Путь книга 1 с Игорем

An' there's no discharge in the war!

— Какой мощный стих! — слышится громкий голос из начала колонны. — Чей он, Шепард?

— Хартман, это ты что-ли? — кричу в ответ.

— Так точно, Алекс Хартман! — слышу в ответ.

— Это стих Редьярда Киплинга, темнота! Называется "Пыль"!

По строю загуляли смешки, народ приободрился.

— Сама такая, Шепард! Спасибо, почитаю потом! — кричит Алекс.

— Игорь! Есть что веселее? — звонко кричит из конца колонны Азанти.

— Хотите веселее?

— Да-а-а! — кричит хором вся колонна.

— Давай, жги, Шепард! — кричит из начала Хартман. Ему вторит громкий смех по колонне. И я начинаю!

Если долго-долго-долго,

Если долго по тропинке,

Если долго по дорожке,

Топать, ехать и бежать,

То, пожалуй, то, конечно,

То, наверно-верно-верно,

То, возможно-можно-можно,

Можно в Африку прийти!

А-а, в Африке реки вот такой ширины!

А-а, в Африке горы вот такой вышины!

А-а, крокодилы, бегемоты,

А-а, обезьяны, кашалоты,

А-а, и зеленый попугай,

А-а, и зеленый попугай!

На лицах заблестели улыбки, и я продолжил...

Если только-только-только,

Если только на дорожке,

Если только на тропинке,

Встречу я кого-нибудь!

То, тому, кого я встречу,

Даже зверю, верю-верю,

Не забуду-буду-буду,

Буду "здрасьте" говорить!

Припев подхватили почти все, и по предгорьям полетело звонкими детскими голосами.

А-а, здравствуйте, реки вот такой ширины!

А-а, здравствуйте, горы вот такой вышины!

А-а, крокодилы, бегемоты,

А-а, обезьяны, кашалоты,

А-а, и зеленый попугай,

А-а, и зеленый попугай!

Народ развеселился, послышался смех. И я пою последний куплет.

Но, конечно-но, конечно,

Если ты такой ленивый,

Если ты такой пугливый,

Сиди дома, не гуляй!

Ни к чему тебе дороги,

Косогоры-горы-горы,

Буераки, реки, раки,

Руки, ноги береги!

Уже вся компания, во всё горло, включая взрослых и деда, подхватила.

А-а, зачем тебе море вот такой ширины?

А-а, зачем тебе небо вот такой вышины?

А-а, крокодилы, бегемоты,

А-а, обезьяны, кашалоты,

А-а, и зеленый попугай,

А-а, и зеленый попугай?

— О-о-о-о! Шепард! Вот это песня! Чья она? — снова голос Хартмана из начала колонны.

— Из одного старого фильма! Очень старого, ещё в двадцатом веке снятого! "Про Красную Шапочку" называется! Слышишь, Саня? — Интересно а здесь его сняли? Хотя Miracle of sound и Within temptation же я нашел? Нашел.

— Понял, слышу! Спасибо, Игорь!

— А давайте снова её споем? — кричит Азанти из конца.

— Да-а-а, давайте! — подхватывают остальные.

— Народ, поём хором! Стихи запомнили? — кричит кто-то из взрослых парней.

— Что там помнить? — смеясь, прокомментировал кто-то сзади.

— Игорь, запевай!

Мы спели ещё раз, потом ещё... А потом был привал, на котором мы готовили еду на портативном нагревателе, варили чай и просто отдыхали. Ближе к вечеру вышли к перевалу. Здесь Гремучка прогрызла в скалах каньон, и над ним, на другую сторону реки, был перекинут канатный мостик — натянутые друг над другом два каната из синтетического волокна. Медленно, по очереди, перешли на другую сторону реки и пошли в обратную сторону. Там тропа через пару километров изгибалась и подымалась от реки на плоскогорье, заросшее лесом.

— На нём и остановимся, — сказал нам дед.

Спустя две недели

Над лагерем висят луны, заливая всё вокруг нереальным жёлто-синим светом — лица разумных при этом имеют удивительно страшный цвет! Но цвет пугает, наверное, только меня, в чьей памяти хранятся ужастики про зомби, местное население таким творчеством не избаловано. Счастливчики!

На поляне лагеря горят костры, готовится поздний ужин, слышится смех, бренчанье гитары, кто-то из старших тихо поёт, и ему подпевают сидящие рядом. По периметру поляна окружена колючими кустами — их специально в прошлом году посадили "партизаны" из взрослых, оборудовав этакий летний лагерь. В небольшом проходе, спиной к огням, сидят караульные с гадюками на коленях и смотрят во тьму. Пару дней назад такие же караульные пристрелили пришедшего на шум назуми. Его отскобленная и обработанная шкура теперь висит на растяжках и почти высохла. Кому-то нести её домой. Хотя, как говорится — своя ноша не тянет.

Доносятся вкусные запахи: пахнет специями, жареным на углях мясом, кашей и травяным чаем. Под лёгкими тростниковыми навесами горят экраны датападов — народ читает или пишет конспекты, идет оживлённый обмен мнениями.

За две недели все загорели, лица обветрились, волосы, у кого есть, выгорели, и вся толпа стала блондинами или шатенами, хотя брюнетов и не было ни одного. Светлокожий Насар стал цвета кофе с молоком, причём молока там самая малость, только ярко-синие глаза и белоснежная улыбка горели на лице. Азанти стала темно-оранжевой. Я тоже загорел, и волосы, выгорев на солнце, стали медно-красными.

Сижу на бревне, заменяющем здесь лавку, и чищу свой богомол. Века прошли, а пыль — по-прежнему главный враг оружия. Ультразвуковой очиститель в мультитуле тихо гудит, вызывая недовольные гримасы у турианцев, но деваться некуда, терпят. Для них гораздо неприятнее чистить самим, хотя тут без вариантов — хозяин сам чистит свое оружие!

В моём рюкзаке лежит десяток шкурок мукликов. Когда вернёмся — попрошу отца продать через знакомых на Земле и купить мне инженерный инструметрон. Такой навороченный, как у отца, стоит очень дорого, но мне хватит попроще — закажу такой, как у техников корпорации. Кстати, у гражданских моделей нет омни-клинка, то есть, совсем нет, и за самостоятельную установку срок — 10 лет каторги! Когда я деда спросил, почему такой большой срок — он мне ответил, что раны от омни-клинка, как правило, смертельны, а гражданскому человеку оружие для убийства ни к чему. Если ты такое носишь — то у тебя есть злой умысел! Гражданскому для его дел хватит и ножа, который можно носить совершенно свободно. Говорят японцы даже свои мечи носят открыто. Как и турианцы.

Вдруг от караульных раздаётся звонкий голос:

— Стой, кто идёт?

Из леса недовольный мужской голос, слышно, что говорит турианец: — Да стою, стою! Вот ведь нервные!

— Назовите себя! — летит от караульных.

— Партизаны, из рейда идём. К лагерю вышли, а он занят. Вы сами-то кто будете? — затараторили из темноты. Саларианец! Только они так быстро говорят.

— Мы тоже, как бы, партизанытолько маленькие. Добро пожаловать!

Из темноты цепочкой выходят взрослые: первым идёт высокий темнокожий турианец с ярко-белой, прямо светящейся татуировкой на лице, за ним двое саларианцев — один с ярко-оранжевой, другой с салатового цвета кожей. За ними — трое людей самой обычной внешности, светлокожие европеоиды, и замыкает колонну фиолетовая азари. Взрослые имеют уставший вид, идут тяжело, люди и азари покрыты разводами от пота и пыли, в руках карабины, у саларианцев лёгкие, чуть большая модель, чем у меня, а у всех остальных — старый добрый "богомол Б".

Из темноты вышел дед и спокойным, уверенным голосом предложил гостям представиться.

Турианец подтянулся, за ним приняли бодрый вид все остальные:

— Господин адмирал флота в отставке! Группа старшего пилота транспортного отдела корпорации Ринариса следует по маршруту. Цель задания: выход из дикой части колонии в район города Леонов, без использования электронных средств позиционирования. Личный состав группы здоров и травм не имеет, идём с опережением графика.

После он перечислил членов группы, и дед со всеми поздоровался лично.

— Молодец, шеф-пилот! Располагайтесь, сейчас мы вас покормим.

А ничего так папка у нашей Басмы — симпатичный мужчина! И товарищи его уважают, это видно.

— Отряд! Общее построение! — крикнула Сайомха.

Мы все дружно сбежались в центр лагеря и построились.

Дед вышел из темноты и встал перед нами, сложив руки за спиной в классической английской стойке "вольно".

— Дети! Вот и заканчивается наш выход. Мы с вами вместе прожили эти две недели в дикой природе, почти на подножном корму. Вы научились жить без благ цивилизации, и теперь знаете, что обученный разумный может выжить почти везде. Вы научились охотиться и рыбачить, находить съедобные растения, ориентироваться на местности, и я надеюсь, что вы всегда сможете найти правильную дорогу! Молодцы! Завтра подъём с рассветом, сворачиваем лагерь и выходим, так что соберите вещи заранее, лучше — прямо сейчас. Взрослые составят нам компанию. У меня всё, разойдись!

Детвора бросилась собираться, укладывать вещи и готовиться ко сну. Потихоньку все угомонились, поужинали и улеглись, только слышно было, как переговариваются взрослые у костра, да тихо бряцает посуда. Все спят, как убитые, вповалку, в спальниках под навесами.

Рассветает, но солнце ещё не взошло. Мы строимся в колонну, позади лёгкий завтрак и окончательные сборы. После нас в лагере остаётся оборудованная кухня под навесом и тростниковые навесы для сна. Если они не пригодятся, то через год это будет просто куча трухи. Спальник свёрнут и убран в рюкзак, с ним рядом спальник Азанти, там же шкурки, фляга с водой и два альбома — Азанти и мой, но последний тоже наполовину изрисованный подругой. В её же рюкзаке только толстенные альбомы, и их там пять штук!

— Отряд! Пошли! — слышится из начала колонны голос деда, и мы двинулись.

Вот и переправа — два троса из синтетики, натянутые над каньоном реки, в десяти метрах внизу бурлит Гремучка, над рекой висит мелкая водяная взвесь, создающая радуги. Все столпились на берегу и потихоньку, один за другим, перебираются на другой берегод Дождавшись своей очереди, перехожу и я. Уже почти все перешли, остался лишь Ферон и один из взрослых — саларианец. Ферон медленно переходит по мостику, тросы при этом странно скрипят, как скрипит сминаемый пластик. Но волокно тросов гибкое и не может так скрипеть... Меня отвлекает Насар, и я пропускаю момент, когда трос лопнул — услышалтолько щелчок и, обернувшись, вижу, как Ферон падает, уцепившись за обрывок троса. Общий вздох, и все бросились к обрыву.

— Ферон! Ферон! Ты меня слышишь? — кричит Сайомха.

— Да, слышу!

— Я его вижу! — кричит с того берега саларианец. — Он держится за обрывок троса и лежит на камне над рекой!

Дед скидывает рюкзак, подвес с карабином, куртку и начинает примеряться к нижнему тросу.

— Стойте! — кричит саларианец. — Нижний трос тоже повреждён! Он может порваться от веса взрослого и ребёнка одновременно!

Дед остановился, а я отчётливо понял, что Ферон не сможет долго висеть на тросе, и стоит ему сорваться... Дреллы тяжелее людей, их мышечная и костная ткань плотнее, и в холодной воде он просто утонет. Даже если ему повезет, то купание в ледяной воде закончится для одноклассника синдромом Капраля, а это — та же смерть, только растянутая на несколько лет.

Я подхожу к краю обрыва и цепляюсь страховочным тросом к ближайшему валуну. Сажусь, на край и запустив боевой режим создаю заклинание телекинеза. Наметил объектом воздействия Ферона и повернувшись установил точку выхода.

Только бы все сработало. Я давно с воздухом не работал все больше с водными чарами. Запуск. У меня от напряжения из носа хлещет кровь, а Ферона подбрасывает в воздух И он тяжело падает рядом со мной. Я откидываюсь на землю и отключаю боевой режим. Ох как мне херово-то... Все заволакивает тьма.

Дахи Танир (городской госпиталь, год Леонов).

День еще только занимает место уходящего летнего утра, но на улице уже жара — даже по моим, турианским, меркам! Каково же людям, а тем более азари — не хочу даже думать. Шумит климатическая установка, за соседним столом щёлкает клавишами Рэтнейт — пишет работу по сравнительной травматологии разных рас. Я, хоть и считаюсь соавтором, но всю "бумажную" работу бессовестно свалил на неё. Ещё с флота у меня аллергия на "бумажные" дела, там-то не увильнёшь, раз положено, значит — сиди и пиши. Эту бумажную волокиту у людей переняли, нашим штабным, как говорят, очень понравилась то, что на любое движение есть "бумажка". Вот и пишет сейчас весь флот цидули на каждый чих, и даже "спектров" сейчас заставляют отчёты писать... докатились! Сижу читаю новую статью по выгоранию у биотиков людей.

Пульт замигал жёлтой голограммой — тревога, несчастный случай с пострадавшим! Включаю связь: — Медслужба на связи, парамедик Танир! Что у вас случилось?

— Это Сайомха! Дахи, у нас оборвался трос на переправе, и один из детей сильно ударился о камень, сейчас его вытащат, и нужна будет ваша помощь.

— Понял, вылетаем.

В интеркоме слышны разговоры, чьи-то детские голоса. В голове мысль: "Как может лопнуть двенадцатимиллиметровый полимерный трос? Им же челнок поднять можно!" Вспоминается утренний разговор с Насаром, который восторженным, но с нотками грусти, голосом сказал, что они идут домой. При этом на заднем плане детские голоса громко хором пели: "В Африке горы вот такой вышины". Эта незатейливая песенка уже разошлась по колонии и стала невероятно популярной среди любителей пеших походов. Из интеркома слышится глухой удар и полный ужаса детский крик: — Игорь!

За ним кричит Сайомха: — Дахи, Игорь вытащил телекинезом Ферона на обрыв, а сам отрубился. Я боюсь он выгорел.

Внутри холодный ком страха, вскакиваю, стул улетает в угол, вижу напротив широко открытые глаза Рэтнейт. Рука сама хлопает по голограмме красной тревоги. В громкоговорителе голос нашего пилота Вадика Добрякова: — Какую машину готовить, Дахи?

— Спасателя готовь! — уже на бегу кричу я. Коридоры, коридоры, рядом бежит Рэтнейт. Духи, как же медленно открываются двери! Вбегаем в ангар, летун-спасатель уже висит в воздухе. Запрыгиваем.

— Куда? — голос Вадика.

— К подвесной переправе на Гремучке. Быстрей, Вадик, на максимальной!

Вот показалась переправа, около неё толпа детей вперемешку со взрослыми. Вижу адмирала, он машет мне рукой. Снижаемся.

На обрыве лежат два тела. Одно дрела изломанное. Видно, что сломана рука и правая нога рядом со стопой. Рядом в небольшой лужице крови лежит уже раздетый Игорь. Ему колят панацелин, но все бесполезно в таких случаях только регенератором вытаскивать. Ретнейт кидается с аптечкой к Ферону. И начинает колдовать. Я же хватаю раздетого Игоря и тащу в летун там установлен один регенератор на всякий случай.

Игорь (Городской госпиталь, год Леонов, два дня спустя).

Я стою на краю пропасти. Вокруг, насколько хватает взгляда, раскинулась ледяная пустыня. Лед, странного, голубовато-жёлтого цвета, был везде! У меня — не менее странный костюм... хотя, это скорее броня, судя по перчатке, которую я разглядел сквозь визор шлема. Левая рука висит плетью, и я её почти не чувствую, даже пошевелить толком не могу. За спиной, на льду, лежит корабль — он покорёжен и изломан, корпус лопнул посредине, и корабль сложился почти пополам. Вижу торчащие шпангоуты корпуса, висят пучки проводов, торчат лопнувшие трубопроводы. Видны помещения палуб. Наружная часть корпуса, странного, антрацитово-чёрного цвета, сейчас покрыта плавлеными ранами, кое-где толстенная на вид обшивка проплавлена насквозь. Я разворачиваюсь и бреду к обломкам корабля. Среди всякого мусора и перекрученных железяк стоит восьмиколёсный БТР, два передних колеса с моей стороны срезаны, как бритвой — видно торчащие элементы подвески с блестящим срезом. Подхожу к БТРу и нажимаю на светящийся зелёным светом небольшой кружок на броне. Кусок брони отходит и открывается, за ним видна плёнка силового поля. Я оборачиваюсь и снова оглядываю панораму ледяного мира, он страшно тих, и приходит понимание, что я здесь — один, совсем один!..