Порт-Артурский гамбит: Броненосцы Победы

В шлюпке Василий всё ещё не мог придти в себя: Ещё один орден! Не так давно в письме с тёплой усмешкой переданным ему командиром "Олега" Добротворским ("Олег" привёз весточку от Ольги, пошутил тогда каперанг), Ольга писала, что уже знает о его Георгии, а сейчас ещё один. Невероятно. Уж точно можно будет придти в гости к её семье не пряча глаз и не робея в ожидании сурового взгляда отца любимой, капитана первого ранга Капитонова. Только бы дожить до этого дня, только бы дожить...

Глава 5

Снова в Индийском океане

Тронулись. Пошли.

"Длинным скорбным листом наших котлов и механизмов" назвал когда-то реальный переход Второй Тихоокеанской кавторанг Семёнов в своей книге "Расплата". Данная реальность ничем не отличалась в этом плане от реальности нашей. Регулярно выходили из строя механизмы на кораблях. Чаще всего это случалось либо на стариках "Сисое Великом" и "Наварине", либо на "Орле", который был наспех доделан, чтобы успеть ввести его в состав эскадры. Зачастую эскадренный ход не превышал пяти узлов, в сутки проходили около ста восьмидесяти миль, то есть средний ход составлял около восьми узлов, и это учитывая попутное течение, добавлявшее пол узла.

И снова бесконечные угольные погрузки в океане, снова раскалённый ад угольных ям и безжалостная угольная пыль... На госпитальный "Орёл", после каждой погрузки, доставляли десятки людей. Рожественский просто "заболел" углем, говаривали, что даже во сне он метался и бормотал: "Уголь! Уголь! Я приказываю грузить ещё!"

Очень облегчили работу новые немецкие угольные мешки — квадратной формы, с плоским дном и из очень прочного материала. С ними было значительно удобнее работать как при загрузке угля, так и при перемещении его.

Из воспоминаний старшего врача крейсера "Аврора" Кравченко В.С.

... Ещё на Мадагасеаре, когда мне пришлось оставить свой "Изумруд", чтобы заменить старшего врача с "Авроры", списанного с крейсера по болезни и отправившегося в Россию, я был приятно удивлён прибыв на новое место службы. Радовал порядок на корабле, душевное отношение его командира, капитана первого ранга Евгения Романовича Егорьева, радушие кают-кампании, здоровый вид матросов, среди которых больных было меньше, чем на "Изумруде" при вдвое большем числе экипажа. На второй день после прибытия и вступления в должность я стал проводить медицинский осмотр команды и был несказанно удивлён. Что здесь за молодцы! Здоровые, стройные, весело и бодро подходят, дают бойкие ответы. Заглянул на камбуз, в баню. Хорошо кормят, часто моют — не придраться. Лазарет, правда, превращён в угольный склад. Благо что аптеку ещё не тронули. Ну это всеобщая проблема на эскадре, на всех кораблях уголь, уголь, уголь... Трудно примириться с лазаретом на рундуках, но пока вроде бы обхожусь. Больных, повторяю, очень немного, не то что на "Изумруде", где каждое утро ко мне выстраивалась очередь из шестидесяти человек.

На крейсере имеется оркестр, содержащийся на деньги офицеров: очень недурён. По моему это не роскошь, а необходимая на больших судах вещь. Музыка чрезвычайно благотворно влияет на настроение, меняет его, вызывает особый подьём. На "Авроре" даже авральные работы исполняются под звуки оркестра: исполняется весёлый "янки дудль" и тяжеленные катера и барказы буквально взмывают в воздух. Лихо работает команда! А под звуки своего аврорского марша (есть такой) экипаж полезет куда угодно. Жаль что в бою оркестр не может играть — ничего не будет слышно среди звуков выстрелов и взрывов. Впрочем, во время боя, решено инструменты далеко не прятать — почём знать, может и ко дну пойдём с развевающимися флагами и под звуки гимна.

Перед выходом все набрали страшную уйму угля — на палубах громоздились горы мешков выше человеческого роста, завалена кают-кампания, к орудиям оставлены лишь узкие проходы. Это просто какое-то угольное сумасшествие!

Наблюдал как авроровцы грузят уголь. Есть на что посмотреть! Белоручек здесь нет, даже франтоватые офицеры, превратившись в эфиопов, отдают приказания хриплым голосом. И всё под звуки "янки дудль". Ко мне то и дело являются раненые, кто на своих ногах, а кто и на носилках. У некоторых раны на голове, да такие, что просто лоскутья скальпа свисают, черепные кости видны. Вычистить такие ранения очень нелегко — даже лицо отмыть от угольной пыли проблема, а тут... Но "Аврора" регулярно берёт адмиральские призы за погрузку угля. Рожественский нами чрезвычайно доволен. После первой погрузки в океане прибыл к нам на крейсер, благодарил офицеров и матросов. А на следующий день был приказ по эскадре, рекомендующим ознакомиться с нашим распределением угля. Назавтра, в назначенное время, принимали делегации с других судов. Выслушали много лестного.

В открытом океане заняться особо нечем, решил всё-таки сделать то, что давно намеревался — залезть в бочку сигнальщика, наблюдающего за горизонтом на фок-мачте. Долез до марса — тяжеленько, до саллинга — ещё хуже. Закружилась голова, люди внизу кажутся муравьями, а сам крейсер таким узким и хрупким по сравнению с открывающимся простором океана. Позавидовал я лемурам, которые никакого головокружения не испытывают и прыгают рядом по штагам и реям.

Лемуры появились у нас, естесственно, на Мадагаскаре. Практически все экипажи покупали для своих кораблей какую-то экзотическую живность. Но мы пожалуй переплюнули всех. Не говоря уже о двух собаках, которые плыли с крейсером ещё из России, на борту появилось несколько лемуров, механик купил на острове пару хамелеонов, самца и самку, и они жили в его каюте. Евгений Романович принёс с охоты приличных размеров питона, которому сам перебил палкой хребет. С тех пор этот тропический змей стал любимцем капитана и моим пациентом. На палубе в чане сидит небольшой крокодил, по палубе днём и ночью ползают две здоровенные черепахи, о которых часто спотыкаются матросы поминая чёрными словами и всю эту живность, и тех, кто притащил её на "Аврору".

Ещё на Мадагаскаре в кают-компаниях много спорили о том, какой пролив изберёт для дальнейшего пути командующий. Да что там в кают-компаниях — все газеты кроме русских отводили этому вопросу целые столбцы. Идти Зондским проливом считалось в этих газетах самоубийством, Малаккский даже не обсуждался, наиболее вероятным считался поход вокруг Новой Гвинеи, некоторые вообще советовали обогнуть с юга Австралию.

Каково же было удивление офицеров эскадры, когда по выходе из Носси-Бэ они узнали, что эскадра пойдёт именно Малаккским проливом. То есть там, где противник ожидает менее всего. Но это было крайне рискованно, стоит японцам расположить там свои миноносцы и, при ночном форсировании достаточно узкого пролива, можно потерять от минных атак несколько кораблей. А за светлое время суток полностью пройти его не реально.

К тому же постоянно, ещё в открытом океане, нервировали донесения о неопознанных кораблях, а то и конкретно о миноносцах следующих за эскадрой. То "Светлана", то "Олег", то "Камчатка" и другие чуть ли не ежедневно присылали подобные донесения.

По ночам основная часть эскадры шла с полным освещением и напоминала город в океане, но один из отрядов всегда шёл в отдалении с потушенными огнями, готовясь к ночным переходам вблизи района боевых действий. Впоследствии это дало свои плоды и освещёнными шли уже только транспорты, а боевые корабли по разные стороны от их строя следовали "невидимками".

Попытки отрабатывать слаженное маневрирование днём особых успехов не принесли, даже несложные перестроения и повороты удавались одновременно хорошо если нескольким кораблям.

Когда стало ясно, что эскадра пойдёт Малаккским проливом, над палубами всех кораблей повисло напряжение. Очень многие офицеры осуждали Рожественского за столь необдуманный риск. Ещё на Мадагаскаре поступили сведения, что два японских вспомогательных крейсера "Ниппон-Мару" и "Гонконг-Мару", с подводными лодками на борту, отправлены к Индийскому океану. Более удобной позиции для атаки русских кораблей, чем в Малаккском проливе не придумать. Но форсирование пролива прошло неожиданно спокойно. За полтора суток на эскадре даже не было повода волноваться.

Когда проходили мимо Сингапура из порта к эскадре устремился пароходик под флагом русского консула, с него передали на "Бедовый" свежую прессу и он ещё около часа сопровождал эскадру следуя на траверзе "Суворова"

Известия о течении войны снова были неутешительными: Русская армия, несмотря на численное превосходство, была разбита японцами под Мукденом. Это известие, конечно, не подняло настроение ни офицерам, ни матросам. Пусть и был смещён с должности командующего Куропаткин, а вместо него назначен Линевич — утешало мало. "Снова набили макаки коекакам", — незримо витало и в кубриках, и в кают-кампаниях.

На выходе из пролива произошёл курьёзный и очень обидный случай: Встретили английский крейсер, который просигналил: "Не различаю вашего флага". Ближайший к нему "Изумруд" собирался ответить, что флаг у нас вице-адмиральский, но, по ошибке поднял "ножи и вилки". (В сигнальной книге "вице-адмиральский" и "ножи и вилки" стояло рядом)*. Англичанин ответил "Благодарю" и салютовать не стал.

Рожественский пришёл в нешуточную ярость и приказал выразить "Изумруду" особенное неудовольствие.

* В нескольких источниках упоминается этот инцидент, однако ни мне, ни тем, кто помогал мне в написании книги так и не удалось выяснить, что означает сигнал "ножи и вилки".

Глава 6

На подступах

Камрань

На подходах к берегам Аннама выяснилось, что "Александр Третий" имеет угля практически "на лопате", нехватка составляла около четырёхсот тонн. Рожественский долго не мог поверить в это и несколько раз переспрашивал гвардейский броненосец. И получал подтверждение. По всей вероятности основной причиной были призы, которые регулярно брал "Александр" во время угольных погрузок — чтобы их получить докладывали о завершении приёмки угля до полного заполнения угольных ям. Дело конечно не в деньгах, просто очень хотелось высоко держать марку своего корабля.

Но заходить в какой-то из французских портов или бухт было всё равно необходимо. Госпитальный "Орёл" ушёл в Сайгон, а остальные корабли зашли в бухту Камрань, где стали на якоря и занялись привычным для стоянки делом — ремонтом механизмов. Крейсера постоянно несли дальний дозор, так как в этих водах уже можно было запросто нарваться на атаку японского флота.

Вскоре из Сайгона пришёл транспорт с овощами, которые здесь выращивались в больших количествах и команды наконец-то получили на обед щи, вкус которых уже почти забыли. Правда овощи этого парохода предназначались для кают-компаний и побаловать матросов свежими овощами командующий разрешил пока только один раз.

С этим же пароходом, нанятым князем Ливеном, командиром "Дианы", на эскадру "в гости" прибыли офицеры интернированной в Сайгоне "Дианы" и Остелецкий, бывший старший минный офицер "Пересвета", который в связи с переломом руки был оставлен руководить разоружением "Сердитого".

— Ну как, Василий Михайлович здесь поживает моё бывшее хозяйство? — протянул он уже зажившую руку Соймонову, прибыв на "Пересвет".

— Всё в порядке,Павел Павлович, — приветливо улыбнулся лейтенант, — Чувствуется рука бывшего хозяина. Почти нету проблем, настолько всё налажено и ухоженно. Стараюсь поддерживать прежний порядок. Правда радиостанция меня скоро в гроб вгонит. Извините, но просто совершенно самостоятельное устройство, которое работает по только ему ведомому графику. И главное — совершенно не могу понять в чём там дело.

— О да! Вечная моя бывшая головная боль! — кивнул Остелецкий, — Не переживайте, у меня тоже с ней всегда не ладилось. А как мои архаровцы поживают?

— Тот же вопрос вам хотел задать, — весело посмотрел на Остелецкого Василий, — Как там на "Сердитом"? А минёров-гальванёров о вашем визите я предупредил, ждут вас на баке.

— Да в порядке все ваши миноносники, даже не чихнул никто за всё это время, — Остелецкий замялся поглядывая в сторону носа броненосца, — А вы не обидитесь, если я...

— Да о чём речь! Они вас ждут. Ещё пообщаемся позже, Павел Павлович. Простите, не спросил сразу — Как ваша рука?

— Да в порядке... Надо же мне было сунуться к этому выстрелу — показалось, что защитный понтон мимо мины проносит... Эх! Извините, я скоро, — и бывший минный офицер быстрым шагом поспешил к матросам, которые его помнили и ждали.

Да, — подумал Василий, — Если нижние чины так могут относиться к офицеру, то он точно живёт и служит не зря.

Но при прощании со своим предшественником Соймонов услышал комплимент.

— Знаете, Василий Михайлович, а матросы и Герасимыч (минный кондуктор броненосца) очень тепло и с уважением о вас отзывались. Вы молодец — ни расхлябанности не позволяете, ни высокомерия в отношениях с ними. Так держать! А уж если Герасимовичу вы по душе пришлись, то за порядок можете не беспокоиться. Он сам всё доглядит, если вы пропустите. В общем удачи вам.

— Спасибо! Не сочтите за труд отправить из Сайгона письма, — слегка замялся Василий, — всё побыстрее, чем если общей почтой будет.

— О чём речь! Не беспокойтесь. Как только сойду на берег. Ну, удачи вам в бою! Счастливо!

Офицеры пожали друг другу руки, и Остелецкий спустился в ожидавший его катер. Вместе с диановцами он возвращался в Сайгон.

А сейчас ненадолго перенесёмся далеко на северо-запад. Над головой нашего героя (и не только над его головой) собирается гроза, о которой он даже не подозревает.

Санкт-Петербург

Ольга Михайловна Капитонова, вернувшись с прогулки сбросила шубку на руки горничной и, разувшись, быстро прошла к себе. Очень хотелось вернуться в прошлый век, к приключениям графа Монте-Кристо, к книге, которую она открыла для себя совсем недавно. Её мало увлекала отечественная литература — герои казались "ходульными" и неживыми. И практически всегда сплошной негатив. Всё или заканчивалось плохо, или было плохо вообще и всё время. Разве что рассказы Чехова веселили иногда. А хотелось читать о сильных и благородных мужчинах, о нежных, верных и красивых женщинах. О любви и ревности, о борьбе за своё счастье. Но чтобы заканчивалось всё хорошо.

Но пристроиться в кресле с книжкой так и не удалось. В дверь постучала горничная, Алёна.

— Барышня! Ирина Сергеевна просит вас зайти.

Ольга с сожалением отложила томик Дюма и направилась в комнату матери.

— Ну что такое, мам? Я только вернулась, хотела отдохнуть, — обиженно начала Ольга заходя в комнату. С удивлением обнаружила, что Михаил Николаевич Капитонов, её отец, тоже находится здесь. И вид у него, мягко говоря, не очень жизнерадостный.

— Сядь, Ольга. У нас к тебе серьёзный разговор, — Лицо Ирины Сергеевны Капитоновой, всё ещё миловидной, несмотря на некоторую полноту женщины, было слегка напряжено. Евгений Филиппович вчера приходил ко мне с серьёзным предложением. В общем он просит твоей руки...

— Мама! — голос Ольги непроизвольно сорвался в крик.

— Не смей повышать на меня голос. Я обещала поговорить с тобой, и думаю, что смогу убедить, что в жизни важнее не романтические глупости, а житейская мудрость...