"Ночи Белладонны и другие рассазы"

Но в конце концов Грис сказал: — Есть одна трудность.

Олег пошевелился на своем сиденье. Скафандр начал натирать кожу — он не был создан для того, чтобы в нем бездельничать. — Какая трудность? Я здесь, не так ли? Почему нельзя поговорить с Роун? Она нездорова?

— Нет, — осторожно ответил Грис. — С Роун все в порядке. Но ее здесь нет.

— Не понимаю. Она не могла покинуть Меркурий — никто бы этого не пропустил. И коллектив — это все, что есть. Она что, ушла по своей воле?

— Не совсем. Но в одном вы ошибаетесь. Коллектив — это еще не все, что есть. Или, по крайней мере, больше не так. Произошел... — и теперь у Олега возникло ощущение, что Грис подбирает слова с особой тщательностью и немалой долей отвращения, как будто все это дело причиняло ему боль, — раскол в наших рядах. Формирование второго каравана. Отколовшееся движение, возникшее внутри коллектива.

Олег внимательно слушал. Его хозяева либо ничего не знали об этом, либо не смогли должным образом проинструктировать его. — Когда, что, как?

— Наверное, было бы проще, если бы я вам показал, — сказал Грис.

Вскоре караван остался позади, скрывшись за горизонтом, пока не пропали даже жеребец и балансирующая женщина. Олег заметил, что их тени медленно удлиняются, вытягиваясь перед маленьким быстрым наземным транспортным средством, которым управлял Грис. Меркурий был небольшим миром, и они очень быстро приближались к цели, подталкивая Солнце к горизонту. За ним, но с каждым мгновением все ближе, была переходная зона терминатора и экстремальный холод неосвещенной поверхности. Он подумал о своем хрупком маленьком корабле, о том, как далек он сейчас от него, как полностью находится во власти своего хозяина-киборга.

— Расскажите мне о Роун.

— Мне особо нечего сказать. Она всегда была неугомонной — и в своем искусстве, и в своей душе. Именно это привело ее на Меркурий. Какое-то время она была довольна нами. Но у нее всегда была потребность преодолеть свои собственные границы, вырваться за рамки существующих формализмов. Был только вопрос времени, когда она присоединится к тоталистам.

— Отколовшемуся движению?

— Конечно.

— Вы сказали, что они сформировали второй караван. Они передвигаются по Меркурию так же, как и вы?

— Большую часть времени. Сейчас они разбили лагерь.

— Что в них такого особенного, что Роун пришлось оставить всех вас? Вы недостаточно радикальны?

— Они пуристы. Экстремисты, если хотите. Мы подверглись значительным физиологическим изменениям, чтобы приспособиться к жизни на поверхности. Это позволяет нам работать практически без ограничений, отдаваясь акту художественного творчества. Но даже у нас есть пределы.

— Действительно?

— Нашим телам и разуму все еще мешают биологические компромиссы в конструкции. По мнению тоталистов, это делает нас неэффективными и требует радикального улучшения.

— Кто может быть эффективнее вас? — спросил Олег.

— Роботы, — сказал Грис.

Наконец они пересекли терминатор и вышли на освещенную звездами ночную сторону Меркурия. Олег в своем скафандре не почувствовал резкого перепада температуры в целых семьсот градусов по Кельвину, но индикаторы на лицевой панели достаточно четко зафиксировали переход от ужасающей жары к ужасающему холоду, и теперь скафандру приходилось работать так же умело, чтобы не дать ему замерзнуть насмерть. Он предположил, что механизмы жизнеобеспечения Гриса справляются с аналогичным изменением требований.

— По большей части они держатся от нас подальше, — сказал Грис. — Мы не враги как таковые. Мы обязаны вести определенный бизнес, и, конечно, организации тоталистов вообще не имеют контактов с внешним миром. В тех редких случаях, когда им что-то нужно, они вынуждены полагаться на сотрудничество c нами. Но я бы не сказал, что наши отношения просты. Имели место... акты художественных диверсий. Разумеется, отрицавшихся. Но ни для кого не секрет, что тоталисты считают нашу работу декадентской, испорченной, погрязшей в творческом истощении.

— Полагаю, это было неизбежно, — сказал Олег. — В истории не было художественного движения, которое в конечном итоге не раскололось бы на два или более творческих полюса. Если вас это как-то утешит, рано или поздно они сами разделятся!

— Нет, — сказал Грис. — Это совсем не утешает. Мы создали здесь нечто прекрасное, Олег. Нет никакой причины, по которой все это должно было вот так развалиться.

Когда они приблизились к лагерю тоталистов, Олег был поражен тем, насколько сильно эта сцена напоминала точное негативное изображение каравана дневной стороны. Небо было почти безупречно черным, его совершенство нарушалось (или, возможно, улучшалось) лишь россыпью звезд и планет, огромной сверкающей дугой Млечного Пути и слабой пылевой дымкой зодиакального света Солнечной системы.

В то время как караван двигался при ярком дневном свете, здесь единственным освещением было то, которое обеспечивали сами тоталисты. Лагерь был меньше, чем караван, но основное в нем было схожим: это было скопление вещей, которые можно было самостоятельно перетащить или перевезти по Меркурию, когда приходило время переезжать. У них также были паруса и вымпелы, за исключением того, что они были раскрашены яркими неоновыми красками: красными и желтыми, синими и зелеными, фиолетовыми и оранжевыми. Фигуры, двигавшиеся по периметру лагеря, также были выделены яркими цветами. Олег ожидал чего-то строгого, но разнообразие цветов и форм подняло ему настроение.

— Это чудесно! — сказал он.

То, что поднималось из освещенного лагеря, Олег воспринял как произведение масштабного искусства в том же духе, что и жеребец и балансирующая женщина. Это было скопление шпилей, или, возможно, один главный шпиль, окруженный большим количеством более мелких, соединенных между собой переплетением арок и выступающих контрфорсов. Бледное сооружение отличалось какой-то шишковатой, грубо отлитой хаотичностью. Его можно было бы счесть склеенным из миллионов морских раковин или окаменелостей.

— Костяной собор, — сказал Грис с оттенком пренебрежения.

— Они что, таскают его с собой? Он выглядит слишком хрупким.

— Нет, он остается на этом месте. Его строят уже несколько лет. Смена дня и ночи, похоже, не причиняет ему никакого вреда. Когда приходит время новому тоталисту завершить переход, караван огибает костяной собор. — Грис нажал на тормоза и остановил машину. Они были еще в добром километре от лагеря тоталистов. — Остаток пути вам лучше пройти самому.

— Что мне делать?

— Вам ничего не нужно делать. Они либо заговорят с вами, либо проигнорируют вас. Они уже знают, что вы здесь.

Он вышел из машины. Посмотрел на существо с выпученным лицом, которое стало его спутником, полностью осознавая, что если Грис бросит его здесь — а тоталисты откажутся помочь — у него будут большие неприятности. Они зашли слишком далеко для его скафандра.

— На вашем месте я бы не стал слишком долго задерживаться, — предупредил Грис.

Итак, Олег брел по черной поверхности. Его скафандр отображал картины местности, все еще функционируя должным образом. Он продолжал оглядываться, чтобы убедиться, что машина и киборг все еще ждут его. Но Грис пока оставался. И по мере того, как лагерь тоталистов становился все больше, одна из неоновых фигур отделилась от яркого света и вприпрыжку направилась ему навстречу.

У существа были руки и ноги, туловище и голова примерно в нужных пропорциях, но не было никакой вероятности, что это был кто-то другой, кроме робота. В нем не было места ничему человеческому. Шасси этой штуки представляло собой открытый экзоскелет, что позволяло легко рассмотреть ее внутренности. Олег увидел там множество механизмов, многие из которых светились и мигали красивыми цветами, но не было ничего, что выглядело бы биологическим. Его голова представляла собой клетку, которую он мог видеть насквозь, лишь неплотно набитую инструментами и модулями.

— Я хотел бы поговорить с Роун, — уверенно сказал Олег.

— Кто вы и зачем пришли? — Голос робота, улавливаемый его шлемом, был более мягким, чем у Гриса.

— Я Олег. Прилетел с Юпитера, чтобы предложить Роун ее собственную луну и шанс на декиборгизацию — снова стать полноценным человеком.

Робот издал звук, похожий на затухающие помехи. Олегу потребовалось мгновение, чтобы понять, что над ним смеются.

— Идите домой, мясной мальчик. Счастливого пути.

— Я понимаю, что мое предложение, скорее всего, будет отклонено. Но мои хозяева не успокоятся, пока я не получу ответ от самой Роун. Она здесь, не так ли? Я отниму у нее не больше нескольких минут времени.

— Вы выбрали время, — сказал робот, — либо очень удачно, либо очень неудачно.

— Я выбрал время по чистой случайности, — сказал Олег. — До этого момента я даже не знал, что Роун присоединилась к тоталистам.

— Она не присоединилась.

— Мне сказали...

— Роун приступила ко второму переходу. Но пока он не завершен, она не будет одной из нас. Однако это произойдет скоро. Мы уверены в силе ее убеждения. Конечно, уже слишком поздно что-либо менять.

— Могу я хотя бы поговорить с ней?

У Олега снова возникло ощущение, что роботы что-то обсуждают. В похожей на клетку голове робота замигали огоньки. Олег рискнул оглянуться, чтобы убедиться, что машина и ее водитель все еще там.

— Роун... доступна, — сказал робот. — Вы получите аудиенцию. Но она будет короткой. Роун подготовилась к заключительному этапу перехода. Ее не будут задерживать.

— Мне нужен только ответ.

Робот привел его в лагерь. Присмотревшись, он увидел, что там не так похоже на караван, как ему показалось вначале. Здесь почти не было замкнутых пространств — только несколько герметичных модулей, которые могли быть герметичными, а могли и не быть. Остальные сооружения — большинство из них были установлены на колесах или салазках, даже в том виде, в каком они сейчас стояли вокруг Костяного собора, — представляли собой по большей части каркасные конструкции. Их крышами служили зонтики и солнечные коллекторы, а стены либо отсутствовали, либо представляли собой магнитные экраны на шарнирах, которые при необходимости можно было отодвинуть. Вокруг и внутри этих домиков на деревьях было собрано множество похожих друг на друга роботов, которые сидели, развалившись, как перекормленные обезьяны. Они подключались к архитектурным элементам через свои брюшные части — подзаряжались от накопленной энергии, предположил Олег, или, возможно, возвращали энергию обратно в сообщество. Казалось, что художественное творчество практически не происходило. Но, возможно, роботы были очень заняты до его появления.

— Один из них — одна из этих — Роун?

— Они — то, кем станет Роун. Осталось совсем немного времени.

— Вы все выглядите одинаково.

— Вы все тоже похожи на мясные консервы.

Продираясь сквозь заросли каркасных строений, Олег наконец добрался до вертикально стоящей зеленой глыбы размером с небольшой дом. Это был цилиндр с закругленными краями, который, возможно, когда-то был топливным баком или камерой реактора, а затем был закреплен на движущейся платформе и снабжен лестницами, мостиками и силовыми кабелями. В отличие от своего окружения, этот приземистый сосуд без окон казался полностью закрытым. Робот-провожатый Олега взобрался по лестнице и посмотрел вниз, когда Олег завершил свое неуклюжее восхождение. Робот открыл дверь в боковой стене камеры, затем отступил в сторону, пропуская Олега первым.

Это не был воздушный шлюз, потому что внутри зеленой колбы все еще не было давления. Олег оказался на платформе, идущей по окружности, с круглым отверстием посередине. В центре камеры, большая часть которой находилась ниже уровня платформы, находилось массивное биомедицинское оборудование. Множество кабелей и трубок соединялись с вертикальным, осообразным сооружением. Три робота, очень похожие на его провожатого, расположились вокруг оборудования на том, что Олег принял за пульты управления. Они не двигались, но были подключены к подставкам своими брюшками. Олег предположил, что они руководили какой-то сложной процедурой, происходившей внутри машины.

Машина в форме осы была увенчана стеклянным куполом. Внутри стекла находилась голова с клювом и в очках, очень похожая на голову Гриса, за исключением того, что она была заключена в громоздкий хирургический зажим. Под головой, охватывая шею, находился плотный металлический хомут, отделявший ее от остальной части аппарата.

Олег с глубоким ужасом и опасением рассматривал лицо с клювом и в очках.

— Сейчас с вами поговорит Роун, — сказал робот.

— Спасибо, Роун, что согласились меня выслушать, — поспешно сказал Олег. — Я прилетел с Юпитера, с...

— Я знаю, откуда вы, бесхребетный маленький засранец.

Олег ощетинился. Он прослушал достаточно записей, чтобы распознать голос, принадлежащий Роун, несмотря на преднамеренную машинную фильтрацию.

— Я... — начал он.

— Перестаньте ежиться. Вы что, бактерия? Овощ? Тоталисты внушают вам ужас, но вы — марионетка, существо без свободы воли.

— Мне нужен только ответ.

— Я изучила ваше прошлое, когда поняла, что вы приближаетесь. Олег — неудавшийся художник. Олег — бездеятельный инструмент рыночных сил. Олег — податливый маленький говнюк, обосранный Юпитером. С чего вы взяли, что ваше наглое предложение о том, чтобы немного поссать, может вызвать у меня хоть малейший интерес? Почему бы мне не просверлить ваш скафандр прямо сейчас?

— Мои хозяева подумали... — В горле у него пересохло, как на залитой солнцем поверхности Меркурия. — Они не знали, что вы покинули коллектив. Они подумали, что еще может быть возможность...

— Чтобы сделать что? Чтобы я снова стала нормальной? Чтобы вернуть меня к состоянию мяса?

— Чтобы исправить то, что было сделано.

— Как будто это была ошибка, о которой я теперь сожалею?

— Я не это имел в виду.

— Но ваши хозяева так думали. Вам никогда не приходило в голову подвергнуть сомнению эту миссию? Усомниться в ее идиотской цели? Проявить хоть малейший признак независимого мышления?

Один из роботов, стоявших за пультом управления, медленно повернул голову в его сторону.

— С тех пор, как вы прилетели на Меркурий, многое изменилось, — настаивал Олег, отказываясь сдаваться под невидящим взглядом робота. — Никто не знал, что думать о вашем творчестве, когда вы присоединились к коллективу. Оно было слишком необычным, его было слишком сложно оценить.

— Если они были идиотами тогда, они идиоты и сейчас.

— Но идиоты с деньгами и влиянием. Вы понимаете условия предложения, Роун?

— Мое понимание не имеет значения. Меня так же нельзя "переделать", как нельзя размять яйцо или сырое мясо. Позвольте мне продемонстрировать. У вас крепкий желудок?

— Я...

Но Олег едва успел дать свой ответ. Хирургический зажим на голове киборга Роун сам собой переконфигурировался, разъединяя плотно прилегающие сегменты ее брони. Олег вспомнил то, что он узнал от Гриса, о том, как экзоскелет киборга превратился в его живую кожу. Должно быть, именно так было с Роун до того, как она отправилась в изгнание к тоталистам. Под металлическими пластинами скрывалась человеческая голова, но это была голова, уже обтянутая кожей до анатомического ядра из мышц, сухожилий и нервной системы. Без камер она была слепой. У нее не было ни носа, ни рта, ни ушей, потому что ей не нужно было дышать, говорить или слышать. Ее чувства киборга были подключены непосредственно к глубинным структурам мозга, минуя грубую телеметрию древних нервных каналов. Оборудование было подключено непосредственно к ее сердцу и легким.