| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Долго выбирает. Запутавшись в пончо, балансирует свободной правой рукой.
И вдруг я понимаю, откуда этот струящийся шорох. Дед никак не может оттолкнуться ногой, стоящей сзади. Мешают осыпающиеся мелкие камешки!
Бешенная ярость вместе с кровью и надеждой бросаются в голову.
— С-ста...
Колени к животу...
— ...Яло!!!
...Изо всех сил бью обеими стопами в ненавистное колено, на этот раз уже осознанно прицеливаясь. Колено исчезает. Финка летит в сторону и ныряет в листву кустов. По телу скользнули крючья цепляющихся пальцев. С треском рвется нагрудный карман и в пыль, блеснув, падает старинный подарок чудесного грузина из той, другой жизни...
"В опорную попал, — подсказывает в голове кто-то умудренный, — Бей, пока не встал!"
Чистый уже на животе. Руками схватился за корень, ноги скребут по макушке Залысины, пытаясь найти опору. С истошным криком, даже не пытаясь встать, я бросаю всего себя вперед когтями в сторону этого вселенского зла.
Рвать, раздирать, грызть, кусать!
Дед, как каменный истукан. Он вообще никак не реагирует на мою атаку, бесполезные толчки и царапанья. Как назойливую муху отшвыривает меня одной рукой и молча начинает подтягиваться вверх. Кажется, нашел опору под ногами.
В слепом яростном ужасе кручусь по земле, пытаясь схватить что-нибудь в руки, чтобы бить, лупить, кромсать.
Что это? Звездочка!
Хватаю сувенир двумя руками и вонзаю его в страшную кисть ненавистной руки, которая уже скребет по тропе, пытаясь за что-нибудь ухватиться. С хриплым шипением раненного зверя Дед резко выпрямляется в пояснице, хватаясь свободной рукой за болезненную царапину, делает движение в мою сторону и... теряет под ногами сыпучую опору.
Еще секунду он отчаянно пытается вернуть равновесие на осыпающемся грунте, хватаясь за ветки, извиваясь всем телом и скребя ногами по камням, потом медленно начинает съезжать с осыпи.
Последний рывок до спасительного корня — неудачно!
Я кидаюсь животом на обрыв, в самоубийственном порыве не дать ему подняться, и вижу, как Чистый зверем крутясь вокруг своей оси и шаря кругом руками постепенно разгоняется вниз. Вокруг него — набирающие силу потоки щебня и скальных обломков.
Внизу справа острым лучом нестерпимого света разрезает густеющий сумрак приближающийся товарный поезд. Старый зэк в разлетающемся пончо лохматым кубарем несется навстречу составу. Живой монстр — к железному чудовищу.
В тупом оцепенении я лежу на животе, бесконтрольно луплю кулаком по деревянному корню и вижу, как тело убийцы, подпрыгнув на уступе каменной стенки, вместе с градом мелких каменных осколков врезается в один из хопров несущегося товарняка. Отлетает обратно по ходу движения к стене и, отскочив, как биллиардный шар от борта, влетает под колеса тяжелого вагона...
Хруст. Слышу этот хруст даже вдали, даже сквозь шум отчаянно тормозящего поезда и бухание собственного сердца.
Я все яростнее в прострации бью кулаком по дереву.
Я жив.
Слезы заливают лицо, мешаясь с грязью и кровью из пробитой звездочкой руки. Острыми судорогами изводят раскаленное горло булькающие рыдания. Они как смех. Они и есть смех! Дикий страшный сумасшедший хохот!
Я жив! Жив!! Жив!!!
Сволочи! Уроды! Что вам всем от меня надо?
"Кукушка" съехала", — подсказывает сознание, и тут же сомневается, — тогда не знал бы о "Кукушке"..."
Очень быстро темнеет. Практически моментально. Странно, ведь еще так рано.
Волна покоя набегает, как обезболивающий наркотик на разорванные нервы...
Наверное, я уснул.
Нет.
Я просто потерял сознание.
Глава 21
В нашем полусанаторном флигеле, где содержатся ну, просто неуправляемые больные, появился третий пациент.
Галину успели спасти.
Несмотря на критическую потерю крови, она осталась жива. К месту трагедии вовремя подоспели те самые два инструктора, которые готовили трассу соревнований. Теперь Галина лежит в палате интенсивной терапии и находится в коме. На счастье нашего инструктора, а по совместительству — вражеского агента неведомых пока нам структур — медики туристического турнира оказались на высоте. Стоит ли говорить, что, не смотря на вечер субботы, празднично-пикниковое настроение и особый статус в лагере, два врача и медбрат в медицинской палатке даже и не думали о спиртном? Даже о пиве! Они оказались абсолютно трезвы, компетентны и во всеоружии.
Вот такое "неправильное" время! "Проклятое советское" прошлое. Будем сравнивать? Я тоже думаю, что не стоит...
Спасти-то ее, конечно, спасли, но в сознание Галина Анатольевна не приходила. Подозревали необратимую патологию мозга от кислородного дефицита.
Плёнка из чудесного "яблочка" оказалась засвеченной.
В пылу моей неравной схватки с убийцей кассета выскочила у меня из кармана штормовки и была раздавлена одним из прибежавших на шум инструкторов. Над ней, разумеется, основательно поколдовали кудесники из спецлаборатории, но добились немногого. Смутные изображения каких-то корабельных узлов, фотографии нечитаемых листов технической документации и пара размытых пейзажей живописных скал, очень похожих на обрывы Херсонеса. По крайней мере, на любительскую съемку зеваки-туриста могли претендовать только два последних снимка. Все остальное давало повод предполагать злонамеренный характер этого послания.
— Написал, герой? — в палату бесшумно входит Сан-Саныч, даже и не озаботившись о наличии белого халата, как это заведено в приличных больницах.
Ну, да... теперь я пишу. Ведь я не разговариваю. Что-то повреждено в гортани, и вместо человеческих звуков у меня получается только писк придушенного тушканчика. Одно радует — обещали, что это ненадолго.
Послушно киваю головой и протягиваю ему листок бумаги.
— Маловато...
"...будет", — очень хочется добавить мне, но получается коротенький свист.
— Что? — задумчиво переспрашивает мой мучитель, пробегая глазами по исписанной ученическими каракулями бумажке, и тут же изволят пошутить, — Не надо так кричать, медперсонал сбежится.
"Очень смешно, — мрачно думаю я, — Как красиво, издеваться над маленькими!".
— Так. Ага. А почему не написал, как Чистый понял, что ты полезешь на гору?
Я засовываю указательный палец себе в нос, кручу и потом демонстрирую его Козету. Он уже знаком с этим моим жестом. Таким образом, я напоминаю своему старшему коллеге его собственные слова о том, что доклад должен быть без домыслов, предположений, соплей и эмоций.
Сан-Саныч слегка морщится.
— При чем здесь домыслы? Свидетели говорят, что Щербицкая собиралась тебя искать на утесе и говорила об этом у костра дикарей. Чистый мог это услышать. Так?
Обреченно киваю.
— Пиши! — он припечатывает листок на столе у меня перед носом. — Чуковский!
Я тянусь к носу.
— А не надо писать, "мог" или "не мог" услышать, — правильно меня понимает Сан-Саныч, — Пиши, что говорила Галина, кто находился рядом и на каком расстоянии. И кто чего делал после ее слов. И это не домыслы с соплями, а факты. Нет?
Ну что тут скажешь?
Киваю и тянусь за ручкой.
— А иностранцев в соседнем павильоне сможешь описать?
Я с удивлением поднимаю глаза на Козета. Хочется покрутить пальцем у виска, но это будет грубовато. Хамства мой инструктор не заслужил, сопливого пальца более чем достаточно.
— Что ты смотришь? Вспоминай. А как ты думал?
Встаю со стула и показываю ладонью уровень моего сектора обзора иностранных туристов. Где-то в районе своего пупка.
— Вот до этого места и описывай. Во что были одеты, объем, обхват, обжим. Ты, надеюсь, хоть кого-нибудь успел обжать?
Энергично киваю, делая вид, что обрадовался своевременному напоминанию. Потом правой рукой делаю выразительный жест. Так делают грузины, когда восклицают: "Вах!".
— Грузина мы проверили. Грузин чистый. Гиорги Руруниевич Додиани, двадцать второго года рождения, заслуженный виноградарь. Отдыхает по путевке в Мисхоре. За ним... Не важно.
Показываю целую мини-пантомиму, среди которых тыканье пальцем в живот, раскрытая ладонь перед глазами, которую я, якобы, читаю, и целая серия эмоциональных жестов, мол, чего тормозите-то?
— Самый умный, что ли? Проверяем по списку, не боись. А ты уверен, что агент среди иностранцев? А может он со стороны к их группе приклеился? Или к другой какой экскурсии. Вариантов море. Так что, сиди, вспоминай и пиши...
Сан-Саныч разворачивается и шагает в сторону выхода из палаты.
Оборачивается в дверях.
— И не шуми тут. Не надо...
Глава 22
Находиться взрослому человеку в теле ребенка — нелегкий труд.
Во-первых, все время приходится смотреть на мир снизу вверх. Вот, не хватает высоты, хоть ты тресни! Юрась с Родионом, сопляки лет по десять-одиннадцать, для меня — суровые богатыри. А взрослая часть всего населения планеты — просто цивилизация гигантов.
Зато прекрасно виден грунт.
И все его мелкие обитатели. Они постоянно приковывают к себе мое детское внимание. Приходится порой волевым усилием отрывать собственное любопытство от какого-нибудь жука, или ящерицы. А над мелким скорпиончиком, который однажды вылез из старинной каменной кладки больничной стены, мне пришлось один раз сидеть на корточках вместе со своим малолетним носителем добрых пятнадцать минут. Гонять его палочкой и заставлять ужалить самого себя хвостом в уродливую головку. Наверное, самому стало интересно.
Во-вторых, иногда трудно соизмерять свой мелкий рост, силу и воробьиную массу тела с взрослыми навыками, ухватками и привычками. Да элементарное — не все двери открываю с первого раза. Сначала легко и безрезультатно дергаю за ручку, а потом вспоминаю, что надо еще крепко упереться ногами, взяться двумя руками, а уже потом, пыхтя и обливаясь потом, тянуть тяжеленую деревяшку на себя.
А телефоны!
Видели бы вы, как я звоню по телефону-автомату! Там, где в будке выбиты стекла, еще более или менее просто — становлюсь двумя ногами на каркас и тянусь за трубкой. Но выбитые стекла здесь большая редкость! Приходится упираться ногами в обе стены в раскоряку и, оскальзываясь, ползти до желанной пластмассовой загогулины. А телефоны без будок, с одними лишь навесами — вообще не для меня...
А выключатели!!
Почему в советском прошлом все выключатели наверху?! Чтобы детей током не ударило? Мудро!
Когда я захожу в темную комнату, всегда привычно начинаю шарить по стене на уровне своей, извините, задницы. А это — сантиметров шестьдесят от пола. Никакой чудо-архитектор туда выключатель не поставит. Спустя секунду с досадой вспоминаю это и тяну руку вверх. Это уже максимум метра полтора. Но здесь все выключатели на высоте 160 сантиметров! Стандарт, туды его в качель! И... начинаются прыжки к заветному электро-механическому устройству. А оно еще и щелкается туго! Скажу больше, его выключать легко снизу. А чтобы включить — надо ударить в прыжке по верхней части клавиши! Куда в темноте прицелится практически невозможно! Вот и скачешь наощупь козлом в полумраке.
Как-то, самооценки это не повышает...
И в-третьих, очень меня ныне беспокоит физиология воспроизводства рода человеческого, простите за интимную тему. Энергии — хоть залейся. Жизненный тонус зашкаливает, а возможностей...хм...никаких.
Мои счастливо распахнутые от золотого детства глаза постоянно натыкаются на взрослых особей женского пола, которые раза в два выше и минимум раза в три старше малолетнего ценителя прекрасной половины. Не мешает даже заниженная в пространстве точка наблюдений. А иногда даже и...помогает.
Ну и что дальше? В мозгах пожар, а... тела нету. Вернее, есть, но... как-то недостаточно. Маловато будет. Это все равно как, выйти на охоту, и пытаться застрелить медведя указательным пальчиком.
Пуф-ф!
Ирина, кстати, давно заметила сию диспропорцию психики своего подопечного, и это для нее стало предметом постоянных подколок в мой адрес. Спасает лишь то, что это не единственная странность семилетнего ребенка, о которой осведомлены мои наставники. Собственно, на моих странностях и зиждется наше с ними сотрудничество.
Это я все о том, как трудно ощущать себя взрослым в детском теле.
А каково ребенку?
Каково этому хрупкому и беззащитному организму таскать в себе взрослое сознание? При том, что искушенный менталитет, обширные знания и не сладкий, прямо скажем, опыт прожившего нелегкую жизнь мужика постоянно втягивают ребенка в неприятности!
Смотрите, как любопытно получается — жил себе ребенок и жил, ходил в школу, играл с друзьями, беззаботно взрослел и набирался опыта. А когда этот же самый опыт фантастическим образом оказался в его собственной голове, да уже в сформированном состоянии, у ребенка начались проблемы!
Получается, взрослое сознание стимулировало возникновение агрессивной среды вокруг беспомощного ребенка. Взрослые мозги создали взрослые проблемы!
И какой напрашивается вывод?
Неприятный.
Очень неприятный.
Наши взрослые проблемы зародышами сидят в наших собственных взрослых мозгах. И теперь я тому — прекрасное доказательство.
* * *
— Что так шумно у тебя? Постоянно орет кто-то!
Ну, здрасте! Еще одна шутница заявилась. Ну, пошути, пошути.
— Баб что ли водишь в палату? — Ирина замечает мой выразительный прищур и паникует, — Ой! Вот только голос на меня повышать не надо!
Делаю страшные глаза и подбородком показываю ей за спину. Мол, пришел кто-то. Ирина оборачивается, а я запускаю в нее подушку.
Попал!
— Вот, жучара, — смеясь, она приносит подушку, бросает ее на постель и усаживается там же, — Ну, как ты, ма-аленький?
Я замахиваюсь на нее ручкой.
Упс!
Капля чернил летит через всю палату и украшает собой подушку на пустой заправленной коечке. Пальцам тоже слегка досталось. Вот ведь архаика! Когда уже начнем писать шариковыми?
— Пишущей ручкой надо бить без замаха, — начинает умничать мой боевой педагог, — идеальный укол получается, если острие входит точно в глаз. Но в этой области очень незначительная площадь поражения. Чуть в сторону и попадаешь либо в кость, либо в переносицу — и то, и другое неэффективно. К тому же, верхняя часть человеческого тела почти всегда находится в движении. Противнику, заметившему опасность, достаточно просто слегка повернуть голову. А вот если так!..
Вот, пантера!
Ручка у нее уже в руках, перо уперлось в мою кожу на шее в районе сонной артерии. Другой рукой она придерживает мне голову сзади.
"Фиксирует, чтобы не поранился, — соображаю я, — ни секунды без учебы!"
— А вот так ты всегда сможешь надежно вывести из строя любого злодея. Надолго. Или убить.
Она мягко отстраняется и садится обратно на койку.
Я начинаю беззвучно смеяться. Смех разбирает все сильнее и сильнее.
Просто Ирина, привычно крутнув в пальцах пишущую ручку в обратный захват, забыла, наверное, что это не боевой стержень, который мы используем на тренировках, а пластиковая трубочка, наполненная противной и плохо отмываемой фиолетовой жидкостью. Теперь украшена не только подушка моего соседа, а еще и футболка девушки, в приятном для моего глаза месте.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
