Меч Господа нашего ч2

— Сзади чисто!

С колена — Гиди посылает заряд точно в бронеколпак пулемета. Выхлоп бьет по ушам, пахнет горелым порохом. Внизу — заполошно начинают стрелять...

— Пошли! Валим!

Они выбегают из комнаты, в коридор — и в комнату с противоположной стороны. Там их ждет окно. Перед тем, как выпрыгнуть — Гиди оставляет в комнате гранату с выдернутой чекой — взрыв может убедить боевиков в том, что с ними покончено.

Назад уже не вернуться, надо искать укрытие где-то впереди. Они бегут по переулку, проскакивают намного дальше, чем можно было предположить. Сплошной линии фронта нет, нормальных карт тоже нет, верней они есть, даже спутниковые. Но указателей здесь нет, а ночью — сам черт ногу сломит.

Потом — вдруг линии домов заканчиваются, становиться видно, что дальше — большие открытые пространства с хаотичной одноэтажной застройкой и какими-то развалинами. Там, впереди — что-то горит.

— Давай, сюда!

Они вваливаются в дом, крайний, полуразбитый. Но первый этаж все еще цел. Артиллерия перенесла огонь куда-то дальше — видимо, пытаются поддержать морской десант, блокирующий побережье от подхода подкреплений из Египта и от побега самих исламистов в Египет.

— Где мы?

— Глянь на улице...

Сапер высовывается — и тут же отшатывается назад.

— Черт...

— Что?

— Мы прошли дальше, чем надо было. Вон там — должен быть медицинский центр Аль-Факхура. Вон в ту сторону — мечеть Бармель. А то, что перед нами — это лагерь подготовки гранатометчиков ХАМАСа!

— Твою мать...

— Держи пролом. Я должен сообщить...

— Есть...

Миша залегает у проема — и вдруг понимает, что здесь был бой. Везде гильзы, причем стандарта НАТО, а не семь и шестьдесят два, как у боевиков ХАМАСа. А вот это...

Пальцы нащупали что-то знакомое. Каска! Такая же, как была у него...

— Гиди. Гиди, кажется, я нашел...

Ночь взрывается автоматными очередями, бьют по пролому. Под прикрытием огня — несколько черных фигур по открытой местности бегут к стене. Если добегут — забросят гранату и все.

— Контакт на двенадцать!!!

Пули бьют совсем рядом, но Миша не отступает от проема, пока не выпускает весь магазин. Боевики падают — кто замертво, кто залегает.

— Аллаху Акбар!!!

— Отходим! Назад по переулку!

— Я ранен!

Пуля — дура... Он стоял на передовой линии — и ему ничего не сделалось, а Гиди пуля нашла даже в глубине комнаты...

Черт!

— Идти можешь?

— Нет!

— Держи тыл! Свяжись с нашими, здесь был бой, я нашел израильскую каску! Где-то здесь танкисты, давай!

Новый магазин уходит за несколько секунд, результаты непонятны — впрочем, так бывает почти всегда, что в дневном бою, что в ночном — просто бьешь по вспышкам, по перебегающим фигуркам и надеешься, что хотя бы ранил.

Еще один магазин. Еще.

Решив, что дело дрянь, русский внезапно прекращает огонь. Подбегает к лежащему в глубине комнаты израильтянину, закидывает руку на плечо, поднимает...

— Пошли отсюда. Хватит с нас...

Пинок в дверь — и два автомата, русского и раненого израильтянина бьют в распахнувшийся пролом.

— А... шайтан!

Мучительный крик — и тут же взрыв гранаты, сразу за дверьми. Попытались подобраться с тыла, забросить гранату — но не рассчитали со временем. В итоге тот, кто держал гранату, получил пулю в кисть и выронил гранату себе под ноги. Себе — и своим сородичам...

Уйдем... Уйдем!

Длинная пулеметная очередь сзади — и в этот момент, где-то на позициях палестинцев зарождается комок огня, и этот комок стремительно летит к плюющемуся огнем пролому, превращаясь в комок огня размером с футбольный мяч — а потом еще больше. Этот комок бьется о край изломанной взрывом стены, разбивается на части, растекается ревущим пламенем. Израильтян выносит в проулок ударной волной...

Через несколько секунд, а может быть и минут — Миша пришел в себя. Во рту какая-то жгучая слизь, в голове шум, двоится перед глазами. Все затянуто дымом, едким дымом сгоревшей взрывчатки. Он лежит непонятно на чем — чередующееся мягкое, податливое и острое...

— Гиди...

Надо встать. Даже если подыхаешь — надо встать и идти...

Но встать невозможно. Где-то впереди — ложатся артиллерийские снаряды, земля вздрагивает от разрывов.

И он не может встать.

Пальцы нащупывают автомат, знакомое ощущение стали под пальцами. Впереди — перемещаются, мельтешат какие-то тени. Надо подтащить автомат к себе, взять в руки... там должны остаться патроны. Он пытается это сделать... но не успевает. Нога в армейском полусапоге наступает на руку, пинок в голову отправляет в бездну беспамятства.

* Эй, друг (арабск)

Сектор Газа, центральная часть города Газа

Район Кэмп-Джабалия

Ранее утро 24 июля 2014 года

Когда своими контуженными ушами Шамир услышал рев танковых моторов — он сначала подумал, что бредит. Но нет — это и на самом деле были танки, они продвигались по улице, стреляя из пулеметов. Два танка в голове колонны — и дальше Намеры, тяжелые бронетранспортеры на танковом шасси с десантом.

— Танки!

Они только успели высунуть из развалин флаг и пустить зеленую ракету — как головной танк — остановился, и тут же тяжко бухнуло орудие...

Господи... это же сто сороковой!

— Прикройте! Дайте дым!

Под визжащими пулями, танцующими свой безумный танец в горящем городе — в два приема Шамир перебежал к танку. Постучал прикладом по заднему люку, он открылся — и танкист наставил на него короткоствольный автомат.

— Свой! Свой!

— Как зовут?

— Шамир!

— Я Шимон! Шимон Амбос! Девятый танковый батальон, нас на подмогу перебросили!

— Чертовски вовремя! Там четыре танка сожгли, мы никак не можем прорваться! У меня два человека туда ушли!

— Четыре танка?

— Там где-то ваши! Танкисты! Держат оборону!

— Черт ... Сколько вас?

— Полтора отделения...

— Сможешь нас прикрыть?

— Смогу! Маневрируй осторожнее! По левую руку — больница, ее не бомбили, там наверняка муджики! Примерно на десять — мечеть, сильный узел сопротивления.

— Принято! А ты рот не закрывай! Моя пушка больно бабахает!

— Дай пять минут и двигайся вперед!

В этот момент — сотосорокамиллиметровое орудие экспериментальной Меркавы-5 выстрелило, да так что у Шамира дыхание перехватило.

— Черт побери! Пять минут, хорошо?!

Прибытие танков, да еще таких — сломило активное сопротивление боевиков, по крайней мере на первой линии. Головная Меркава несколькими выстрелами своего орудия чудовищного гаубичного калибра — проломила оборону палестинцев, каждый такой осколочно — фугасный снаряд сносил дом напрочь. Пущенный управляемый снаряд — отразила новейшая модификация системы активной защиты — да и в фас Меркава очень устойчива к попаданиям. В профиль — не давали подобраться стрелки — остатки спасательной команды, простреливавшие развалины да пехотинцы, высадившиеся из бронетранспортеров.

Наконец, они увидели стоящую на пустыре Меркаву с открытыми люками и чуть дальше — еще одну.

— Выстрел!

Сразу два комка пламени, зародившись где-то впереди, летят к Меркаве.

— Ложись! Срабатывает активная защита, непонятно, насколько эффективно — но, по крайней мере, танк еще на ходу. Их окатывает волной горячего воздуха, танк бьет из обоих пулеметов и снова добавляет из пушки.

— Назад! Отойти назад, сейчас подойдут вертолеты!

Когда Миша пришел в себя — он понял, что лежит на земляном полу в каком-то то ли блиндаже, то ли еще где... нет, не блиндаж, слишком все хорошо построено, явно строили профессиональные строители, причем гражданские. Потолки два с лишним метра... а вон там и светильник. Неработающий... но оно и понятно, что сейчас будет работать. Светил американский гелевый туристический фонарь, его свет был каким-то блеклым, потусторонним...

Он попытался перевернуться — и удар ноги не дал это сделать. Со всех сторон заржали, заговорили на разных языках. Потом — его осветил сильный луч фонаря, пригвоздив к полу...

Так и есть... плен. Судьба... только русские верят в судьбу, остальные не верят. Все-таки догнала, тварь такая, попал... не здесь так там...

Он попытался присесть — и получил несколько новых ударов, но все-таки сделал, что хотел. И его ненависть — не уступала ненависти этих. Бородатых, вонючих, столпившихся вокруг него и подбадривающих друг друга яростными криками. Они боялись белых и боялись израильтян, и они не просто так собрались здесь — они собрались здесь, чтобы понять, и увидеть, что их враг тоже боится. Что их враг — тоже смертен.

А Миша ненавидел их за то, что они — чужие — пришли на землю, которая и его земля тоже. Ведь если он родился на этой земле — разве частичка ее не принадлежит ему? Его родители приехали сюда, им дали землю, не знавшую ни лопаты, ни мотыги, ни плуга — они пришли на голые камни, на холмы и скалы. И его отец — раскорчевывал эту землю, поливал ее своим потом, ежедневными трудами своими зарабатывал право считать ее своей. Он построил дом и посадил сад, он никогда не нападал на соседей за то, что они не такие как он — почему эта земля не должна быть его? А вот что посадили на этой земле фанатичные бородачи, пришедшие из-за стены. Что они посеяли кроме ненависти?

Это была его земля. Его самого, его отца и его детей. Они отняли ее, щедро полив кровью — и он не собирался этого прощать.

Никому. Тем более им.

Итак — он сидел и смотрел на них, и в его взгляде была такая ненависть, что даже эти не осмеливались его бить. А потом — они расступились и дали дорогу и перед ним встали четверо. Трое бородатые, один к тому же лысый и с каким-то кинжалом. Один с кинокамерой, которая немедленно уставилась бездушным зрачком на него.

— Амир Абиддула спрашивает — заговорил на ломаном русском этот лысый с кинжалом — тебя зовут Михаил. Ты русист?

Знают, гады

— Я солдат. Израильский солдат.

— Амир Абиддула спрашивает, зачем ты пришел на землю палестинского народа, что тебе здесь нужно?

— Это моя земля. Я жил здесь с отцом. Я поселенец и солдат. Это он пришел на мою землю, на земле принадлежащую мне.

Вокруг — как пчелиный рой загудел, но ударить еще раз — так никто и не решился.

— Амир Абиддула спрашивает, сколько яхудов* из вашей банды отправилось в ад сегодня ночью...

— Скажи ему, сколько бы ни было, другие за них отомстят. Мы пришли и уже не уйдем.

— Амир Абиддула спрашивает, знаешь ли ты, что мятеж в исламском эмирате Египет подавлен и сейчас все мусульмане пойдут на яхудов войной? Нам немного осталось продержаться.

— Скажи амиру — вам немного осталось жить.

— Амир Абиддула спрашивает, знаешь ли ты, что мы отрезали голову твоему другу и танкистам, которых вы шли спасать? То же самое ждет всех вас и ваши семьи.

— Скажи ему, что мы отомстим за всех, кого вы убили.

Амир коротко переговорил с другим боевиком, на это время камеру выключили. Потом опять включили.

— Амир Абиддула восхищен твоей дерзостью и верностью долгу. Он предлагает тебе дават**. Если ты примешь истинную веру и станешь нашим братом — тебя не убьют. Ты сможешь обратиться к другим яхудам с призывом принимать дават и переходить в истинную веру, опасаясь адского огня. Потом тебя морем переправят в один из исламских эмиратов, где ты сможешь познать всю сокровенную мудрость Корана

Миша хотел сплюнуть на пол — но попало на грудь

— Скажи ему, если ему так нравится, пусть дает сам, сын свиньи.

Разъяренный амир что-то крикнул — и исламисты бросились на него, сталкиваясь и мешая друг другу. Последнее, что он увидел — это гранаты на поясе чеченца — переводчика.

Два Сарафа — израильский вариант АН-64 Апач — подошли через несколько минут, танкисты только успели поставить машины так, чтобы принимать возможные выстрелы из РПГ и противотанковыми ракетами в лоб, там, где наиболее сильная броня и двигатель. Пехотинцы — заняли близлежащие дома, в одном нашли следы ожесточенного боя, оплавленную израильскую каску, большое количество гильз...

Два вертолета... командование оторвало их буквально с кровью, израильские войска перешли в наступление на Синае — зашли с востока, поливая землю огнем автоматических пушек и градом 2,75 дюймовых ракет Гидра-70. Палестинская оборона буквально взорвалась огнем — но вести огонь по вертолетам мешали танки и израильские снайперы, занявшие позиции на верхних этажах полуразрушенных домов — а сами вертолеты не приближались, вели огонь с предельной дистанции. Отработав по линии обороны ХАМАСа — они развернулись и ушли назад, на полевой аэродром, а израильтяне пошли вперед, проламывая огнем и броней эшелонированную оборону палестинцев...

Взрыв был неожиданным и страшным. Только что они шли вперед... прикрываясь бронированной тушей танка и вдруг... долбануло так, что в глазах потемнело. Сам Шамир — не раз оказывался рядом с местом взрыва — но такое было для него впервые. Он был готов поклясться, что разрывом танк весом под семьдесят тонн подбросило в воздух.

Что было потом — он уже не помнил...

Шамир пришел в себя в полевом госпитале, который устроили прямо в развалинах. Голова не болело, было такое ощущение... как гул в голове. Сама голова — пустая — пустая и кажется, что вот — вот полетишь...

Он с трудом поднялся. Рядом лежал танкист, тот самый, командир головного. Живой.

Шамир потряс его за плечо.

— А...

Танкист повернулся, под глазами у него были черные, налитые кровью круги — симптом сотрясения мозга.

— Все целы? — прокаркал Шамир

— Мои все... — голос танкиста пробивался как через слой мокрой ваты — отвоевались, в общем. Танк на ремонт. Килограммов сто рвануло, не меньше...

— А мои...

Танкист продолжал говорить — и вдруг Шамир понял, что он слышит еще хуже, чем он. Да, изрядно долбануло...

— Хреново все. Нас перенаправили сюда с Синая. Одну роту. Ребята сейчас там, а я вот... валяюсь тут. Хреново все...

Шамир снова потряс его за плечо, привлекая внимание

— А?

— Больницу взяли, не знаешь? — спросил он, стараясь выговаривать слова как можно четче.

— Нет... Не знаю, друг... Наверное, нет...

Потом подошли санитары...

— ... позор! Вы идете на нас войной, вы бомбите наши города и убиваете наших детей. Война придет в ваши города, она коснется каждого из вас, как этого солдата. Вы присылаете убийц, чтобы убивать нас! Взгляните — то же самое ждет вас, всех ваших детей, если вы не одумаетесь и не прекратите наступление на земли Ислама...

Один глаз все же немного видел, не совсем заплыл. Юпитер кинокамеры жег как огонь, гул крови в ушах заглушал слитное дыхание нескольких десятков боевиков, набившихся в подвал под больницей. Миша скосил взор вправо как смог — и увидел, что один из тех, кто его держит — это тот самый чеченец с кинжалом. Кинжал сейчас он держал в руке, уверенно и привычно.

И граната — была на поясе.

— Аллах Акбар! Нет Бога кроме Аллаха и Мохаммед Пророк его! Свободу всем землям Ислама! Свободу Палестине!