Accel World - Ускоренный мир том 1

— ...Давай пойдем, заодно поговорим.

— Угу, — тихо ответил Харуюки и кивнул.

Черноснежка вышла из ворот школы молча, Харуюки семенил на шаг сзади и чуть левее.

Минуту или две они шли, не произнося ни слова, потом Черноснежка вновь кашлянула и сказала:

— Эммм... это... Я очень извиняюсь за сегодняшнее утро. Я вела себя странно.

— Не, я... в общем-то, не против. Я тоже должен извиниться, что не пришел к тебе на большой перемене.

Услышав этот нетипично связный ответ Харуюки, Черноснежка сперва вроде бы склонила голову чуть набок, но тут же кивнула.

— Тогда ладно, но... ммм. Я и сама не знаю, что именно на меня нашло, но... да, когда речь заходит о Сиан Пайле, я просто не в состоянии сохранять хладнокровие.

Устремив взгляд строго вперед, Черноснежка говорила, пожалуй, чересчур быстровато...

Харуюки сухо перебил:

— Да, насчет этого. Я нашел, какая связь между Сиан Пайлом и Курасимой.

— ...Э? А... П-понятно. Давай об этом поговорим через Прямое соединение. Чтобы никто не услышал, о чем мы говорим, — быстро проговорила Черноснежка и вместо кармана пошарилась в сумочке, свисающей с правой руки.

Вытащила она маленький бумажный пакетик с названием магазина, расположенного рядом со школой Умесато. С треском отодрав скотч, Черноснежка извлекла из пакетика новый XSB-кабель.

— Ээ, я случайно повредила кабель, которым мы пользовались вчера. Вот, и... у меня было не очень много денег, и хватило только на этот.

Харуюки намеренно проигнорировал объяснение Черноснежки, больше смахивающее на оправдание, и взглянул на метровый кабель — самый короткий, какой продают в магазинах. Не глядя Черноснежке в глаза, он молча взял конец кабеля и вставил штекер в свой нейролинкер.

— ...

Черноснежка, похоже, ждала, что Харуюки скажет что-то, но в конце концов вставила второй штекер в разъем своего нейролинкера. Как только появившееся предупреждение о проводном соединении исчезло, Харуюки послал ей свою сухую мысль.

"Сама Курасима — не Сиан Пайл. Сиан Пайл заразил нейролинкер Курасимы вирусом и установил бэкдор. Вот почему он появляется на арене в той точке школы, где находится Курасима".

Договорив до этого места, Харуюки замолчал. Черноснежка ответила не сразу.

Но наконец ее голос раздался у него в мозгу; звучал он подозрительно, а может, просто чуть испуганно.

"...С тобой ничего не случилось?.. Какой-то ты... странный с утра".

"Не особо... ничего такого", — ответил Харуюки, идя в метре от Черноснежки и упорно стараясь не смотреть на нее.

"Но... может, ты сердишься? Потому что я странно себя вела сегодня утром и вчера?"

"Ну что ты. Мне не за что сердиться на семпая... Со мной все в порядке, так что давай вернемся к важному".

И вновь по тонкому кабелю потекло лишь молчание.

Постепенно спускались сумерки; дома, выстроившиеся по левой стороне переулка, создавали мрачную и унылую атмосферу; пешеходы казались черными тенями. Никто не обращал внимания на Харуюки и Черноснежку, идущих в Прямом соединении, — их словно было только двое, пробирающихся сквозь безмолвную страну теней.

"...У тебя есть доказательства?"

Внезапно холодная мысль прозвучала у Харуюки в голове.

"Ты нашел твердое доказательство, что Курасима-кун — действительно не Сиан Пайл?"

"Нет. Если бы я притронулся к вирусу, был риск, что он бы заметил, поэтому я только проверил".

"Хо. Разумное решение, но в то же время из-за него твоей находке недостает убедительности. Даже я никогда в жизни не слышала, что "Брэйн Бёрст" может подключаться через бэкдор, — как же я могу верить твоим словам?"

Черноснежка как будто тщательно подбирала слова; ее мысли звучали все острее и острее. Харуюки стиснул зубы и ответил еще более монотонно:

"То есть ты намекаешь на возможность, что историю с вирусом я выдумал... короче, что я переметнулся к Курасиме, Сиан Пайлу? Если так, вопрос вообще не в доказательствах и ни в чем таком. Все зависит от того, какое решение примет семпай".

"...Я ничего такого не говорила. Тебе просто показалось".

Мысленный голос Черноснежки чуть задрожал, но Харуюки стойко молчал.

"...Ты действительно искренне так считаешь?"

Черноснежка внезапно остановилась; слова ее зазвучали напряженно, и температура вокруг, казалось, резко упала.

"Если я приду к выводу, что ты переметнулся к Сиан Пайлу, я в ту же секунду нападу на тебя, отберу все твои Бёрст-пойнты, и твой "Брэйн Бёрст" автоматически деинсталлируется. Ты навсегда потеряешь способность ускоряться. Ты понимаешь, о чем я говорю?"

"Понимаю. Я просто пешка, не более чем орудие, которым ты можешь пользоваться по своему усмотрению. Когда нужда во мне отпадет, ты меня отбросишь".

"...Ты..."

Внезапно Харуюки почувствовал, что его левое плечо легонько сдавили.

Подняв глаза, он обнаружил лицо Черноснежки прямо перед собой — застывшее, точно ледяная скульптура.

"Ты действительно сердишься на меня. Конечно, и я вела себя не идеально. Но, — ее губы дрожали, слова звучали напряженно, будто она сдерживалась изо всех сил. — ...Я тоже не могу полностью контролировать эмоции. Когда я раздражаюсь, это отражается и на моем мышлении. Особенно когда дело касается тебя... и Курасимы-кун..."

Отведя на секунду глаза, Черноснежка с трудом продолжила говорить, ее бледные щеки напряглись.

"...Ладно, если ты хочешь узнать причину, я скажу. Я..."

Но, прежде чем Харуюки получил по кабелю ее мысль, он отвернулся и перебил.

"Ничего, можешь не говорить".

"Э... ч-что?.."

"Смотреть на это тоже трудно. Больно видеть".

"Ты о чем говоришь... Что ты... имеешь в виду?"

Уцепившись взглядом в одну дорожную плитку справа от себя, Харуюки произнес "единственный вывод", к которому он пришел сегодня днем.

"Ты... ненавидишь себя, да?"

Он услышал резкий вдох.

Харуюки прекрасно сознавал, что слова, которым он сейчас придает форму, назад уже не взять.

В голове его рефреном звучали ободряющие слова, которые вчера вечером говорила Тиюри, но он не мог больше остановить поток своих мыслей.

"Ты ненавидишь себя за то, что ты во всем совершенна. И поэтому ты нарочно стараешься себя принизить. Верно?"

Пальцы Черноснежки, держащие его за плечо, затвердели, стали будто железными. Ну все, это наше с ней последнее соединение. И Харуюки выбросил слова, которые должны были разрушить все.

"Когда ты говоришь со мной... с толстым, некрасивым, ужасным типом вроде меня... когда ты прикасаешься к моей руке, показываешь доброту... нет, что-то похожее на доброту... ты просто пытаешься себя запачкать... Но даже если ты не будешь так делать, я все равно сделаю то, что ты скажешь. Я ничего больше не хочу. Мне не нужна никакая компенсация. Просто пешка, орудие, которому можно приказывать, — вполне подходящая роль для такого, как я, и ты сама должна это понимать!!!"

Медленно... очень медленно белая рука отпустила его плечо.

Вот и хорошо.

Не надо ко мне больше прикасаться, не надо встречаться глазами.

Даже видеться не надо в реальном мире — просто обращайся со мной как с обычным инструментом.

Харуюки понятия не имел, достигли ли ее эти мысли.

Прощай.

Едва он пробормотал мысленно это слово —

Хлоп!!!

Резкая боль обожгла левую щеку.

Чувствуя жар, Харуюки обалдело поднял голову.

— ...Дурак!!!

Это слово вырвалось у Черноснежки вслух.

Ошеломленно Харуюки смотрел, как слезы ручьем текут по лицу, которое, даже искаженное до невозможности, все равно оставалось прекрасным.

Только что отвесив с маху пощечину, Черноснежка так и стояла, неестественно подвернув правую руку; вся она была какая-то всклокоченная, как ребенок, и слезы продолжали течь сплошным потоком.

— Дурак... дурак...

Это слово, раз за разом срывающееся с ее губ, было совсем не похоже на слово "глупый", которое она со снисходительной и взрослой улыбкой произносила раньше.

Черноснежка обзывала Харуюки вновь и вновь, совсем как обычная четырнадцатилетняя девчонка.

А Харуюки, не находя ни единого ответа из тех, что должны приходить в голову тринадцатилетнему мальчишке, лишь молча стоял столбом и смотрел во все глаза.

Его слова глубоко ранили стоящую перед ним девушку. Уж это-то он понимал.

Однако Харуюки думал, что — ну, это же Черноснежка, она само совершенство, ее ум и рассудительность куда лучше, чем у взрослых, — она просто возненавидит Харуюки, он станет ей отвратителен, и она отвернется от него.

Он и подумать не мог, что она так разревется. Что у нее будет такое раненое лицо. Это — это могло значить, что...

Харуюки раскрыл рот, пытаясь что-то сказать.

Черноснежка закрыла залитое слезами лицо руками.

Легкий ветерок промчался мимо них, молча стоящих в переулке, и утонул в сумерках.

И тут —

По ушам Харуюки ударил страшный лязг металла о металл.

Сперва Харуюки подумал, что это квантовый шум его нейролинкера.

Его сердце подпрыгнуло от неожиданности, он развернулся всем телом вправо.

В его поле зрения впрыгнула ужасная картина.

Белая машина, пробив левой стороной бампера ограждение тротуара, летела прямо на него.

Несчастный случай?! Нет! Не слышно визга тормозов.

Эти четыре мысли просвистели у него в голове меньше чем за 0.1 секунды.

Его губы двинулись автоматически и произнесли команду. И одновременно эта же команда, но совершенно другим голосом отданная, прозвучала у него в мозгу, принесенная по кабелю Прямого соединения.

— "Бёрст линк!"

БАММ!!! — громыхнуло в ушах, и мир остановился.

Синева.

Застывшая картина, прозрачно-синяя, докуда взгляд достает.

Но Харуюки тут же напомнил себе, что она не полностью застывшая.

Колеса большого седана, едущего прямо на него, словно преодолевая заморозку, поворачивались потихоньку, потихоньку, медленно съедая дорожное полотно и сокращая расстояние до Харуюки.

...Уаааа?!

С некоторым опозданием, но все же Харуюки вскрикнул и отскочил назад. И тут же машина исчезла. Ее закрыла собой — его собственная круглая спина в школьной форме Умесато.

Синий мир — не просто взятая из реальности картина. Программа "Brain Burst", взломав сеть Общественных камер, понатыканных повсюду, собирает с них изображения и превращает в созданную из полигонов псевдореальность.

Чуть опустив глаза, Харуюки обнаружил, что его тело стало розовым поросенком. Двигая своим привычным аватаром, Харуюки обошел реального себя и снова увидел белый седан.

Между Харуюки и машиной было всего три метра; автомобиль наискось вылетел с мостовой на тротуар, пробив ограждение. Судя по его скорости — а он по-прежнему медленно, но верно продвигался вперед, — он врежется в Харуюки с Черноснежкой менее чем через десять ускоренных минут.

Чтобы такое могло произойти — как?!

Мысли метались у Харуюки в голове.

В норме автомобиль просто не может сойти с дороги. Потому что, как только ИИ машины обнаружит опасное отклонение от курса, он тут же перехватит управление и, скорректировав направление движения, остановит машину.

Это значит, что либо ИИ этого конкретного седана вышел из строя, либо его отключил водитель.

Харуюки заподозрил, что второе куда вероятнее. Потому чего его уши совершенно не слышали визга шин, трущихся о дорожное полотно в попытке затормозить.

Водитель не давил на тормоз. Скорее, наоборот — он мчался вперед, втопив полный газ.

Это умышленное нападение. Черноснежка уже намекала на такую возможность — "атаку в реальности" со стороны других Бёрст-линкеров.

Кто же напавший — какой-то Бёрст-линкер, принадлежащий к легиону одного из королей? Или же это ученик школы Умесато, тот самый Сиан Пайл?

Похоже, большинство здешних Общественных камер не видело, что внутри машины, поэтому окна салона выглядели непрозрачными. Харуюки смотрел с разных сторон, напрягая глаза, пока не нашел наконец точку, откуда смог заглянуть в салон.

Вытянувшись своим маленьким поросенком, насколько мог, он увидел, что водитель, чуть не врезавшийся головой в крышу салона, был —

— Что?!.

Едва увидев, Харуюки издал потрясенный крик, похожий больше на стон.

В машине он увидел лицо одноклассника, которого мгновенно узнал — и которого желал видеть меньше, чем кого бы то ни было.

— А... Арая?!. По... почему...

Почему он здесь.

После драки, затеянной Араей в школе, его обыскали и нашли в его нейролинкере много всякого, включая противозаконную программу, позволяющую избегать Общественных камер, разные фотографии и даже виртуальные наркотики; так что его тут же без вопросов арестовали. Затем его временно поместили в отделение для несовершеннолетних Управления по дискриминации — и, уж во всяком случае, в школу Умесато он не должен больше вернуться.

Не веря своим глазам, Харуюки заморгал, глядя в сине-ледяное лицо водителя.

Но — пиками торчащие во все стороны волосы, высоко расположенные тонкие брови, изогнувшиеся в жестоком экстазе губы — и чувство страха, непроизвольно вспыхнувшее в Харуюки, едва он увидел это лицо... все это ясно говорило Харуюки, что перед ним действительно Арая.

— Сегодня утром его отпустили под залог.

Рядом вдруг раздался грустный голос, и Харуюки резко обернулся.

Он увидел Черноснежку в образе феи-бабочки; она стояла рядом с ним, закусив губу.

— ...Я слышала, его дело будет разбирать суд по делам семьи на следующей неделе, и он получит не меньше года... вот почему я сочла, что об этом человеке можно больше не беспокоиться. Но... подумать только, что он способен на такое...

Сдавленно пробормотав эти слова, Черноснежка опустила длинные ресницы и покачала головой.

— Нет — я должна была это предвидеть и быть настороже. Вовсе не нужно уметь "ускоряться", чтобы напасть на другого... Я должна была знать, что ножа или машины более чем достаточно, но... похоже, по-настоящему я этого не понимала...

Она вернулась к своему обычному тону; ни намека на недавнее детское рыдание не осталось на ее лице.

Нет, просто мне хочется в это верить, тут же поправил свое впечатление Харуюки.

В глазах ее аватара, хоть это и был всего лишь созданный образ, отчетливо читались раскаяние и, похоже, решимость.

Черноснежка медленно закрыла глаза, сделал глубокий вдох и продолжила шепотом:

— Это... это как наказание. Мое наказание — за то, что не понимала сердца людей, не пыталась их понять, но все равно играла с ними ради собственного удовольствия.

— ...Чт... что... что ты говоришь?

Лишь эти слова Харуюки с трудом сумел выдавить. Вместо ответа Черноснежка всем телом развернулась к аватару Харуюки, который был вдвое ниже нее ростом, и опустилась на колени.

Подол черного платья распростерся по земле; ее лицо очутилось на одном уровне с лицом Харуюки, и она посмотрела ему прямо в глаза.

— Арита-кун... Харуюки-кун.

Сейчас ее голос звучал гораздо нежнее, чем когда бы то ни было прежде; он ласкал слух Харуюки.