Беги, Василич, беги

— Вы, Ваше преподобие, белены не объелись? — спросил чекист Гудыма, не моргнув глазом. — Вы хоть представляете, когда князь Владимир был и какой сегодня год?

— Называйте меня просто — Ваше Преосвященство, — сказал Евлампий, — я-то представляю, а вот органы не представляют и хотят это дело выяснить прямо сейчас в хорошо изолированной камере с магнитофонами и видеокамерами, потому что они считают, что ничего невозможного нет, да вот только не хотят тревожить организованную преступность, одним из лидеров которой вы являетесь. Вот они меня и послали с вами переговорить, чтобы вы добровольно и без стрельбы сдались и ответили на все интересующие их вопросы.

— А они не боялись за последствия, направляя вас сюда, Ваше Преосвященство? — спросил я.

— Они ни за кого не боятся, — сказал бывший полковник, — они боятся, что их с работы попрут за неисполнение приказа, а без работы им не на что семьи свои содержать. Потом, конечно, и их обвинят в том, что они выполняли преступные приказы, а куда им деваться? То-то и оно. А за себя я не боюсь, ухну так, что чертям в аду станет тошно, а ангелам на небе это фейерверком покажется, — и он достал из-под рясы руку с противотанковой гранатой.

Вот попы пошли, особенно те, которые из бывших офицеров. Те, которые из партийных работников, те вперед себя массы посылают, а офицеры сами идут и ещё матюгами солдат подбадривают, чтобы не отставали.

А нас с Гудымой они четко прищучили. Вот ведь епископ католический, приехал, написал рапорт и пульку ему принесённую к цидулке приложил. Ни дать, ни взять, а хорошо подготовленный разведчик из земли далекой приехал просвещать, в свою веру обращать, да и разведку проводить. Сейчас к нам миссионеры со всех сторон едут. Позвонят в дверь и спрашивают:

— О вере не хотите поговорить?

Стоит только спросить кому, о какой Вере они хотят говорить, то они тут же прямо через закрытую дверь начинают читать лекцию, да ещё таким бодрым голосом, как будто представители канадской торговой компании хотят вас сделать самыми счастливыми людьми в мире, всучив вам залежалый товар.

Вот и получается, что люди эти вербуют наших граждан в свою веру и, как правило, вера эта предполагает, чтобы ты отдал своё имущество и деньги на эту веру, а сам с сумой пошёл побираться по домам, собирая средства на распространение этой веры во всемирном масштабе, имея в запасе обещание получить тёпленькое местечко в раю.

— Вы, Ваше Преосвященство, чайку тут похлебайте, а мы с товарищем перебросимся парой слов, — сказал я Евлампию.

— Идите, ребята, потолкуйте, — сказал священник и долил себе чашку свежим чаем.

Глава 46

— Ну, товарищ Гудыма, что делать будем? — спросил я.

— Примём бой, — сказал старый чекист и снял с шеи свой маузер, — мне живым даваться нельзя, свои уже, значит, сдали, пойду как организатор всей организованной преступности, а это срок светит, если власть захочет бороться с нашим братом. А тебе я всё время говорил: не оставляй на завтра, что можно сделать сегодня...

— Так сегодня и сделаем, — успокоил я Гудыму, — сейчас отправим попа с посланием, что придём сдаваться, а сами сделаем то, что хотели.

— А что именно? — спросил Гудыма.

— Потом расскажу, — сказал я и мы вошли в комнату.

— Что ж, Ваше Преосвященство, — сказал я, — нам выбирать не из чего. Так что, передайте товарищам, что мы после обеда и придём к ним, а то на голодный желудок в тюрьму садиться неохота.

— Да что вы, ребята, — замахал руками Евлампий, — в какую тюрьму, мы же правовая страна...

— Ладно, товарищ полковник, — сказал Гудыма, — мы знаем, какая у нас правовая страна. У нас законы действуют по приказу свыше. Прикажут — законы действуют. Прикажут — законы не действуют, сплошное беззаконие при полном одобрении единогласно и волшебным образом избранных товарищей.

— Вас будет защищать церковь, — не сдавался Евлампий.

— Какая церковь? — вступил я в спор. — Вы горазды красиво бахорить, а церковь ваша давно превратилась в инквизицию, в отдел пропаганды правящей партии и в пятое управление прежнего КГБ, которое ведало всей интеллигенцией, кто с кем переспал, кто кого послал, и кто джинсы навыворот одел. Я с перестройкой думал, что вот, наконец-то, церковь с народом, можно с кем-то поделиться заботами, поверить то или иное понимание истины, выслушать наставление, а что получилось. Две девчонки по сути, две молодые матери, спели песню про царя в пустой церкви, обратились по-своему, по-скоморшьи к Богородице. И что получилось? Их судили светским судом как ведьм по уложениям Трулльского церковного собора и впаяли им "двушечку", два года тюрьмы, не посмотрев на то, что у них малолетние дети. Убийцу, убившую среди бела дня одну из сестёр, а другую сестру сильно покалечив, по-церковному пожалели, дали условный срок с отсрочкой до четырнадцати лет, пока ребёнок не вырастет, а там и давность преступления пройдет. Это что, по-божески? Где вы были, овцы божьи? Рясы золотосеребряные надевали, бороды свои подбривали? Ряженые вы все, как и казаки ваши и хоругвеносцы черносотенные. Придет ещё власть народная, которая повыдергает бороды у всех председателей избиркомов и будут выбирать тех, кто народу люб, а вас с вашими рясами мы до народа не допустим. Ещё Иисус гнал торговцев из храма, так и мы вас отделим от торговли, повернём лицом к народу. Вы делаете всё, чтобы наша страна развалилась на части и ещё ввели уголовное наказание для тех, кто будет предостерегать от этого. Скоро вы и врачей будете судить за то, что они будут сообщать больным, что у тех есть серьезные и опасные заболевания. Пусть они живут себе в неведении и помирают только лишь по воле Всевышнего...

— Говорили мне, — процедил Евлампий, — что вы, писатели, одним миром мазаны, да только злато и почести шибко любите, причём каждый в отдельности и помногу. Вот мы и перекупим вас всех, запишем в писательский союз, зарплаты положим министерские, орденами и премиями обсыплем и будете вы писать о том, что это церковь открыла ядро атома и что церковь водила руками живописцев, а партия и правительство, вдохновлённые заветами Библии, построили самое справедливое общество в мире, управляемое пожизненными президентами. Вот так. А вы, оставшиеся единицы, так и будете единицами. Для вас ещё будет счастьем устроиться дворником или кочегаром в котельной. Лучше уезжайте за границу прямо сейчас, не ждите, пока на вас обрушится гнев народный...

— Спасибо, батюшко, за милости ваши, — сказал я, — да только заждались дружки ваши, пятнадцать снайперов за нами следят, прицелами сверкают с разных сторон, как бы и вас не подстрелили ненароком, а нам пообедать нужно, да узелок с сухарями с портянками приготовить в дорогу дальнюю.

Выходящий Евлампий уже не щелкал каблуками и не хвалился офицерской выправкой. Он был в великом гневе. Вот и получается, что после революции большевики стреляли священников, а сейчас, после контрреволюции, священники будут стрелять тех, кто за большинство, в угоду агрессивному быдлу, чьи верноподданнические чувства оскорбляются людьми, способными сказать правду в лицо.

Глава 47

— Ну что, товарищ Гудыма, — сказал я, — времени у нас в обрез, надо рвать когти, а то эти когти у нас и повырывают.

— Ладно, банкуй, — сказал старый чекист и мы пошли на улицу.

Отношение к уголовному сленгу, фене, как к родному языку воспитывается в чекистах с молоком альма-матер, в которой учились все дети Феликса Дзержинского. Это потом они разделились на НКВД и МГБ, что совершенно не поменяло их сути, а посему иногда служебные совещания в этих органах несведущими людьми, сидящими в приёмной, воспринимаются как сходка криминальных авторитетов, переодевшихся в государственные мундиры.

На улице все находились в тревожном ожидании. Иначе и быть не может. Все прекрасно понимали, что в нашем обществе развитого демократизма любой человек может быть обвинён в любых преступлениях и осуждён по уложениям либо инквизиции, либо по основополагающему учебнику любой из существующих конфессий.

— Был бы человек, — говаривал один из классиков ушедшего века и очень популярный в веке нынешнем, — а уж преступлений для него мы найдём столько, сколько блох у шелудивой собаки. Человек, не осуждённый до сих пор, не является показателем своей непорочности, это всего лишь следствие плохой работы карательной тройки.

Наши времена вообще отличаются особенной простотой. В шесть утра тебе спиливают петли на дверях и врываются в квартиру в надежде на то, что ты не успеешь уничтожить какие-то улики. Какие улики? А хрен его знает, какие улики. Какие найдём, те и навесим. И сразу у человека изымают все семейные фотоальбомы, детские игрушки, мобильные и не мобильные телефоны, компьютеры и имеющиеся денежные средства с ювелирными изделиями, хранящимися либо в блюдечке на стенке, либо в деревянной шкатулке, оставшейся ещё от бабушки. Мало ли что. Так, обычно, всегда делают оккупанты на захваченных территориях, для которых все граждане захваченных стран являются потенциальными врагами, не смирившимися с тем, что им приходится подчиняться тем, кто победил их родную армию и правоохранительные органы, поставленные на защиту их, захваченных врагами граждан, прав и свобод.

Ребята из охраны Гудымы уже соорудили хороший ворот над колодцем и стояли в готовности опустить туда любого, кто подойдет первым.

— Давай, Олег, ты первый, — предложил мне Гудыма, — а то я по горячности своей, могу ещё дров наломать в том месте, куда мы с тобой стремимся. Да идти туда, где тебя дожидается твой друг, намного приятнее, чем одному шагать в дикий лес.

Попрощавшись с женой и приказав ей идти в дом, я привязался к веревке, вернее, надел пояс монтажника-высотника с лямками и прыгнул в колодец.

Яркий свет ослепил меня, как и всех, кто стоял рядом. Но это был только свет, а не испепеляющие солнечные лучи. Хотя, многие научные работники, взявшиеся читать этот не вполне научный отчет о моих экспериментах с неизвестным, мне сразу возразят, что свет в любой его форме — это электромагнитное излучение, воспринимаемое человеческим глазом. Свет одними учёными людьми рассматривается как электромагнитная волна, скорость распространения которой в вакууме постоянна, а другими учёными рассматривается как поток фотонов, то есть частиц с определённой энергией, импульсом и нулевой массой, то есть не весящей ничего, иначе нас бы придавливало к земле солнечными лучами. А так как свет преломляется на спектр, запоминаемый по правилу "каждый охотник желает знать, где сидит фазан", то свет может быть красным, оранжевым, желтым, зелёным, голубым, синим, фиолетовым, по-разному воздействуя на организм человека и окружающую его среду. Красный свет теплый, фиолетовый холодный, но тот и другой способны уничтожить человека, либо испепелив его, либо сделав мертвыми его клетки. Да и другие цвета света тоже недалеко ушли от основных цветов и ещё не вполне ясно, какой же цвет света является самым основным, потому что число оттенков спектра невозможно подсчитать не то, что практически, но даже и теоретически.

Я спускался в колодец с закрытыми глазами, ожидая соприкосновения с холодной колодезной водой.

Глава 48

Приводнение было действием малоприятным. Холоднющая вода пронзила всё тело мельчайшими иголками, через которые в организм поступил леденящий холод, ставший частью этого тела и оттого ставший вдруг теплым и согревающим. Кровь снова запульсировала в организме, приводя меня в состояние эйфории.

— Вот так и замерзают люди, выбившиеся из сил в ледяной стуже, — пронеслось в моей голове, — он засыпает и ему кажется, что он идет по раскалённому пляжу, а рядом плещется спокойное, теплое и синее море. А навстречу ему идёт его родная мама или жена, протягивающая к нему руки и шепчущая: милый, как давно я жду я тебя здесь. Возможно, что такая смерть и называется легкой и приятной смертью, а не та, когда человек лежит в палате интенсивной терапии и не соображает ничего или лежит в своей постели, прекрасно понимая, что ему осталось всего несколько минут и он не может решить, что же самое главное он ещё не решил или же наоборот, думающий о том, что он сейчас закроет глаза и проснется на том свете, только в каком качестве и на каком том свете...

Я уже начал было задыхаться от отсутствия воздуха, когда почувствовал, что вырвался из воды и несусь в пространстве, наполненном воздухом. Я глубоко вздохнул и поднял глаза вверх. Надо мной качалось зеркало прозрачно чистой воды, подсвечиваемой невидимыми прожекторами. Где-то вдалеке виднелись головы людей, всматривающихся в глубину колодца, но не различающих ничего, зато я их видел, как в микроскоп. Вот Гудыма, приложивший козырьком руку ко лбу, вот моя жена, которая выскочила из дома и машущая мне рукой, вот здоровенный охранник, не понимающий, как это всё возможно. Затем лица пропали, и я продолжил свой полёт.

Я это очень долго рассказываю, но всё происходило в течение секунд и считанных минут. Попробуйте размотать двести метров верёвки, и вы поймёте, сколько времени нужно на то, чтобы опуститься куда-то в глубокое место.

Всем любителям острых ощущений я скажу просто — не ищите себе на задницу приключений, жизнь интересна и без них. Знать и уметь нужно всё, но полученные знания нужно применять только в случае необходимости и не для удовлетворения желания выделиться этим перед толпой. Иногда толпу называют аудиторией или публикой, чтобы потрафить толпе. Но толпа так и останется толпой и законы толпы никуда не исчезнут от изменения её названия. Если толпа держится за руки или каждый человек в толпе стоит близко друг к другу, то они могут оценить ваши выкрутасы, а если толпа состоит из людей, отстоящих друг от друга на расстоянии около метра, то вас не оценят, но заплевать заплюют, в зависимости от уровня интеллектуального развития собравшейся аудитории.

Почему нынешняя власть так боится даже индивидуальных выступлений против нее? Почему сразу начинаются репрессии? Потому что власть боится революции, которая зреет внутри общества, недовольного разворовыванием страны и превращением её в самую отсталую часть света.

Как только люди собираются вместе, у них начинает формироваться единство целей и власть начинает провоцировать их, чтобы иметь обоснование применения избыточной силы. Власть совершенно не понимает того, что законы общества подчиняются законам физики, открытым Исааком Ньютоном. Сила действия всегда равна силе противодействия. Как аукнется, так и откликнется. И даже откровенные держиморды, называющие граждан оккупированной страны хомяками, начинают понимать, что от действия ньютоновских законов никуда не спрятаться. У них нет вилл на Лазурном берегу или у озера Комо и миллиономиллиардных счетов в иностранных банках. За всё придется платить по местным счетам. А с тем правосудием, какое у нас есть, возможен только народный суд по новгородскому типу.

Мои мысли были прерваны ударом о твердь, которую я и не заметил, но зато ощутил подошвами и болью в ногах.

Глава 49

Парашютист десантируется со скоростью пять метров в секунду или восемнадцать километров в час. Я спускался на веревке и спускался достаточно быстро, так как мой вес увеличивался пропорционально увеличению веса веревки и в зависимости от увеличения её длины. Возможно, что веревка рвалась из рук тех, кто меня опускал вниз, но она не вырвалась и не свалилась на меня. Я подергал веревку, и через какое-то время она стала подниматься вверх. Следовательно, мой сигнал услышан кем-то из держащих веревку людей. Представьте, насколько нужно быть чутким человеком, чтобы почувствовать легкое подергивание двухсотметровой веревки.