Доклад секретаря также не принес никаких приятных известий. Как ни торопил гном своих людей в столице, до сих пор не удалось выяснить ничего определенного. А обстоятельства с каждым днем все ухудшались и требовали незамедлительных действий.
— Сделайте все возможное! — приказал господин Рельский. — Уплатите, сколько требуется, только узнайте как можно скорее!
Господин Фергюссон лишь кивнул в знак согласия, помялся и наконец решился.
— А что с... госпожой Черновой? — поколебавшись, спросил он, блестя любопытными глазами из-под широких полей коричневой шляпы.
— Это я улажу сам! — отрезал господин Рельский.
Морщинка меж бровей и упрямые складки у тонких губ свидетельствовали о непреклонной решимости, и секретарь не стал спорить. Еще накануне вечером он от имени хозяина отправил записки господам Щеглову и Ларину, так что нынче означенные господа ожидали мирового судью.
Для начала господин Рельский отправился в обиталище господина Ларина.
Дом был бедным и напоминал платок благородной дамы, порванный и из-за этого подаренный горничной. Как некогда изящные кружева носили следы многочисленных штопок, а белоснежное полотно было застирано до блекло-желтого колера, но было неизменно чистым, так и обветшалое здание хранило следы прежнего расцвета, тщась за аккуратностью скрыть нужду. В мелочах просматривалась бедность, сквозь заплаты беспощадно обнажая истинное положение дел. Расставленным по комнате тазам явно было не впервой собирать полноводные ливни, протекающие сквозь прохудившуюся крышу, обивка мебели нуждалась в серьезной починке (а нынче была стыдливо прикрыта старыми чехлами), а стылый дух сообщал, что дров для растопки осталось совсем мало.
Господин Рельский с некоторым пренебрежением огляделся, отказался от суетливо предложенного угощения и внимательно взглянул на хозяина дома.
Сложением господин Ларин напоминал циркуль. Его высокая тощая фигура двигалась как-то механически и заученно, а вечно сонные глаза мечтательно смотрели вдаль. Должность старшины пожарного приказа передавалась в его семье из поколения в поколение, и это давно уже стало местной традицией. Поговаривали, что еще со времен Рагнарёка Ларины сохранили какие-то таинственные знания, которые позволяли им весьма ловко управляться с огнем и успешно его тушить.
Теперь он сидел, неловко выпрямившись и стиснув между коленями заскорузлые руки.
Мировой судья, не утруждая себя вежливой беседой, приступил к расспросам. У кого-то иного бедственное положение господина Ларина, вероятно, вызвало бы сочувствие, но господина Рельского оно лишь раздражало. Джентльмен, по рождению имеющий немалые средства, он к тому же сумел их преумножить, питая в глубине души снисходительное презрение к глупцам и неудачникам.
Старшина смиренно поведал, что действительно захаживал в публичную библиотеку, интересуясь каким-то старинным заклятием тушения огня, но заверил, что более ничего поведать не в силах.
Однако господин Рельский не отступался. Скверное настроение вкупе с отсутствием каких-либо подвижек в расследовании заставляло его методично выпытывать обо всех подробностях. По словам господина Ларина, пожар разгорелся прямо в комнате сторожа вследствие намеренного поджога.
— Это, ну, как в газетах пишут — чтоб убрать следы... — бубнил он, сжимая коленями сцепленные руки.
— Хорошо, — сдался мировой судья, с некоторой опаской откидываясь в кресле, но решил прояснить еще одну подозрительную подробность, которая не давала ему покоя: — Расскажите мне еще вот о чем. Слуги госпожи Дарлассон утверждали, что вы прибыли в библиотеку еще до того, как за вами послали, и это глубокой ночью! Как вы там оказались?
— Это... чутье! — промямлил господин Ларин, не поднимая глаз. — Семейный... дар...
— То есть вы каким-то образом чувствуете, что где-то разгорелся пожар? — уточнил господин Рельский, вычленив рациональное зерно из его лепета.
Тот с нескрываемым облегчением кивнул, помялся, но все же осведомился неловко:
— А почему?.. — тут старшина снова запнулся, покраснел, видимо, не решаясь закончить вопрос.
Господин Рельский вопросительно приподнял брови и уточнил:
— Что вы хотели спросить?
— Почему... почему дракона не арестовали? — выпалил наконец пожарный, сильно подавшись вперед.
Господин Рельский внимательно взглянул на него и ответил:
— Потому что он не убивал господина Ларгуссона, и этому имеются веские доказательства.
Мировой судья решил откланяться, полагая, что здесь больше нечего искать. Надо думать, он переменил бы свое мнение, если бы увидел, каким взглядом проводил его господин Ларин...
Поместье Царин-парк, в котором гостил господин Щеглов, следующая "жертва" целеустремленного господина Рельского, являло собой полную противоположность обиталищу старшины пожарного приказа. Это обширное богатое имение располагалось в получасе езды от Бивхейма.
Массивная с виду, тяжеловесно-основательная, явно гномья постройка в руках хозяев-людей обзавелась легкомысленными чертами, неприличествующими мрачноватой архитектуре цвергов. По бокам приземистого дома выросли ажурные башни, удивительно невесомые с виду и украшенные изящными завитками лепнины. К этому прибавились ютящиеся чуть поодаль глинобитные хозяйственные пристройки (совсем как исконные гоблинские орты) и по-человечески несуразный геометрический парк... Словом, дом представлял собою вольное смешение стилей и обычаев, хотя и был совсем не во вкусе господина Рельского, тем не менее это не мешало ему улавливать в этом уродстве какой-то удивительно славный дух. Вероятно, это было заслугой хозяйки, госпожи Дарьи Цариной — громогласной дамы лет пятидесяти. Все вокруг должны стоять навытяжку и почтительно внимать ее приказам, а после со всех ног бросаться их выполнять, — так она искренне полагала.
Она не скрывала, что не слишком любила племянника, тем более, что господин Щеглов большую часть года жил на другом краю Мидгарда. Он был ближайшим живым родственником покойного супруга бездетной госпожи Цариной. По завещанию господина Царина, поместье после смерти супруги доставалось именно ему, что вынуждало нынешнюю хозяйку дома изредка терпеть общество своего наследника.
Внутри дома все прямо-таки кричало о богатстве. Роскошная обстановка отдавала некоторой небрежностью, будто дорогие вещи скупили оптом и кое-как расставили по углам. С первого взгляда было очевидно, что владельцем дома был нувориш, не потрудившийся приобрести светский лоск и хороший вкус.
Гостиная, куда провели мирового судью, более всего походила на шкатулку с сокровищами кокотки средней руки, где аляповато-роскошные украшения соседствовали с дешевенькими поделками, создавая убийственно безвкусное сочетание.
Госпожа Царина приняла господина Рельского со всей возможной приветливостью, не менее часа развлекая свежими столичными сплетнями. Племянник участия в беседе почти не принимал, по большей части отделываясь короткими репликами.
Мировой судья охотно поддерживал разговор, хотя не слишком интересовался его предметом, и украдкой разглядывал господина Щеглова. Этот джентльмен оказался совсем молодым юношей, лет двадцати, приятной наружности и безупречных манер. Некоторая слащавость его облика, должно быть, приходилась по сердцу девушкам, а налет некоторой томной манерности выдавал желание глядеться искушенным и пресыщенным жизнью, что в столь юном возрасте выглядело забавно. Вообще господин Щеглов имел такой вид, будто за ним постоянно следует личный куафер, поправляя бакенбарды и завитые смоляные локоны.
— Прошу меня извинить, — обратился к хозяйке дома господин Рельский, улучив паузу в бесконечном потоке сплетен, — я приехал обсудить с вашим племянником один щекотливый вопрос, и вынужден просить оставить нас наедине.
Госпожа Царина, изнывая от любопытства, вежливо сослалась на срочные дела и ушла.
— О чем вы хотели поговорить со мной? — очнулся от ленивой задумчивости господин Щеглов.
Мировой судья сложил пальцы домиком и внимательно взглянул на визави.
— Почему вы так часто появлялись в библиотеке? — прямо спросил он.
— Ах, вот оно что! — молодой человек рассмеялся, и в его голосе послышалось облегчение и даже игривость. — Думаю, вы встречали барышню Гарышеву? Очень миловидная девушка, вот я и решил ею заняться.
— Заняться? — повторил господин Рельский, приподняв брови. Подозрительная готовность отвечать на щекотливые вопросы его несколько насторожила.
— Да, — господин Щеглов развел руками, будто недоумевая, что может тут оставаться неясного, — проще говоря, я решил завести небольшую интрижку.
— Вам не кажется, что это... — мировой судья запнулся, подбирая слова, и хлестко закончил: — недостойно?
— Помилуйте! — воскликнул тот с усмешкой. — Она не из знатного рода, небогата и даже работает по найму. Разве она заслуживает большего?
— Думаю, да, — ответил господин Рельский медленно.
Молодой человек перестал разыгрывать легкомысленного волокиту, а взгляд его сделался жестким.
— Это не ваше дело. Я ответил на вопрос — бестактный, хочу заметить! Прочее пусть остается на моей совести!
— Полагаю, вы правы — это не мое дело, — подтвердил мировой судья, решив позже непременно поговорить об этом с госпожой Черновой. — Значит, вы утверждаете, что бывали в библиотеке только ради прекрасных глаз барышни Гарышевой?
— Я ведь уже сказал вам! — вздохнул господин Щеглов. — Но могу повторить еще раз, если угодно.
— И вы не брали у нее ключи? — настаивал господин Рельский.
— Какие ключи? — спросил молодой человек утомленно. — Послушайте, это же смешно! Какое я имею отношение к той гадкой истории?!
— Пока не знаю, — процедил господин Рельский. — Но уверяю вас, непременно это выясню! Честь имею.
Он весьма холодно откланялся, попросив передать извинения хозяйке дома.
Господин Рельский сбежал по ступенькам, почему-то донельзя раздраженный этим молодым хлыщем, одетым по последней моде, и его пренебрежительными рассуждениями о работающих по найму дамах и девицах. Его весьма это задело и настроило резко против господина Щеглова. Пожалуй, мировой судья был совсем не прочь, чтобы искомым преступником оказался оный господин, о чем и размышлял по дороге в имение господ Шоровых.
Последних дома не оказалось, а слуга охотно сообщил, что они отправились в Чернов-парк. Господин Рельский спешно отправился туда, но застал госпожу Чернову уже в одиночестве.
Глава 13.
Визит господ Шоровых явно не пришелся по вкусу госпоже Черновой. Роза, которую она обрезала, лишилась большей части своей кроны, но вооруженная секатором София продолжала ее безжалостно обстригать, притом с таким видом, будто само это действие доставляло ей несказанное удовольствие.
Поприветствовав ее, господин Рельский чуть склонил набок голову, помолчал немного, а потом заметил осторожно:
— Простите, я полагаю, цветок ни в чем не повинен...
Госпожа Чернова посмотрела на него с недоумением, потом перевела взгляд на собственные руки, продолжающие машинально терзать несчастное растение, и вспыхнула от досады, торопливо спрятала ладони за спину.
Господин Рельский прикусил губу, чтобы не рассмеяться, настолько она в этот момент походила на набедокурившую маленькую девочку.
— Пойдемте в дом, — предложила хозяйка поспешно.
Едва мировой судья собрался последовать приглашению, как на подъездной аллее показалась знакомая фигура.
Дракон шагал размашисто и стремительно, так что слуга, ведущий в поводу каракового жеребца, с трудом за ним поспевал. В этом был весь Шеранн — нацеленный вперед, порывистый, и кажется, готовый в любую минуту взмыть ввысь. Лакей почти бежал, что-то осторожно прижимая к груди и страдальчески морщась, но не смел возражать.
Господин Рельский и госпожа Чернова замерли на месте, ожидая приближения дракона.
Тот небрежно кивнул мировому судье и куда сердечнее обратился к молодой женщине, взяв обеими руками ее тонкую кисть:
— Рад снова вас видеть. Позвольте преподнести вам небольшой подарок.
Дракон сделал знак следовавшему за ним слуге, который косился на хозяина с неким священным ужасом, тот достал из-за пазухи... крошечного рыжего котенка и протянул Софии. Что же, подарок и в самом деле оказался совсем небольшим.
Молодая женщина немного поколебалась, но, найдя, что принять такой презент вполне прилично, взяла на руки пищащий комочек.
Вручив зверька госпоже Черновой, лакей проворно ретировался, оставив господ наедине.
— Эту прелесть мне подкинули прямо в постель нынешним утром. Видно, местные жители припомнили, что кошки чуют порождения зла и даже способны их изгонять, — с непередаваемой иронией поведал дракон. — Конечно, кошечка изрядно меня исцарапала, но я почему-то не истаял смрадным дымом, чем наверняка кое-кого очень разочаровал.
Он протянул руку к рыжей задире, и та сразу зашипела, вздыбив шерсть на загривке, хотя до того тихо млела на руках у госпожи Черновой, подставив ласке любопытный нос.
— Почему она на вас так реагирует? — с любопытством спросила София, невольно улыбаясь обрисованной сцене.
— Я хищник, — пожал плечами Шеранн и добавил с обезоруживающей улыбкой: — притом куда более крупный и опасный, чем эта кошечка. Однако она пренебрегает этим обстоятельством и бросается в бой.
— Надо же, как много они успели за ночь! — пробормотала София рассеянно, гладя подношение, которое свернулось клубочком, едва угроза в лице дракона отодвинулась. Молодая женщина предпочла "не заметить" пояснение Шеранна, поскольку всякие упоминания о его звериной натуре несказанно ее конфузили.
Погожий день и цветущий сад будто поблекли, отступили в сторону, сделавшись лишь декорациями для этой пары. До предела напряженные чувства Софии улавливали малейшие чувства дракона, будто рябь, пробегающие по его лицу, а Шеранн не отводил взгляд от своей очаровательной добычи. Их полнейшая сосредоточенность друг на друге бросалась в глаза и была почти неприличной.
Впрочем, господин Рельский вовсе не желал становиться простым статистом.
— Что еще они успели? — ухватившись за оговорку, уточнил он, хмурясь.
— Право, ничего особенного, — попыталась увильнуть госпожа Чернова, но мирового судью едва ли можно было столь неуклюже обмануть, и Софии пришлось рассказывать...
— Доходчиво, — заключил господин Рельский, выслушав сие немудреное повествование. — Вижу, наши драгоценные знакомые уже окончательно определились, кого считать виновным.
Молодая женщина взглянула на него и невольно поежилась, настолько сурово и непреклонно он выглядел: сжатые в нитку губы, чуть прищуренные серые глаза, в которых читалась неприкрытая ярость. В этот момент он походил на ощерившего клыки пса, готового немедля вцепиться в глотку обидчику.
Шеранна же это скорее забавляло: он иронически улыбался, определенно не принимая всерьез предупреждение.
Тут Софию озарило.
— А что этой ночью сделали вам, господин Рельский? — спросила она негромко, коснувшись его рукава.
— Как и вам — нарисовали руну на двери, — процедил мужчина, отводя взгляд.
