Нуманция

— Редко встретишь женщину, которая в присутствии мужчины ест то, что хочет и в тех количествах, каких хочет.

— У меня нет желания вам понравиться,— отрезала она,— Какой в этом смысл?

Он приподнял брови, согласно кивнул головой:

— Разумно.

Ацилия выбрала себе яблоко, глянула в упор:

— Я могу взять нож?

Марций качнул головой. Ацилия отрезала себе половину яблока и аккуратно вырезала сердцевину, долго смотрела на лезвие ножа. Спросила:

— Вы правда смогли бы убить меня вчера?— подняла глаза на Марция и убрала нож на стол.

— А ты — меня?

Она помедлила с ответом:

— Я защищалась. И защищалась не от человека, а от животного, вы бы сами на себя вчера поглядели... Да! Я бы убила вас!

— А я бы — тебя!

Ацилия отвернулась, поджимая губы:

— Мы взаимно ненавидим друг друга...

— Нет!— перебил он её,— Я совершенно не чувствую к тебе никакой ненависти, я тоже, просто защищался, меня вывел из себя твой подлый удар, я его совсем не ожидал...

Ацилия хмыкнула, откусила кусочек яблока, откинулась назад, глядя на хозяина со стороны. Спросила вдруг:

— Вы действительно хотите сделать всё так, как собрались? Вы честно хотите этого ребёнка? И желаете свою жизнь связать со мной? Вы в самом деле этого хотите... Чтобы я была вашей женой? Правда?

— А почему бы и нет?— он вздёрнул подбородок,— Да, я этого хочу!

Ацилия усмехнулась:

— Вы сумасшедший! Вы же знаете, что я ненавижу вас. Я никогда не прощу вам всё, что вы сделали со мной... И у меня такое ощущение, что даже это всё вы делаете мне назло...

— Нисколько!

— Тогда вы эгоист! Вы желаете устроить свою жизнь, обзавестись семьёй за мой счёт, меня не спросив, а я не хочу! Не хочу! Вы хотите заставить меня, потому что я — ваша рабыня... Интересно,— она усмехнулась,— Вы сначала дадите мне свободу, а потом женитесь, или наоборот, станете по закону мужем рабыни, наплодив рабов и ублюдков?.. Если первое, то я, как свободный человек, могу не согласиться на брак с вами. Об этом вы подумали?

— Ты сильно умная для женщины.

— Меня учил отец.

— Твой отец умный человек, если заботился о дочери.

Ацилия качнула головой согласно. Марций рассматривал её, внутренне восхищаясь ею. Красивая, сильная, решительная. Чёрные с медью волосы на плечах, разорванная на груди одежда, он скользил глазами вниз, вслед за разрывом, в горячую ложбинку... Она кому хочешь голову вскружит, можно понять Лелия, а если ещё знать, что в этой голове есть мозги, а не только красивые глаза... Ты будешь, будешь моей женой, вот увидишь!

— Я что-нибудь придумаю. Женюсь на тебе после того, как родится ребёнок, ты привяжешься к нему, а потом получишь свободу и сама никуда не уйдёшь.

Ацилия усмехнулась:

— Хитро! И вы ещё обвиняете меня в подлости?

— Никакая это не подлость! Я просто хочу удержать тебя...

— Зачем? Влюбились?— она улыбалась с пренебрежением и вызовом. Марций немного помолчал:

— В Риме почти все браки совершают без любви, и рождаются дети, тем не менее... А, может, и правда из всех женщин, кого я знаю, я бы только тебя хотел видеть своей женой...

Ацилия расхохоталась ему в лицо, даже не удосужилась отвернуться:

— Вот это да! Ничего себе новость! С той ли ноги вы встали? А, может, Лелий вчера повредил вам голову?— она перестала смеяться, успокоилась и стёрла с губ следы смеха,— Сумасшествие! То вы заявляете мне, что я у вас наложница, чтобы деньги на волчицах экономить, то вдруг "подстилка центуриона", то желаете вдруг Лелию продать на душевном порыве, ну извините... Первый раз слышу, чтобы невест выбирали таким образом... Сначала девушку насилуют, бьют, чуть не убивают ножом, а потом говорят: "Дорогая! Это любовь! Я женюсь на тебе!.." Да вы сумасшедший... Послушайте сами себя!

Марций молчал, потом ответил:

— Просто знакомых женщин у меня было мало...

Ацилия с улыбкой кивала головой, издеваясь над ним всем своим видом:

— И, пожалуй, все они были проститутками, если я оказалась лучше их.

— Не все...

— Вы умеете делать комплименты,— отвернулась, чувствуя, как пальцы впиваются в яблоко. Помолчала,— Знаете, а, может, просто позвать врача, вытравить этого ребёнка и никаких проблем ни у вас, ни у кого другого?

— Только посмей!— он поднялся на ноги, нависнув над ней и столом, их разделяющим. Ацилия долго глядела ему в лицо снизу вверх, потом медленно положила на столешницу недоеденное яблоко, произнесла:

— Ладно, мне просто хочется верить, что он от той... последней ночи, когда вы были совсем не таким, как обычно... как всегда...

Поднялась и ушла к себе, только шторы колыхнулись. Марций глядел ей вслед, разомкнув в растерянности губы. Она права, она во многом права. Но ребёнка... Он хочет этого ребёнка... Хочет именно от неё...

Боги святые, храните от безрассудности.

* * *

На следующий день Марций, как и в прошлый раз, принёс ей розовую столу, положил на трипод.

— Переоденься.

Ацилия смотрела более чем удивлённо, стояла, застыв с гребнем в руках.

— Зачем это?

Он обернулся к ней:

— Ты собираешься в этом ходить?

Он имел в виду её рваную одежду. Ацилия хмыкнула, помолчала, но с места не сдвинулась, убрала с губ прилипшую прядь волос, спросила:

— А почему опять розовая? Розовый — это ваш любимый цвет?

— У меня нет любимого цвета.

Ацилия мельком окинула его всего с головы до ног — простая туника по-домашнему, рука перевязана, на вид спокоен.

— А почему тогда?

Пожал плечами искренне:

— Не знаю... Мне казалось, этот цвет тебе идёт.

Ацилия согласно покивала головой, принимая ответ, но одежду не взяла, провела гребнем по волосам, произнесла задумчиво:

— Зато это мой любимый цвет...

— Ну вот!— он усмехнулся,— Угодил...

Но Ацилия только глянула на него из-под ресниц, не разделяя воодушевления, занималась волосами.

— Подойди ко мне.

Она подошла, чувствуя, как от напряжения затвердели мышцы скул, что ещё? Опустила руки, пряча их в волосах, но он сумел найти её левую кисть там, потянул на себя, сжимая пальцы. Ацилия отпрянула, но Марций, не говоря ни слова, надел ей на руку тонкий серебряный браслет.

Ацилия вырвала руку, скривившись от возмущения, стала стягивать украшение пальцами правой руки, гребень мешал, но она справилась:

— Вы что?.. Вы зачем это?.. Ничего мне не надо!.. Я не приму от вас никаких подарков... Не надо мне ничего...— протянула ему. Но Марций не взял:

— Почему?

Передёрнула плечами, сверкнув белыми ключицами в прореху туники:

— Все подарки к чему-то обязывают, а я не хочу быть никому должной, и тем более вам.

— В одежде же ты ходишь.

— Потому что выбора нет, не ходить же мне голой? А без этого всего я могу прожить, в этом нет необходимости...

— Привыкла носить золотые? С камнями?

Ацилия поджала губы, испепеляя его взглядом, долго молчала.

— Мы разговариваем с вами на разных языках. Я никогда не делала фетиша из драгоценностей, мне они дороги всего лишь, как память о тех людях, кто мне их дарил. А дарили мне их всегда от чистого сердца... Заберите!— протянула руку.

— А я, выходит, не способен "от чистого сердца"?

Ацилия пожала плечами:

— Не знаю, наверное, способны — для тех людей, кого цените или любите... Ко мне это не имеет никакого отношения.

— Тогда пусть это будет твоему ребёнку, нашему ребёнку... Мне любить и ценить его` позволяется? Могу я сделать этот подарок ему?

Ацилия смутилась, не зная, что сказать. Опустила руку:

— Ладно. Если так, то пусть будет так...

Медленно натянула браслет на левое запястье. Раз ему так хочется. Холодный металл ожёг разгорячённую кожу. Но пусть только попробует вспомнить про него и потребовать расплаты.

Отвернулась, отгораживаясь волосами.

* * *

Цест пришёл к обеду, потребовал тёплой воды и принялся разматывать бинты на плече и груди Марка. Аккуратно скручивал их, сберегая на будущее. Марк следил за его руками, внутренне приготовился к боли.

Подошла Ацилия, поднесла бронзовую миску с тёплой водой, стояла над ними незаметно.

— Поставь пока тут,— показал Цест, даже не глянув в её сторону, а когда она выполнила, добавил,— Хорошо.

— Ещё что-нибудь нужно?— спросила Ацилия.

Цест поднял глаза:

— Если что-нибудь будет надо, я позову,— смотрел прямо, и Ацилия ушла под его пристальным взглядом, спросил Марка,— Это она?— тот согласно кивнул головой,— На каком она уже месяце, говоришь?

— На втором...

— Ну да, пока не видно,— перевёл глаза на декануса,— В самом деле собрался обзавестись семьёй?

— Да, есть такая мысль...

Цест немного помолчал.

— Каждый когда-нибудь доходит до этого, кто-то раньше, кто-то позже, и я собирался два года назад...— намочил тряпку, приложил к ране на груди, отмачивая присохший бинт. Опять заговорил, был болтлив сегодня,— Она из Нуманции? Я что-то слышал про неё, говорят, ты выиграл её у Овидия в кости...

— Так и было.— Вставил Марк неторопливо.

Цест немного помолчал:

— Меня не интересует, как она как женщина, поверь мне, ответь мне только на один вопрос,— прямо глядел в глаза,— В Нуманции она была кем? Из какой она фамилии? Не аристократического ли она рода? Может, у неё есть родственники и её ищут? Уж слишком мне кажется, она...— замолчал и пожал плечами. Марк почувствовал раздражение на Цеста, какое ему, собственно, дело?

— Она — моя рабыня, мне всё равно, кто она была в Нуманции... Нет! Я думаю, что никакая она не аристократка... Может быть, была рабыней в какой-нибудь семье, вот и нахваталась там...

— Ладно, не горячись, мне, в принципе, это безразлично... Если хочешь здоровую жену и ребёнка, береги их, хотя бы первое время береги... Держи себя в руках, я за свою жизнь на многое насмотрелся, а как врач так и вообще...— отвернулся, снова намачивая тряпку,— Но если ты и впрямь намереваешься заводить семью, я думаю, ты и так всё понимаешь.

Дальше он молчал. Отрывал бинты и обрабатывал раны, хвалил Марка за хорошее здоровье, накладывал новые чистые бинты.

— Я приду дня через два, как будет возможность, может, к этому времени тебе уже и перевязка будет не нужна.

— Что там Лелий?— поинтересовался Марк.

— Лелий?— Цест мыл руки, задумчиво вытирал их в полотенце,— Я оказался прав, а они — нет... Рана не глубокая, как я и думал, да и заживает на нём всё быстро, как у тебя здоровье, дай бог... И откуда вы такие?..— стал собирать инструменты в ящик,— Уже встаёт и пытается ходить по палатке... Удивительно! Поправляется... С некоторыми возишься, возишься, и то, и это, а оно никак, а с такими, как... — покачал головой,— Ладно, пойду я, ещё зайду к нему, посмотрю. Зовите, если что.

Ушёл. Марк осторожно надел тунику поверх нижней короткой, которую пришлось одёрнуть вниз, после перевязки все раны болели, и почему-то раздражение портило настроение.

Марк пошёл к ведру попить воды и столкнулся с рабыней, с её прямым взглядом больших тёмных глаз:

— Так, значит, вы уверены, что я не аристократического рода, да?

— А ты всё время подслушиваешь?— спросил вопросом на вопрос, даже не смутился, прошёл к ведру, подхватывая ковш с водой. Ацилия развернулась, провожая взглядом:

— Вы так громко разговаривали, что не оставили мне выбора.

— Да брось ты!— он пил, потом обернулся, не глядя убирая ковш и стирая с губ остатки воды,— Ты всё время подслушиваешь, даже те разговоры, которые тебя не касаются.— Смотрел ей в лицо.

— Если это и происходит, то не по моей вине.

Он только хмыкнул и прошёл мимо. Ацилия смотрела ему в спину. Он злил её, злил невыносимо:

— Вы всё время врёте? Ложь — это постоянная составляющая вашей жизни?

Он обернулся медленно:

— Я не вру, я просто иногда умалчиваю правду, а это не ложь...

— Почти что ложь!— выпалила Ацилия.

— Почти что...— пожал плечами, собрался уходить, но Ацилия остановила его вопросом:

— Что из того, что вы мне наговорили — правда? А что — почти что ложь? Что вы умолчали? Можно ли вам вообще верить?..

Марк долго молчал, разглядывая её лицо.

— Цесту я ничего не сказал о тебе, чтобы не было лишних вопросов, с тобой же я честен, мне нужна ты, и нужен мой ребёнок...

На этот раз уже усмехнулась сама Ацилия:

— А если я скажу ему, что вы скрываете правду, что я хочу уехать от вас, а вы не пускаете...

— Ему всё равно!— перебил Марк,— Цест — врач, а не судья, искать кто прав, кто виноват, и уж тем более вмешиваться и выслушивать жалобы.

— Я и не собираюсь жаловаться.

— Вот и молодец...

— Я просто не привыкла, чтобы что-то делали со мной, не спросив моего желания, а вы всё уже решили и за меня и для меня.

— Тебе вредно волноваться, поменьше бери всё это в голову.— Развернулся и пошёл, давая понять, что разговор окончен. Ацилия проводила его глазами, от бессилия стискивая кулаки, сжимая зубы.

* * *

Прошло несколько дней. Марций уже снова вышел на службу, и Ацилия осталась одна, да и одной ей было лучше. За эти дни они мало ругались, просто терпели друг друга, иногда разговаривали на отвлеченные темы, он звал её с собой за стол, и Ацилия редко отказывалась: всё равно не отстанет, начнёт задавать вопросы, уж лучше сдаться.

Днями Ацилия мало чем занималась, играла на флейте, принимала ванну, ходила по лагерю, смотрела, как тренируют молодёжь, много общалась с Авией. Та искренне рада была за Ацилию, успокаивала, говорила, что Марций слывёт в лагере человеком, который держит слово, и уж, если он пообещал, что сделает её своей женой, то сделает непременно. Ацилия только вздыхала, эта перспектива мало радовала её, хотя за последние дни он вёл себя хорошо, показывал себя совершенно с незнакомой стороны. Был заботлив, мало вызывал неприятия по отношению к себе. Но Ацилия-то знала, каким он мог быть, когда выходил из себя или что-то было не по его желаниям. Рядом с ним не расслабишься, так и жди чего постоянно.

Ацилия часто просыпалась по ночам и долго лежала, глядя в полумрак, всё представляла себе, что же ей делать, как сложится её дальнейшая жизнь, а, может, и правда смириться ей? Пойти на поводу у судьбы? Всё равно, даже если она вернётся в Рим, что это изменит? Там она попадёт под власть брата, которого не видела почти пять лет. Может, там тоже самодур не лучше этого Марка, тоже будет требовать что-то, вмешиваться, и на своё усмотрение распоряжаться её судьбой и жизнью её ребёнка...

Хотя, он всегда присылал Ацилии подарки из Рима, приезжал, когда она была маленькой, любил с нежностью родного брата, навряд ли его отношение поменялось бы после всего, что пережила Ацилия. Всё, что было с ней, было не по её вине.

В ту ночь она опять лежала без сна, думала. Ладонь сама собой легла на живот. Здесь... Здесь он, его ребёнок... Ещё маленький, ещё света не видевший, а уже его... Весь в него... Весь, как он... Аж содрогнулась, напрягая пальцы ладони.

Нет! Пока он только её, и находится у неё под сердцем, слышит его удары, и больше похож на неё, на неё, свою маму...