Лоханка

Провожатые, а они парни молодые, хоть и делают вид, будто присматривают за мной, на те же картинки любуются выпучив глаза. Вдруг, вовсе не там, куда глядели, а на стене — карандашный набросок. Ну, как набросок? На миллиметровке, но от руки. И так похож на Ла-5, что я просто замер. Стою и ищу отличия.

— Чем привлёк к себе такое внимание этот эскиз? — полюбопытствовал Поликарпов скучающим голосом. Вот чувствуется — надоели мы ему.

— Этот вариант, — говорю, припоминая фразу из книжки "Самолёты страны Советов", — способен достичь теоретических пределов возможностей винтовых самолётов.

На самом деле эти слова не мои — так было написано про Ла-9 и Ла-11, но внешних отличий на мой непросвещённый взгляд тут не заметить.

У Николая Николаевича даже челюсть лязгнула. И выразился он весьма непарламентски — не удержал себя в руках:

— Откуда такая уверенность, молодой человек? Вы же ничего в авиации не петрите!

— Так меня лет восемь тому назад чем-то тяжёлым ударили по голове. Память о прошлом будто корова языком слизнула. Но изредка появляются неожиданные мысли о будущем, в основном — про технику.

Набрал любезнейший Николай Николаевич воздуха в грудь. Ух, чую, сейчас он мне выскажет все, что думает. Но, на сей раз, взглянув на провожатых, повел меня в кабинет и давай показывать разные фото других самолётиков. Я узнал только "Спитфайр" и сразу ткнул в него:

— Тоже отличная машина, но до того, со стенки, всё равно не дотягивает.

После этого мне было показано несколько фотографий, рисунков тушью и карандашных набросков, среди которых ничего определённо знакомого не встретилось — ну не спец я, что уж тут скажешь! Но Поликарпова, похоже, что-то заинтересовало. Он ткнул пальцем в конкретное изображение. Не фото, а чертежи самолёта в сборе. Вот чую, это как раз и есть его последняя затея. Тупоносый какой-то обрубок и крылья шибко впереди. Сильно напоминает И-16.

— На "ишака", — говорю, — похож. Испытывали? — спрашиваю.

— К зиме надеемся получить мотор.

И тут меня как стрелило! Зима, мотор, Чкалов. Ну, кино крутили как раз зимой перед тем отпуском, из которого меня и перебросило в это время. Кино, конечно, не фонтан: многосерийка о людских страстях. Но про главного героя, Валерия Павловича Чкалова я в интернете поковырялся — глянулся мне он, не скрою.

— Знаете, — говорю, — не стоит эту машину в воздух поднимать. Нет у неё будущего. Э-э..., а Валерий Палыч ещё жив?

— Да, — отвечает Поликарпов.

— Вот и хорошо, — у меня будто камень с души упал.

— Вы подождите немного, — попросил Николай Николаевич. — Мне нужно сделать один звонок, — и ушёл, оставив нас одних.

Не было его минут пятнадцать, потом, вернувшись, он взглянул на меня озорно и спросил:

— Отчего же вы, Иван Сергеевич, не сказали мне, что сами весьма опытный конструктор?

— Дабы не солгать, Николай Николаевич. Я, скорее интуит, хотя и способен на несложные расчёты. До настоящего конструктора мне далеко. Примерно, как рабфаковцу против инженера. И простите за то что отнял ваше время, ибо не по хотению своему, а волею пославшего меня Сами Знаете Кого пришёл я к вам.

Мы понимающе друг другу улыбнулись и расстались не тая в душе гнева на силу рока, что свёл нас столь нежданно.

Глава 7. Самый маленький танк

Ночью после этого же дня дверь нашего номера, где почивали шестеро усталых мужиков, раскрылась. Вошедший нащупал выключатель и:

— Вставай, Иван! Это я, Кобыланды. Будем обмывать моё новое звание, — и увернулся от брошенного в него сапога. — Я целой шпалы в петлицу удостоился.

— Надо же, такой молодой, а уже комбат, — произнёс один из соседей по номеру. А я невольно стряхнул остатки сна: — друг мой ещё год назад был комбригом, и вот уже разжалован — понижен в звании сразу на три ступеньки. И пришёл в штатском — впервые вижу его не в военной форме.

Нечего и говорить — стол был накрыт мигом, благо "виновник" торжества явился с бутылкой, а харчи имелись у многих — командировочные тут все. Когда нужно что-то отметить — мужчины консолидируются мгновенно и... нашлась ещё и бутыль самогона, и пара флаконов коньяка. Я только поглядывал, чтобы мой казах не слишком налегал на спиртное — он хмелеет легче меня. В результате проснулся утром... в поезде. На соседней полке сладко посапывал свежеобмытый комбат в гражданке, а мои сопровождающие тоже никуда не девались — сидели неподалеку и ничего не делали.

Продолжалось это недолго — пришёл проводник и стал нас будить — подъезжаем. Подъезжаем к Коврову. Зачем к Коврову? Что мы тут забыли? Однако, вопросы потом. Сначала мыться-бриться, а позавтракали уже на вокзале. Обычно-то я по ресторанам ходить не любитель, но товарищ мой нас затащил и напотчевал. Выглядел он лихим и придурковатым и явно пребывал не в ладу сам с собою. Пока мы допивали третью чашку чая с лимоном, он поведал, что размеры конвойных частей так и не были увеличены до полка. Наверху это дело зарубили. Даже уже подготовленные батальоны "разукрупнили", оставив по бранзулеточному взводу на автороту. И исключительно, как транспортные средства на период распутицы. Единственное, чего удалось добиться, это того, что подразделения поддержки: миномётчиков, гаубичников и самоходчиков оставили как раз при каждой из этих рот, а не раздербанили и не перевели в другие части. Личный же состав так и не сохранившихся мотострелковых подразделений распределили по другим полкам или демобилизовали.

Я плохо понимал, что к чему — ну не соображаю, как мыслят лица, облечённые властью. Но после событий на озере Хасан произошло много перестановок и вообще на Дальнем Востоке все чувствуют витающее над своими головами напряжение.

А потом мы сели на извозчика и вскоре мне показали самый обычный для моего бывшего времени автоматический гранатомёт. Станковый, естественно. Сразу признаюсь, что по сравнению со знакомым мне АГС этот был потяжелее — что станок, что саму машинку удобнее было переносить вдвоём, чем поодиночке. Гранаты у него тоже показались мне более массивными — около сорока миллиметров в диаметре. В общем — штука знатная.

— Ты бы придумал, как приладить такое оружие в башню бранзулетки, — просительно посмотрел на меня Кобыланды. И я понял, что он нисколько не сломлен неудачным расположением звёзд на властном небосклоне.

— Так, — говорю, — отчего же не приладить. Мне бы чертежи, дабы не вымерять, да не прикидывать, что тут к чему.

— Так я дам, — встрял в наш разговор интеллигентного вида человек в военной форме, что руководил демонстрацией. И представился: — Яков Таубин.

— Его система проходила испытания у нас на Дальнем Востоке, — добавил Кобыланды. Очень понравилась — то что надо для маневренного боя. Умельцы-оружейники сразу попытались установить её в башне, что для пулемёта, но как-то не получилось. А то я думал — станем заказывать со стороны интендантского ведомства — глядишь, и примут их на вооружение, гранатомёты эти. А и не примут — так накопим немного на складах конвойных частей, также, как ППТ и твои гусеничные транспортёры.

Потом мы возвращались обратно в Москву в одном купе все трое, а моё сопровождение расположилось по соседству. Не дальняя в общем-то дорога пролетела в мгновение ока — никак в малый транспортёр, тот, что с пятидесятисильным движком, этот гранатомёт не становился. И в десантном отсеке его тоже перевозить не выходит — там и без него не повернёшься: ручной пулемёт, снайперская винтовка, катушки с кабелем и телефонные аппараты, да ещё и восемь бойцов на пространстве в три с половиной квадратных метра при всего метровом просвете — это же душегубка просто, даже без гранатомёта. А к нему ещё и расчёт нужен — ну никак не лезет, хоть плачь.

На лице Якова нарисовалось не то, чтобы уныние, но огорчился он сильно. Оказывается, у его детища долгая история с непонятным концом. То есть первоначально создавалось орудие для метания "снарядов" с дистанционной трубкой — гранат Дьяконова, разработанных ещё в Империалистическую для стрельбы из мортирки, надеваемой на конец винтовочного ствола. И связано это с тем, что запасы сих боеприпасов на складах весьма значительны. А вот в войсках данный изыск не уважают, шибко неудобная конструкция, приводимая в действие силой винтовочного патрона.

То есть — теоретически всё это выглядит перспективно, но в реальном бою работа с подобной приспособой — чистый шаманизм и камлание с прицеливанием ну очень на глаз, потому, что лазерными дальномерами красноармейцы не оснащены, и выбор угла подъёма ствола с установкой дальности на дистанционной трубке по таблицам — дело вдумчивое и скрупулёзное. Если ошибёшься, граната рванёт на полпути, рассеяв осколки где попало, или упадёт на землю и покатится по ней в районе цели. Да и в цель угодить непросто из-за проблем с дальнометрией.

Со станковым автоматическим вариантом вопросы наведения решались ловчее — такая штука, как пристрелочный выстрел проблему прицеливания решал за счёт траты пары лишних гранат, но работа расчёта с дистанционной трубкой в зоне, доступной для неприятельского пулемётного огня была признана опасным делом — стрелял-то гранатомёт на расстояние в три сотни метров. То есть, если из окопа — нормально, но в наступлении, в чистом поле под огнём — полная ерунда.

Чтобы преодолеть это, Яша усовершенствовал гранату — поставил на неё контактный взрыватель мгновенного действия. Отлично получилось. Но только запасы гранат Дьяконова на складах для подобной стрельбы совершенно не подходили — они с дистанционной трубкой. А нарабатывать новые боеприпасы при том, что изначально планировалось использование старых — это уже никому не понравилось. Тупик какой-то, чистая безысходность и ужасно обидно — хорошо сделанная работа, замечательное средство поддержки для стрелкового подразделения, а такая ерунда на выходе.

Вообще-то про разные вундерваффе, затоптатые злыми тупыми военными я много читал. Только же превозносители непризнанных гениев всегда казались мне людьми гуманитарно образованными, но в вопросах техники только слегка эрудированными, но вовсе не знатоками. Потому что любое устройство на войне должно быть, прежде всего, предсказуемым в руках пользователя, перевозимым на любой телеге и годным к хранению под любым навесом. И не стоит так уж набрасываться сходу на тех, кто принимает решения о том, что можно давать в руки солдату, а что нет... простите, расчувствовался маленько.

Так вот — в данном случае ротный миномёт запросто решает аналогичные задачи, а перенести его может даже один боец, причём, бегом. А уж устроен он не в пример проще и боеприпасы у него к транспортированию куда как устойчивей. Да вот беда стрелять из миномёта с подвижного объекта с короткой остановки никак не получится. А гранатомётным стволом водить из стороны в сторону можно, как душа пожелает. Подходит мне Таубинская машина.

* * *

Рассказал я о своём замысле микроскопического танка — у него-то башня еще не проектировалась, как, впрочем, и корпус. А если предполагаешь и рассчитываешь заранее, то многое можно предусмотреть. Тем более — сам Иосиф Виссарионович разрешил и даже обещал помочь.

— Слушай, Ваня. Зачем тебе Эрликон. Мы прорабатываем автоматическую пушку калибром двадцать три миллиметра. Давай её к тебе поставим, — предложил Таубин.

— Да можно и двадцать три, только мне авиационная или зенитная скорострельность не нужна, а то снесёт мой танк отдачей (помню я что вытворяют четырёхствольные зенитные установки — это же чистый ураган!). Давай я одиночными буду стрелять — это не больше, чем по три раза в секунду получится. Мне главное, чтобы заряжалось само.

— Так это значительно проще, — ответил Яков. — Мы даже образцы тебе поставим через несколько месяцев, как только завершим баллистические проверки. Они у нас, считай, уже есть в лабораторном исполнении для крепления на стенде. Однако пока не до конца автоматические, скорее самозарядные — но запирание затвора и система подачи снарядов работают надёжно.

Пошли мы смотреть это чудо. Ох, и бабахает оно — жуть. Посмотрел я на его "работу" и взяли меня сомнения. Сами посудите: двухсотграммовый снаряд вылетает со скоростью девятьсот метров в секунду. То есть импульс примерно такой, как от удара кувалдой. Естественно, уходит он в отдачу, то есть лупит по моему масепусенькому танчишке, причем как раз в башню. Да тут никакого неприятеля не надо — от собственной пальбы рухнет моя машина набок и только гусеницами будет перебирать.

— Нет, — говорит Таубин. — Погляди, какой у нас длинный ход ствола! На всю длину патрона. Считай, четверть метра. Так что твоя кувалда будет бить не прямо в башню, а через толстую подушку.

Присмотрелся я к конструкции, прикинул на бумажке, подсчитали мы усилие — терпимо получается.

Еще магазинное питание у этого агрегата забавное: девять обойм по девять патронов — всего восемьдесят одна штука. И весит сия сборка четверть центнера — не перезарядишь в бою по-быстрому. То есть — нужно следить за расходом боеприпасов. Это просто принимается к сведению — вряд ли тут что-нибудь сделаешь — не наступило пока торжество металлических патронных лент.

Поинтересовался я ещё одним механизмом, предохранителем. Очень уж он добротно сделан да тщательно прилажен.

— Это для синхронизации с работой самолётного двигателя, — объяснил Таубин. — Пушка-то авиационная. Можно стрелять и через плоскость вращения винта, но для того, чтобы не угодить в собственную лопасть. Пока она находится на пути снаряда, выстрел запрещается. Впрочем, могу для бранзулеток и проще сделать.

— Не надо, — ответил я, — пусть остаётся, как есть. Подходит мне этот вариант — незачем разрушать унификацию.

Вслед за этим я призадумался. Если ставить на танк и гранатомёт и пушку (а очень хочется) — это сразу два прицела. Плюс — стрелку нужен приличный обзор во все стороны — не крутить же такими большими стволами, чтобы просто осмотреться. К тому же самого наводчика хочется разместить лёжа, но лежачий человек требует башни диаметром с длину его тела потому, что должен вращаться вместе с ней. Всё это я и изложил, набросав свою мысль на бумажке. Дело в том, что взяв произвольного роста стрелка нужно иметь диаметр башни и ширину корпуса около двух метров, а это уже вовсе не крошечный танк, скрывающийся в складках местности. Если же наводчика не положить, а усадить — это сразу требует не меньше метра вертикального размера плюс, как минимум, клиренс, что, собственно, уже достигнуто на малых лоханках-бранзулетках. И вот тут у нас с Таубиным начал рождаться довольно хитрый оптический комплекс, совмещающий и перископ и прицел. Только при вращении объектива окуляр оставался на месте. Один недостаток всё портил — в зависимости от угла поворота по горизонтали изображение наклонялось и, при взгляде назад, оказывалось вовсе перевёрнутым. Остальные же вопросы, в том числе и связанные с вертикальным смещением поля зрения или линии прицеливания решались более-менее корректно, если не считать перекоса. Это я о подъёме стволов на большие углы возвышения.

Сразу признаюсь, даже без этой особенности получалось довольно сложная конструкция, занимающая немало места всё в той же башне. Оставалось только привыкнуть к меняющейся ориентации вертикали при осмотре горизонта. В своё время мне приходилось читать о том, что по своей адаптивности человеческий мозг весьма совершенное устройство, но понять, разумно ли на него полагаться в столь непростой ситуации можно только экспериментально. Дадут ли тренировки возможность вести прицельный огонь в направлениях, отличных от "прямо вперёд"?