Посмертие. Второй шанс.

Что-то изменилось в сознании. Неведомая доселе ненависть к врагу, вызванная предчувствием близкого поражения от более слабого, но лучше приспособленного к таким схваткам противника, словно сломала какие-то невидимые барьеры в душе. В поисках пути к победе, дух зверя потянулся куда-то в глубину, откуда ему навстречу по невидимым тропам уже спешил двуногий. К звериным инстинктам будто подключилась логика, присущая человеку, заставляя плоть стремительно изменяться, чтобы соответствовать потребностям схватки. Пока тварь совершала очередной прыжок, зверь словно поплыл. И когда монстр снова посмотрел на землю, то увидел там существо, сильно напоминающее его самого. Но посторонний наблюдатель, случись ему присутствовать при этих событиях, отметил бы в изменённом звере больше сходства с человеком и некое благородство, в то время как рычащая в кроне дерева тварь являлась воплощением звериной силы и дикой злобы.

Звериные инстинкты никуда не делись, но теперь они служили проводником логически выверенным решениям. Могучие руки сомкнулись на ещё вздрагивающем теле, и когда злобная тварь совершила очередной прыжок, запустили в полёт этот весьма необычный снаряд. Оба монстра: живой и мёртвый, столкнулись в воздухе, после чего улетели в пространство между могучими стволами лесных великанов. А следом метнулось мощное тело, покрытое светлым, почти белым мехом, и кровавыми пятнами. Противники сцепились и покатились по ковру из опавших листьев и сухих веток. Яростное рычание вырывалось из двух глоток, щёлкали мощные челюсти и хрустели кости в смертельных объятиях. Наконец противники остановились: светлая фигура сумела прижать своего врага к земле, навалившись всем весом тому на спину и ухватив за лодыжки. Медленно, но неумолимо зверь начал выгибать своего противника в дугу до тех пор, пока его позвоночник не выдержал давления и сломался с противным хрустом. Дикий вой возвестил обитателям ночного леса о поражении второго монстра, но он быстро прервался, когда хрустнули позвонки сворачиваемой шеи.

Изменившийся зверь встал, задрал могучую пасть к двум тускло сияющим лунам, и издал протяжный клич, повествующий о его победе. Потом он челюстями раздробил шейные позвонки у поверженных противников и оторвал уродливые головы от тел. С этими жуткими трофеями в руках, он направился в ту сторону, куда ушла стая двуногих.

* * *

Лангак едва успел остановить, натянувших луки воинов, когда из ночной тьмы к их укрытию вышел человек. Он шёл достаточно твёрдо, но в отблесках костра тело ночного визитёра засверкало, словно натертое жиром, а слабый ветерок дохнул хорошо знакомым каждому охотнику запахом крови. В руках пришелец держал две уродливые головы, с оскаленными пастями, тусклыми глазами и свисающими лохмами жил и кожаных лоскутов вместо шеи.

— Греф, — будто не веря самому себе, возвестил Лангак, — Это Греф.

Действительно, к ним пришёл их необычный соплеменник, совсем недавно бежавший из плена людей, землю которых отряд недавно покинул. И в руках он держал оторванные головы самого страшного оружия племени Волков — головы оборотней. Теперь стали понятны звуки недалёкой ночной битвы и странных завываний, которые заставили всех воинов забыть о сне и взяться за оружие. Один оборотень дрался с двумя другими, идущими по их следу, и победил. Но когда Греф подошёл к костру, стало понятно, что эта победа далась ему очень нелегко. Кровоточащие раны покрывали его спину и бока, а кровавые кровоподтёки так и вовсе располагались по всему телу, не оставив без внимания руки и ноги. Воины застыли, недоумевая: как в таком состоянии человек ещё сохраняет способность передвигаться без посторонней помощи?

Лангак опомнился первым, как и подобает предводителю отряда. Повинуясь его нарочито громкому и уверенному голосу, все занялись делом. Вскоре соплеменника отмыли от запекшейся крови, перевязали, напоили и уложили на охапку еловых веток, поверх которой был наброшен чей-то плащ.

Греф оказавшись среди людей, будто выдохся. Он пил много воды, вяло и неохотно пытался жестами отвечать на вопросы, смысл которых смутно улавливал, а вскоре и вообще погрузился в глубокий, но неспокойный сон.

— Мы выступаем, как только небо на востоке начнет светлеть, — решил Лангак, — Нужно приготовить носилки: он ещё не скоро сможет передвигаться самостоятельно. И не забудьте очистить и набить травами эти головы, пока ещё не начали вонять. Будем двигаться к берегу великой реки. Там построим плот и дальше поплывём: с раненным на руках мы не сможем сохранять необходимую скорость.

— Как он смог один и без оружия победить этих тварей?

— Расскажет, когда снова выучит наш язык, — ответил Лангак, несколько секунд помолчал, после чего добавил, — Если захочет рассказать.

* * *

Практически всю обратную дорогу к селению Греф предавался размышлениям. Первые двое суток после присоединения к отряду молодых воинов, он почти полностью посвятил сну, прерывая это приятное времяпровождения только для принятия пищи или оправления естественных потребностей. Потом его организм преодолел потерю крови и уже не испытывал нужды в столь огромном количестве сна. К этому времени путешествие по земле закончилось, и теперь отряд неспешно двигался к лагерю на двух плотах, используя течение реки. Свободного времени было много, занять его было практически нечем, и Греф начал размышлять над тем, что же он успел узнать об этом новом мире и его обитателях.

Если судить по своим субъективным ощущениям, то по своим общим характеристикам его новый дом не отличался от покинутой Земли. Тело не чувствовало никаких дополнительных нагрузок, а это значило, что сила тяжести здесь соответствовала земной. Физические законы, насколько он успел убедиться, тоже остались неизменны. Впрочем, существовала вероятность, что разница в силе тяжести не ощущалась по той причине, что он просто позаимствовал тело у одного из местных жителей: заселился, так сказать, в уже обустроенный другим обитателем дом. По большому счёту, это ничего не значило. Главное, что общие принципы развития миров схожи. Скорее всего.

Были отличия другого плана. Лун здесь оказалось две — обе непривычно маленькие и тусклые, отчего местные ночи казались гораздо темнее земных. Климат казался несколько жарче привычного, но он не знал: ни в каком климатическом поясе оказался, ни высоты над уровнем моря, и даже длительности местного года. По всем признакам сейчас здесь был то ли разгар, то ли окончание лета. Подобные вопросы просто повисали в воздухе: требовалось выучить язык, чтобы получить необходимые ответы.

Гораздо интересней был тот факт, что в его новом доме, то есть в этом мире, мистическая составляющая не была просто частью народных преданий, а прочно заняла нишу одной из составляющих частей мироздания. В этом уже не осталось никаких сомнений. Предположение о том, что причиной является научно-технический путь развития человечества на Земле, выглядело неубедительным. Уже дважды с момента прибытия в этот мир он сталкивался с проявлением Сил, которые по своей сути с людьми ничего общего не имели. И если памятное общение с гостеприимной скалой он постепенно начал подвергать сомнению, то неожиданная помощь в преодолении водной преграды снова расставила всё на прежние места. Нет, никакие галлюциногены или никакой горячечный бред не мог объяснить чужого вмешательства на озере. Получалось, что слова его первой собеседницы в этом мире были правдивы. Насколько именно они правдивы и содержательны — это уже другой вопрос.

На фоне этих Сил присутствие магии, как неотъемлемой части жизни местных представителе рода человеческого, выглядело уже вообще обыденно. После последних событий, позволивших Грефу более или менее разобраться с причинами изменениями своего организма, факт захвата чужого тела со всеми сопутствующими процессами уже вообще не вызывал даже намёков на угрызения совести. Этот человек и так был обречён. Ему предстояло превратиться в злобного и послушного чужой воле монстра. А так смерть его послужила вполне благородной цели и даже принесла немалую пользу соплеменникам. Проще рассматривать это как необходимую жертву.

Мысли плавно перетекли с умений превращаться в зверя, и даже в нечто сочетающее в себе черты зверя и человека одновременно, на ещё одну свою способность. Он ощущал присутствие носителей столь специфических знаний и умений, также результатов их труда. Что остановило его в первом путешествии на подступах к трём холмам? Ощущение опасности. Может быть, тогда он почувствовал присутствие странного высокого воина, но, скорее всего, это было не так. Детали свидетельствовали в пользу того, что эти холмы были чем-то важны для его соплеменников, и что это именно шаманы племени постарались оградить их от посягательств чужаков. Насколько удачно? Скорее всего, не очень, иначе любители человеческой плоти не устроили бы в них засаду. Потом были встречи с Моран, молодым шаманом, снова с тощим воином и его соратниками. Греф был точно уверен: магов и магию он чувствовал. А если это так, то, может быть, изменения, произошедшие с ним, не ограничиваются умениями превращаться в зверя? Почему бы и нет. Ведь если подумать, то раньше его отношения к дракам было совсем иным — вынужденная необходимость уступить обстоятельствам, и не более того. А теперь он был совсем не против снова ощутить то упоение схваткой и насладится победой над противником. И дело тут не ограничивается наличием зверя в душе. Нет, он изменился сам. И было бы неплохо разобраться, как далеко зашли эти изменения.

Но если наличие магии воспринималось как должное, то результаты изучения мира заставляли всерьёз задуматься. Не соответствовали многие детали быта людей и их знания общественному строю, который здесь наблюдался. И эта странная вражда, истоков которой Греф никак не мог понять. Первобытные племена, судя по утверждениям земных учёных, подобным образом могли враждовать за весьма скудные ресурсы. Но даже если отбросить в сторону некоторые факты, то всё равно такая картина выглядела неправдоподобной. Земля была богатой: зверя в лесах, рыбы в водоёмах, различных ягод, грибов и т.п. было достаточно, чтобы прокормить куда большее количество людей. Даже если бы они жили одной охотой и собирательством, пищи всё равно хватало. А ведь наличие металлов, тканей, письменности и злаков было признаком человеческих обществ, которые сумели подняться гораздо выше первобытнообщинного строя. Тогда в чём же кроется причина таких несоответствий?

Греф смотрел на своих спутников, многие из которых коротали время, тщательно ухаживая за своим оружием, и смутная догадка мелькнула в его голове. Вряд ли первобытные охотники так относились к своему оружию. Для них, скорее всего, это были ценные инструменты, которые в случае поломки без лишних эмоций менялись на другие. А эти люди относились к своему оружия так, словно кто-то поведал им часть правды о кодексах чести японских самураев, индийских кшатриев или европейских рыцарей. Нет, причины странных несоответствий в жизни этих людей, любви к оружию и загадочной вражды имели общие корни. Греф чувствовал, что он прав. Было ощущение, что он вплотную приблизился к разгадке какой-то древней и важной тайны. Но чтобы разгадать её, нужно было задавать вопросы. Много вопросов. А для этого было необходимо изучить язык. И когда он это сделает, когда узнает всё, что могут поведать ему эти люди, тогда он поймёт, какие вопросы нужно задать в полумраке и тишине памятной пещеры. Но никак не раньше.

'Нет. Хватит с меня пока походов, сражений и прочих проявлений мужества. Мне нужны ответы. И пока я не научусь сносно общаться на их языке, никто даже силком не вытащит меня из селения. Разве что на охоту'.

* * *

На плотах они путешествовали почти до самого озера. Откровенно говоря, Греф удивился, когда его спутники решили покинуть реку и двигаться дальше по лесным просторам. Но потом он сообразил, что их импровизированные судна плохо приспособлены к движению по спокойным водам большого водоёма. Гораздо быстрее и менее утомительно будет пройти к цели по лесным тропам. К тому же поведение его спутников явно свидетельствовало о том, что они торопились как можно скорее вернуться домой. Греф списал это нетерпение на молодость членов отряда. Но когда они оказались среди знакомых построек, в душе шевельнулось подозрение: а не ошибся ли он, когда счёл истинной самое логическое, на первый взгляд, предположение?

В жизни племени что-то должно было произойти. На первый взгляд вроде ничего не изменилось: всё та же обыденная суета большой человеческой общины. Женщины заняты хозяйственными делами, дети играют в проходах между домами, собаки лениво развалились в тени, воины охраняют проходы в ограде...

'А вот это что-то новое', — отметил про себя Греф.

Действительно: раньше проход в колючем завале из высохших кустов и кольев был всего один. Теперь он заметил как минимум ещё два: дальше обзор закрывали дома. Но зато практически с любого места была видна новая постройка: высокая наблюдательная вышка, возведённая из брёвен и длинных шестов почти на самом берегу озера. На небольшой площадке располагались два наблюдателя, которые пристально осматривали весь горизонт. Странное занятие, ведь сомнительно, что с их позиции можно было заметить хоть что-то, спрятанное под покровом лесной чащи. Разве что дым костров.

Греф решил внимательней присмотреться к бурлящей вокруг жизни. И подметил некоторые новые детали. Почти все женщины заготавливали пищу впрок: коптили, вялили, перетирали в порошок. Никто не занимался вычинкой шкур или изготовлением пряжи. Мужчины, в основном, занимались своим оружием: чинили, точили, изготавливали древка стрел и дротиков. Только самые маленькие дети просто играли. Все, кто был старше примерно семи-восьми лет, помогали взрослым: подбрасывали хворост в костры, что-то придерживали, что-то подавали, бегали от дома к дому с какими-то поручениями т сообщениями. Ещё с берега исчезли почти все лодки, отчего он выглядел необычно пустынным. Это было уже вообще странно, поскольку Греф успел заметить пристрастие жителей селения к водному способу передвижения. Уж не к большой ли войне с чужаками готовятся эти люди?

Их появление встретили радостными приветствиями. Ещё на входе в селение один из стражников, перекинувшись несколькими фразами с Лангаком, услал куда-то крутившегося рядом пацана. Тот моментально перестал глазеть на прибывших и умчался выполнять поручение. Потому Греф и удивился, что на площадке перед местным алтарём их встречало всего пятеро воинов различного возраста во главе со слепым стариком. Был среди них и Коргар.

После приветствия старик, по всей видимости, разрешил воинам разойтись по домам, поскольку перед ним остались стоять только Лангак и сам Греф, которому Коргар жестом велел остаться. Пришлось в очередной раз горько сожалеть о незнании местного языка. Впрочем, кое-что он всё же начинал понимать, и потому сообразил, что стоящий рядом молодой воин кратко излагает историю возвращения. По ходу повествования, он развернул сверток, в котором покоились жуткие трофеи ночной схватки трёх оборотней. Один из шаманов, в этом уже не было сомнений, осмотрел головы, после чего упаковал свёрток обратно, явно намереваясь его себе присвоить. Греф собрался было возмутиться такому наглому грабежу, но вовремя сообразил, что в магическом искусстве ничегошеньки не понимает. Вполне возможно, что эти оскаленные бошки далеко не так безопасны, как кажутся на первый взгляд? Очень даже может быть. Ладно: специалист сам разберётся.