, кивнул тощему вертлявому парню, ждавшему в подворотне и вскочившему при виде путников. Тот был одет, как обычно одеваются слуги небогатых домов.

— Хозяин так и велели передать, что, мол, они снова числят вас сыном и благословляет, и домой ждут, — льстиво согнулся в поклоне ожидающий. Протянул вперед сумку, не разгибаясь. — И вот, добавочек, значит.

Зоэ охнула, удивляясь тому, сколько же раз за бесконечный день её успели предать и сколько еще впереди разного, но одинаково гадкого. Тэо деловито и дружелюбно кивнул встречающему, потянулся принять кожаную сумку, наверняка набитую деньгами, прозвенела-то сумка, поднятая с мостовой, вполне определенно. Фальшивая рука Тео висела мертвой плетью — и вдруг метнулась, с хрустом впечаталась в грудь слуги и отбросила его к стене. Сумка осталась в здоровой руке багряного. На лежащего без движения брат Тео не глянул, жив ли, цел ли — тем более не стал проверять. Резко метнулся в сторону, пнул под подбородок скорченного и вроде бы спящего в тени нищего, с хрустом раздавил башмаком его руку, нагнулся и подобрал нож, осмотрел. В настороженной тишине чуть постоял, прислушиваясь и не двигаясь. Кивнул, буркнул едва слышно, что сталь хороша... Снова осмотрелся, спокойнее и внимательнее.

— Он меня благословляет, с пройдохой шлет добавочек, — презрительно процедил Тэо, наконец оборачиваясь к плясунье и убирая нож. — Тоже, новость... Пусть ждет, покуда я хотя бы соглашусь вспомнить и выговорить его имя. Идем. Испугалась?

— Почти разочаровалась в тебе, — виновато признала Зоэ.

— Бывает. Одному-то из вас я все же солгал, грешен... А только чей он человек, разбирать недосуг. От батюшки шлет приветы или от иного грешника, еще похлеще. Помолюсь за обоих, им будет в пользу. Тут направо. Держи сумку, мало ли, что и как, в ней деньги. На дорогу наверняка хватит. У стены вот побудь, не шуми и пятками мула не толкай. Жди.

Зоэ кивнула и стала ждать, усердно нашептывая молитву и уже не понимая, за кого в точности она просит Мастера. Мир в один день вдруг сделался жесток, а люди приобрели привычку терять здоровье и даже умирать у неё на глазах, страшно и быстро. Или врать так ловко, что и не уличить их, и не заподозрить...