В Третью Стражу(Автономное плавание)

— Ну, не скажи... Das ist der Pariser Tango Monsieur, Ganz Paris tanzt diesen Tango Monsieur — голосом Мирей Матье с характерным грассированием тихонько напела Жаннет.

"Она что знала?! Или совпадение?"

— О-ооо... Парижское танго... Вот так!? — только и оставалось сказать Олегу, — там... эээ... тогда... ты только наших изображала, а эту песенку пела ужасно...

— А ты — врал! — с веселым ехидством разоблачила Татьяна. — Я так и знала!

— О, нет! Только комплименты, "Лаванда" была великолепна! — ответил Олег, прижимая руку к сердцу.

Татьяна улыбнулась, что-то вспомнив...

— Это Жаннет, она у меня бакалавр, специалист по Гёте и совсем неплохо шпрехает...

Напряжение ушло, но пережитое — по-видимому, ими обоими — потрясение было того рода, что выбрасывает адреналин в кровь, а бешено стучащее сердце ускоренно разносит его по организму, побуждая к физическому действию: бежать, рубить или... в постель!

— У меня ужасно разболелась голова, — потерев виски, сказала зарозовевшая щеками Татьяна — всегдашняя ее реакция на небезразличных ей людей, — но взгляда не отвела. Смотрела на Олега так, словно предполагала увидеть проступающее сквозь черты молодого немца знакомое по прошлому лицо "старого" еврея. Но, увы, если ей досталась здесь практически ее собственная внешность, Олегу — к добру или нет — не настолько подфартило.

"Чужое лицо... Была, кажется, такая книга, или это было кино?"

— Э... — сказал Ицкович, бросив взгляд на часы и вдруг потеряв всякую уверенность в том, что делает. — Мне нужно идти, но мы еще увидимся? — спросил с утверждением, приложив салфетку ко лбу, — организм пережигал адреналин в пот, — в кафе не было жарко.

— А как же?!.. — встрепенулась Татьяна-Жаннет, и Ицковичу показалось: в ее глазах промелькнул обыкновенный испуг. — Ты меня что, одну здесь бросишь?

Ицковичу очень понравилась и интонация, с которой это было сказано, и угадываемый за словами подтекст.

— Ну, что ты! — Олег положил ладонь на ее руку и с замиранием сердца констатировал, — тонкие белые пальцы остались на месте.

"Возможно..."

— Тебе не нравится кофе? Ты не пьешь водку? Что тебе заказать?

— Не знаю. Может быть, чай? Сердце что-то колотится... — Таня была, как будто, не уверена, чего ей хочется.

— Значит коньяк! — сказал Олег и обернулся в поисках отошедшего к барной стойке кельнера. — Две рюмки коньяка. У вас есть коньяк?

— У нас есть коньяк, — почти неприязненно ответил кельнер, и ушел, что-то бормоча под нос.

— Что ты делаешь в Праге?

"Ну, должен же он ее об этом спросить!"

— Поехала на новогодние каникулы, а приехала... — Татьяна не закончила мысль.

— А ты?

"Мило..."

— Я, видишь ли, теперь торговый агент фирмы "Сименс и Шукерт", — объяснил Олег, которому не хотелось пока посвящать Татьяну в свои непростые "подробности". — Начальство требует утрясти некоторые взаимные противоречия с господином Шкодой. То есть, не с ним самим, разумеется. Это не мой уровень, как ты понимаешь. А с его директорами.... А где ты живешь?

— А почему ты спрашиваешь?

Странный какой-то разговор. Вроде бы и рада встрече, но в то же время, как девушка, понимаешь...

Впрочем, она сейчас и не та женщина, и вообще: неизвестно кто...

"Черт!"

— Таня, — тихо произнес взявший уже себя в руки Олег. — Я страшно рад тебя встретить. Ты даже не представляешь, насколько рад. И я тебя теперь не отпущу, — он специально сделал паузу, чтобы женщина вполне оценила смысл сказанного, и прямой, и переносный. — Но мне надо отлучиться. Всего на пару часов! — поспешил он успокоить насторожившуюся Татьяну. — И я хочу быть уверен, что, закончив свои дела, найду тебя там, где ты будешь. Я просто не знаю, что со мной случится, если ты исчезнешь.

Вообще-то, судя по всему, они оба исчезли, и не только относительно друг друга, но и относительно всех прочих — почти всех — современников. На самом деле, стоило удивляться именно тому, что они здесь встретились. Вероятность данного события, даже если оба они одновременно перешли из своего — в это время, стремительно уходила за абсолютный ноль, но вот она — Таня Драгунова, москвичка, которую Ицкович в последний раз видел в Питере летом 2009, — сидит перед ним в любимой каварне Кафки, в зимней Праге 1936 года. И коли так, то человеческая психология, которая на дух не переносит сложнозакрученных философских вопросов, подбрасывает знакомые формы поведения, удобные как домашние разношенные туфли.

— Я просто не знаю, что со мной будет, если ты теперь исчезнешь.

— Я тоже, — тихо-тихо, почти неслышно произносит она, но Олег слышит, и в кровь впрыскивается новая доза адреналина и эндорфинов, и сердце начинает танцевать джигу, и мышцы требуют движения...

3. Татьяна Драгунова и Олег Ицкович, Москва, Семьдесят лет вперед-назад

— Кажется, дождь собирается, — взглянув на небо, сказала Татьяна.

Они вышли из подземного перехода метро "Площадь Ильича" и остановились на мгновение, словно решая, куда идти дальше. Решала, конечно, Таня, а Олег на данный момент был всего лишь "иностранный турист".

— Разойдется, — улыбнулся Олег, мельком глянув на небо. — А у вас здорово получилось изобразить Пятачка!

— Да... — как-то странно выдохнула Татьяна, — Татьяна Драгунова, изображающая Пятачка, которого озвучивала Ия Савина в образе Беллы Ахмадулиной.

— "Девушка, я вас где-то видел, вы в мультфильмах не снимались?"

"Во как! Получил? — в смущении подумал Олег — Поосторожней с комплиментами, друг", а вслух сказал:

— Я где-то читал, что Вини Пуха рисовали с Евгения Леонова и озвучивал тоже он.

— Да... — Татьяна не стала развивать тему, а перешла к экскурсии.

— Если помните, был такой фильм "Застава Ильича" начала 60-х там еще Ахмадуллина стихи в Политехническом читала:

...Дантес лежал среди сугробов,

Подняться не умел с земли.

А мимо, медленно, сурово,

Не оглянувшись, люди шли...

— Не припомню, — покачал головой Олег, завороженный то ли самими стихами, то ли тем, кто и как их ему прочел. — Вы... Если я скажу, что вы замечательно читаете стихи, вы опять обидитесь?

— А я и не обижалась... — и улыбка на губах... и иди, знай, что эта улыбка должна означать?

... "И поводила все плечами, И улыбалась Натали..." — повторил Олег последние строчки. — На самом деле, никакой предопределенности не существует. Только вероятности, так что могло ведь и такое случится. — Они обогнули желтое здание торгового центра с едальней "Елки-палки" и Татьяна, остановившись, продолжила "экскурсию":

— Наверное, вы знаете, что при Елизавете Петровне вокруг Москвы начали строить Камер-Коллежский вал с заставами на основных дорогах. Собственно сейчас мы и находимся на одной из них Рогожской. Линия вала проходила перпендикулярно Владимировскому тракту — это Шоссе Энтузиастов — Татьяна показала направление рукой — самая длинная дорого в мире: Нижний Новгород, Урал, Сибирь, Сахалин — этапы... Справа и слева были валы: там Рогожский — улица сейчас так и называется, а слева Золоторожский, впрочем, и эта улица также называется, она там, за железной дорогой.

Они подошли к памятнику Ленину, и Таня кивнула на него, но как-то так, что простое это движение вызвало у Олега отнюдь не простую реакцию:

— Вот к столетию поставили, в год моего рождения... Так что мы с ним одногодки...

— С Лениным? Вы великолепно сохранились! — засмеялся Олег.

— Как памятник из бронзы! — улыбнулась Татьяна.

"Столетие было... в семьдесят первом... значит, ей... ммм... тридцать шесть?"

— Ну вот, читайте, — указала Татьяна на каменный столб, к которому они неспешно подошли.

— "Отъ Москвы 2 версты 1783 года", — прочел Олег, обратив внимание, что первое слово написано с твердым знаком.

— "Катькин столб" называется, — объяснила Таня. — Здесь и была застава...

"Драгунова... драгун... И я была девушкой юной..."

Забавная, но вполне логичная ассоциация. В начале восьмидесятого Ицкович как-то застрял на базе в Западной Галилее чуть не на месяц. Телевизор барахлил, вернее антенна не обеспечивала устойчивый прием, погода была на редкость холодная, а делать — даже по службе — ровным счетом нечего. Оставалось валяться на койке и читать, но и тут все было совсем не просто. Выбирать приходилось из молитвенника и старого номера армейского журнала на иврите, невесть как попавшего на базу танкистов слюнявого женского романа на английском и новенького, вероятно, забытого каким-то любителем поэзии томика "Английская поэзия в русских переводах". И стихи, надо признать, оказались, что называется, к месту, времени и настроению. То, что доктор прописал, в общем. И не удивительно, что Олег запомнил тогда наизусть множество стихов от Шекспира и Бернса до Джона Леннона.

— ...И я была девушкой юной

Сама уж не помню когда

Я дочь молодого драгуна, — продекламировал Олег.

— И этим родством я горда! — с яростным вызовом откликнулась Татьяна. — На возраст намекаете? Не замужем, точнее — разведена, если вас это интересует!

"Да что ж она такая агрессивная!" — если честно, она ему понравилась, но вел-то он себя максимально корректно. Положение обязывает, так сказать.

— Таня— яяяя! — поднял перед собой руки Олег. — Я всего лишь вспомнил Бернса!

— Да, конечно, — неожиданно улыбнулась Татьяна. — Это перевод Багрицкого. А песню Татьяна Доронина пела в "Старшей сестре". А по образованию я филолог, Олег, специалист по английской литературе начала двадцатого века.

"Красиво совпало! — признал Ицкович, великолепно помнивший этот фильм, вернее замечательно красивую, можно сказать роскошную Доронину, какой она там была. — А нехилые теперь в России бизнес-леди попадаются! "

— Здорово! — сказал уже вслух.

— Что здорово? Что мужа нет? — В голосе Татьяны почему-то явственно послышалось разочарование.

"Ах ты... ты ж меня прессуешь и прокачиваешь!" — наконец перестроился совершенно неготовый к такой агрессии Олег. — А реакция какая! Надо переключить разговор на что-нибудь другое".

— Нет, — усмехнулся он, как можно более естественно. — Муж, жена... всего лишь факты биографии. Я имел в виду вашу фамилию. Драгунова. Это ведь не по мужу, не так ли?

— Да, моя, — кивнула Таня, у которой его реплика, как ни странно вызвала живейший интерес. — У нас в городе много Драгуновых, там когда-то при Елизавете Петровне драгунский полк стоял.

— Так вы не москвичка?

— Нет, с Волги мы...

— То-то я смотрю речь у вас правильная, но не московская.

На самом деле по поводу московского произношения Ицкович знал только одно: там, где ленинградец скажет "что", москвич произнесет "што". И знал он это только потому, что чуть ли не с детства помнил чудный анекдот, рассказанный его собственной теткой — доктором филологических наук, русисткой, — "как и следовало ожидать" — съехидничал мысленно Олег. Так вот, в том анекдоте профессор-петербуржец поддразнивал коллегу, — профессора-москвича. Едут они вместе в поезде, ленинградец и спрашивает: "Вы посадоШный не забыли? А в булоШную не заШли ли? " — веселится в общем. Ну, москвич терпел-терпел, а потом вынимает из портфеля бутылку вина и спрашивает ленинградца: "У вас, коллега, слуЧайно Чтопора нет? Да и Чпроты открыть бы".

— То-то я смотрю речь у вас правильная, но не московская, — со знанием дела сказал Олег.

— Да, специально занималась От гОвОрка нашегО избавиться хОтела" — сымитировала Татьяна низким голосом с нажимом на букву О.

— Ну, прям Алексей Максимыч! Как в кино! — с видимым облегчением улыбнулся Ицкович.

— Вы еще такие фильмы помните? — искренно удивилась Татьяна.

— Таня! — Олег решил, что вопрос этот риторический и ответа не требует. — Извините, но я не люблю, когда ко мне в неофициальной обстановке во множественном числе обращаются, и тем более чувствую себя неуютно если это делает красивая женщина!

"А как вам комплимент в лоб, Танюша?" — добавил про себя.

У Татьяны заметно порозовели щеки.

— То есть вы предлагаете перейти на "ты"?

— Ну да, если вы — выделил Олег, — не против. Однако на брудершафте я не настаиваю! — рассмеялся он.

— Хорошо, — кивнула она, и глаза ее блеснули. Иди, знай, что это могло означать. Возможно, ничего, а возможно, и что-то.

Дождь так и не начался, погода была более чем приличной, — во всяком случае, на вкус Олега — и они шли неторопливо, разговаривая о том — о сем, при том, что Татьяна старательно избегла обращения к Олегу на "ты", но и "вы" не употребляла тоже.

После очередного поворота, с угла улицы открылся вид на старинный монастырь и памятник перед ним.

— Это Памятник Рублеву, — сказала Таня. — Кто такой Рублев объяснять надо? — улыбка. — Ну и славно. А памятник здесь — в отличие от Ленина — по месту. Рублев был похоронен в этом самом монастыре. Мало кто знает, но здесь... вон видите купол — это Спасский собор, самое старое здание в Москве.

— Вот как? — удивился Олег. — Самое старое?

— Да, даже в Кремле все постройки более поздние. Разве что фундаменты...

— А Рублев собор расписывал? — спросил Олег, помнивший эту историю только по фильму Тарковского.

— Да, — кивнула Таня. — Но ничего не осталось, хотя сейчас здесь действующий музей Рублева — экспозиция икон...

— Нет, в музей не пойдем, — ответила она на немой вопрос Ицковича, которому, если честно, ни в какой музей сейчас совершенно не хотелось. — Это долго, а нам еще здесь есть что посмотреть.

По-прежнему не ускоряя шаг, они прошли вокруг белокаменной стены, и вышли к крутому скату — монастырь, как выяснилось, стоял на берегу: внизу текло что-то грязно-непонятное, зажатое между двух асфальтированных дорог.

— Это Яуза, — ответила на недоуменный вопрос Олега Татьяна.

— Это?! — ужаснулся Ицкович. — А как же "Плыла, качалась лодочка по Яузе-реке"? Я же помню! Там в фильме вполне приличная река была!

— В каком фильме? — теперь, кажется, он умудрился удивить познаниями и своего гида.

— Верные друзья, по-моему. А ведь фильм знаменитый, и сценарий Галича...

— Ну что ж, — снова улыбнулась Татьяна, а улыбалась она, надо отметить, очень хорошо. — Придется фильм разыскать и посмотреть, а то непорядок: даже эмигранты знают, а я не смотрела...

Ожидая пока включится зеленый сигнал на переходе, Олег инстинктивно взял Татьяну за руку, как берет за руку ребенка отец, — просто чтобы обеспечить безопасность... Татьяна руку резко высвободила, но тут же спохватилась:

— Извините...

"Оп-па! — подумал Олег, с удивлением, переходящим в растерянность. — Кто же это так обидел нашу Таню, что она и прикасаться к себе не позволяет? Или это ее на психотренингах накачали? Что-нибудь типа "Антикарнеги" — "Как не допустить, чтобы люди манипулировали вами"? — тогда все еще печальнее..."

Они перешли дорогу и, все так же не торопясь, прошли до конца улицы. Олег глянул на часы — вот черт: два часа — как одна минута прошла.