Великий Контрабандист. Книга вторая. (главы 11-20)

— Так откуда мне знать, что Родимчиков приезжает, — с нотками раздражения заявила старушка. Кажется, появилась новая тема поругаться с поликлиникой. На языке уже крутился матерный вопрос.

— Как же так? Вам вчера направлялась СМС-ка с этой информацией, — ответила поликлиника. — Вы, наверное, позабыли о светиле, поэтому мы вам напоминаем.

Вот те на! Генриетта Марковна покопалась в сообщениях, пришедших на её смартфон, и ... увидела такое сообщение. Оно отмечалось, как прочитанное. Твою водокачку: у меня ещё и склероз — возмутилась Г.М. Шмуль. Надо лечиться: как минимум прокапаться, а то нервы ни к чёрту. А сейчас край как надо, аллюром в три креста, мчаться в родненькую поликлинику. И обязательно костыль прихватить — вот этот, что потяжелее.

Расчёсываться Генриетта Марковна не стала, ибо надо торопиться к светилу, самому Родимчикову. Это тот самый Родимчиков, написавший эпохальный труд по проблемам лечения заднепроходных столбов и крупнейший специалист в области пропердиназы. А ещё он шарит в дифилобатриозе.

Шмуль не стала в фойе здороваться с консьержем. Кого бы приличного приветствовать, а сегодня дежурит бздышик Петрович, телосложение которого скорее напоминает теловычитание. Он тупой, как сибирский валенок. И бездельник, совершенно не избалованный образованием. Где-то я читала — чтобы заснуть, надо перестать думать. Так этот работничек херов всё время спит на ходу. С Петровичем даже поговорить не о чем — в болезнях он совершенно не петрит. Дятел он: пёрхуй от червухи не отличит, а жижку от щипицы. Однажды, Генриетта за неимением приличного собеседника, хотела поговорить с ним о волосатом языке при сифилисе, чем не тема, так он молчит и только быстро моргает своими ресницами. Воспарить с их помощью, наверное, хочет. Да, и чёрт с ним, с Петровичем.

Шмуль, крепко держа в правой руке костыль, шустро двигалась курсом к поликлинике. Душа её уже радовалась и предвкушала отсидку в очереди среди таких же пенсионеров и пенсионерок. Имелась надежда просидеть в очереди часа два, а то и все три. Если четыре или, если повезёт, пять часов, то просто замечательно. Самое лучшее изобретение Минздрава — это очереди в поликлиниках. Во-первых, стены медицинского заведения сами по себе лечат страждущих. Во-вторых, в очереди происходит высококультурное общение на самую важную тему, какая только есть — на тему болезней: очередь подскажет, как лечить любую болезнь. В-третьих, можно всласть поругаться с неадекватами и даже подраться. Вот для этой цели и нужен костыль. Сегодня в поликлинике намечается веселье. Кое-кого ждут неприятности. Значит, передвигай лапками бабушка быстрее, неприятности же ждут!

Очередь в поликлинике — это вам не толпа народа, а самоорганизованная система. С научной точки зрения данная очередь состоит из предварительно записавшихся больных, из повторных больных, из тех "кому плохо", из откровенно сумасшедших, которые сами не знают, зачем сюда пришли, и уродов, которым "только спросить". Больше всего Г.М. Шмуль не любила толькоспросильщиков — они хуже сумасшедших. Это самая хитрожопая братия, так и норовящая без очереди пролезть к доктору. А вы думали, зачем бабушка берёт с собой костыль? Вот именно: костылём можно настырного толькоспросильщика пере

* * *

ть, то есть не пустить того к доктору.

Взглядом тухлой рыбы Петрович проводил пенсионерку Шмуль до выхода из подъезда: торопится дурная бабка — пёрышко её в задницу, чтобы быстрее летела. Он хотел опять углубиться в себя, но услышал хлопок от закрываемой двери на четвёртом этаже, а затем быстрый топот двух пар ног. Ага, это вниз бегут Федя Сомов и его гость Дима. С какого бодуна их так таращит? Ребята бежали, как ошпаренные. Это с чего они так? А с того, что в руке Федя держал смартфон, включённый на громкость, из которого лился голосок его мамы.

Обычно мамочки, звоня своим чадам, интересуются, надело ли чадо шапку в мороз, не голодное ли чадушко и говорят прочие ути-пути. Но мама Феди почему-то выражений не выбирала, а обкладывала Федю изысканными словесными оборотами. Она, используя ненормативную лексику, настойчиво предлагала своему сыночку бежать на занятия в бассейн, за который плачены деньги, и не путать хер с яичницей. Если чадо не побежит, вот прямо сейчас, бросив свои стрелялки, то его ждут санкции, типа натягивания глаза на жопу, а уха на член. Петрович даже заслушался о санкциях. Вот это маман даёт жару. Она же, удивился Петрович, не просто ругается, а использует слова и выражения из "музыки Иванов", прямо как закоренелый каторжанин. Ничего себе, какие люди проживают в этом подъезде. А на вид мама Феди приличная женщина.

Только тогда, когда друзья Федя и Дима выскочили во двор, только тогда смартфон заткнулся и перестал изрыгать слова из словаря завсегдатаев тюрем и лагерей.

— Федя, это что сейчас было, — Дима смотрел на друга глазами круглыми, как пятаки. — Твоя мама кто? Я даже слов таких не знаю. Что такое корефули горбатые и проблядушки мутные я догадываюсь, но много слов не понял.

— Сам в ахуе, — не стал скрывать изумления тринадцатилетний пацан. Так-то пацаны уже знали много матерных слов, даже часто их употребляли, но их речь между собой — убогий примитив, а монолог родной мамочки — это уже высший пилотаж сквернословия.

Пышнотелую, но привлекательную, по мнению Петровича, женщину сорока годов с красивым именем Феодора, хозяйку квартиры номер 24 кое-кому пришлось выгонять на улицу изощрённым способом. Иначе её не выгнать.

— Аллё, — приятным голосом ответила Феодора, когда увидела, что ей звонит одна из её подружек. А чего это она звонит так рано? Но Феодора голоса подруги не услышала, а услышала давно позабытый голос одного из своих друзей из бурной молодости. Ох, и покуролесила же она по молодости лет — приятно вспомнить, хотя, голос вот этого друга она не очень хотела вспоминать, да и всего друга тоже. В те времена, когда она молодая дурочка богатеньких родителей училась в универе, тогда она сошлась на почве весёлого прожигания жизни с группкой богемной молодёжи с явно повышенным содержанием специфических гормонов в крови. И затеяла как-то эта развесёлая группа молодых людей создать мистическо-эротический культ, названный ими "Восьмая Ересь". Мистического в новоиспечённом религиозном культе оказалось откровенно мало, с гулькин хер, а вот разнузданного секса много, так как все придуманные ритуалы этого культа без секса не практиковались. Просуществовал прикольный культ "Восьмая Ересь" года три-четыре, а потом как-то весь сдулся по причине появления новых интересов у своих бывших развратных культистов. Только и осталась у Феодоры из воспоминаний по весёленькому культу пачка интересных фотографий, запечатлевших, как она горячо занимается сексом с другими культистами. Вернее, не сексом, а отправлением религиозных ритуалов, понимать надо.

— Привет тебе Шестая Синяя Коза, — проговорила трубка. — Узнаёшь?

— Сам ты козёл, — огрызнулась Феодора. Она уже и забыла, что в те весёлые года её называли Шестой Синей Козой во времена отправления культовых мероприятий. Некоторые люди её, правда, Шмарофедькой погоняли. Но, то нехорошие люди со злыми языками.

— Да, я уже Первый Чёрный Козёл, — со значением проговорил знакомый голос.

— Мля, поздравляю, — съязвила Феодора.

— Спасибо, — вежливо ответила трубка. — Я чё звоню тебе, Шестая Синяя Коза ... пора тебе поучаствовать в очередном нашем мероприятии. Помнишь, как мы все хором клялись на "Некрономиконе", а потом скрепили клятву оргией? Как торжественно провозгласили, что тьма низких истин нам всего дороже ... Напоминаю тебе, что и ты давала клятву самому нашему Хозяину — Серому Пауку.

— Мало ли я кому и куда давала, — перебила женщина Чёрного Козла. — Что было когда-то, то прошло. Насрано и розами засыпано.

— Не скажи Козочка моя Синенькая, не скажи, — ласково проговорила трубка. — Пока ты где-то скакала, наша Восьмая Ересь развивалась и развилась в приличный культ. На сегодня много последователей Великого Учения Серого Паука. Имя нам Легион. И тебе сегодня придётся поучаствовать в Чёрной Мессе ...

— Отвянь козлик, — отмахнулась Феодора от приглашения. — Некогда мне по вашим шабашам бегать. Дел у меня по гланды.

Вообще-то, сегодня Волконская Феодора Ермолаевна не собиралась никуда выходить из дома. Она собиралась бездельничать. Впрочем, как всегда.

— Нет у тебя сегодня никаких дел, — проговорил голос. — Мы всё о тебе знаем. Мы следим над твоим поведением, Синяя драная Коза. Ты молодец, что хранишь в своём сейфе фотки с тех времён, хи-хи-хи. Ещё у тебя там пятьдесят тысяч рубликов заначенных лежит и немного золотишка. Но, деньги и золото тебе уже не пригодятся, ибо тебя, Шестая Синяя Коза, выбрал для Чёрной Мессы сам Серый Паук. Гордись его доверием. Поэтому, давай быстренько, выметайся из дома и иди топиться в Москва-реке. Мы твою тушку выловим, выпотрошим, и сделаем из неё чучело. Тебе доверяют стоять в виде чучела в нашем Пантеоне на постаменте, специально для тебя приготовленном. Да, чуть не забыл, будешь стоять рядом с чучелом Пятой Розовой Козы. Помнишь, как мы втроём отжигали? Типа тройничок забабахали, размерностью кинг сайз!

Что-то этот разговор стал сильно пугать Феодору. Чрезвычайно сильно. Да и Пятая Розовая Коза ... тьфу ты ... Верка Камкова уже год, как куда-то исчезла с радаров. Может её действительно того ... в виде чучела пристроили в их гадский Пантеон? С этих отморозков станется.

— Слышь, ты, придурок, — попыталась наехать на собеседника Феодора. — Я сейчас жандармам позвоню ...

— А как ты им позвонишь? — издевательски поинтересовался голос. — В колокольчик? Продемонстрируй ...

Феодора попыталась сбросить текущий звонок и набрать номер жандармерии, но смартфон отказался повиноваться. Он забыл, как переключаться, да, и выключаться он отказался.

— Ну что, Коза Синяя? — поинтересовался голос. — Получилось? Не смей перечить воле самого Серого Паука. Короче, дело к ночи — иди и топись, не выделывайся. Если думаешь бежать к соседям, то должен тебя огорчить — никого в твоём подъезде нет, кроме консьержа в фойе, но это наш адепт. Его зовут Пятый Красный Козёл и он на страже.

— Ха-ха-ха!!! — захохотала трубка злобным прихахаком.

Не на ту напали — озлилась Феодора, отбрасывая прочь говорливый смартфон. Что за хрень происходит! Ущипните меня ... да, не так сильно. Ишь ты — иди и топись в речке, а потом стой чучелом. Сейчас я приоденусь, добегу до жандармерии, а потом вы у меня, козлы из Восьмой Ереси попляшете вместе с вашим Серым Пауком. Если надо, я и Стражей подключу. Короче, кирдык вам козлы цветные и прочие тупорылые бараны.

С этими воинственными мыслями женщина быстро оделась, схватила огромный кухонный нож, подумав, прихватила топорик и выскочила из квартиры. Говорите на вахте стоит не придурок Петрович, а Пятый Красный Козёл! Ну, ну! Щас я его мелко нашинкую и на лоскуты порежу. Держите меня семеро!

Феодора накинула на себя облегающее шелковое платье цвета бешамель. Платьице великолепно подчеркнуло все пышные формы женщины, отчего её и так соблазнительные достоинства стали казаться ещё достойнее. Вырез сзади давал доступ к осмотру стройных ножек, а декольте спереди открывало вид на ложбинку между двумя холмами третьего размера. Немного портил эффектный вид огромный ножик в правой руке женщины и топорик в левой.

— О! — с восхищением привстал со своей табуретки Зиновий Петрович, увидев Феодору Ермолаевну с 28 квартиры. Богиня! Скрипка Страдивари! Я бы на ней сыграл, но маловат наш смычок для такой скрипки.

Вместо того, чтобы мило улыбнуться консьержу, словно рекламой зубной пасты сверкнуть, Феодора, зло глядя на мелкого мужичка, стала произносить темпераментные слова, многие из которых общественностью считались непечатными.

— Шёл нахер, пятый красный плешивый козёл! — прошипела богиня, заметив тщедушного консьержа. — Прижми зад к лавке утырок и завали поддувало, а то дырок в тебе наделаю для вентиляции.

При этих словах она продемонстрировала Петровичу ножик и топорик. От таких аргументов Петрович дёрнулся, словно получил разряд дефибриллятором. Что у нас сегодня творится в подъезде: все жильцы, как будто сговорились — заподозрил неладное Петрович. Почему я для неё козёл, да ещё красный? Обидно, да: как серпом по яй ... по душе.

— Сиди там жалкое красное вонючее сыкло и не рыпайся, — добавила Феодора, демонстративно помахивая блестящими кухонными инструментами: злость и ненависть ко всяким цветным козлам плескалась из её ушей, а от искр из глаз можно прикуривать сигаретки. Посчитав, что понятно донесла до Красного Козла свою политическую платформу, женщина, гневно виляя попой, вышла из подъезда во двор.

Почему-то богиня сегодня кидалась словами, совершенно не подходящими к её божественному рангу. Это низко с её стороны: какая муха цеце её укусила.

Петрович остался в одиночестве обтекать и с трудом познавать суть случившихся вещей. Ничего не понятно. Может где утечка газа и народ "трованулся", вот его и пучит. Обидно, понимаешь: глядя на фото этой женщинки я мозоли натирал, а она мне топором и здоровенным ножиком грозится! Просто возмутительно! Кажется, у меня появилась проблема с идентификацией женщин: эта влажная проблема вот так, с наскока, не укладывается в рамки здравой логики. Это всё, скорее всего, от переутомления, неправильного питания и запущенной экологии. Довели московские власти город до ручки! Но, не надо думать о грустном.

В тишине прошло около часа: мысли в голове Петровича лихорадочно кружились по цветной спирали, не складываясь во что-то путное. Снова накатила очередная апатия. От размышлизмов по поводу жизненных несправедливостей Петровича отвлёк звонок Волобуева, жильца с тридцатой квартиры.

— Петрович, братан, — радостно вопила трубка. — Давай метнись кабанчиком на улицу, прими от таксиста остальные мои чемоданчики. Гадом буду — не забуду твоей доброты.

Зиновий Петрович слегка скривился от воплей Трофима Петровича, набившегося к нему в братья, но встал с табуретки и поплёлся на улицу встречать такси. Ага — думал Петрович — сейчас высуну нос на улицу, а там бешенная Феодора Ермолаевна с ножиком и топором. Вдруг Петровича осенила одна интересная мысль — а ведь сейчас в квартирах моего подъезда осталась только одна хозяйка 27-й квартиры и никого больше: остальных, как корова языком слизала.

Выбравшись на улицу, Петрович заозирался по сторонам: такси с чемоданами Волобуева нигде не стояло; злой Феодоры, вооружённой холодным оружием, тоже не наблюдалось. Таки где же это грёбаное такси — стал слегка пунктирно возмущаться Петрович. В ответ на его возмущение в элитном доме раздался громкий хлопок, здание содрогнулось, а третий подъезд сложился с выбросом клубов пыли от разрушенных строительных конструкций. Вид свежеобразовавшихся руин подействовал на Петровича, как валерьянка на кошку, то есть, по причине необычного зрелища незадачливый консьерж конкретно словил клина. Вот так кульбит с поросятками! Просто комбо какое-то: то меня всякими козлами Феодора оскорбляла, теперь огромный бабах случился. Бля, а если бы я при взрыве в подъезде торчал?