| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Мысль заставила его улыбнуться. Не связывайся с прессой, никак и никогда, особенно, если ты грязный, как коренные зубы ранкора. Почти у каждого есть что-то, что не хотелось бы увидеть сверкающим по голосетям, но если ты подлец — то у тебя таких вещей больше. Гораздо больше.
И он нашел их.
Фильбу выпотрошат и повесят на солнцепек для просушки, туда ему и дорога. Ден хохотнул себе под нос и с удовольствием принялся кромсать ножом еду. Месть — прекрасная приправа к обеду.
К необычным обедам он привык, когда начал мотаться по всяческим планетам. Одно из первых правил, которые Ден усвоил еще юным репортером, гласило — если не научишься есть и пить приготовленное из флоры и фауны того мира, куда прискакал вслед за военными, то быстро начнешь страдать от голода и жажды. Место на борту межзвездного военного транспорта в большой цене, и его редко тратят на экзотическую пищу. Ден слышал, что клон-солдаты запрограммированы получать удовольствие от простой пищи, но даже при этом разнообразие рас в республиканской армии и флоте оказывалось столь велико, что обеспечить всех едой по вкусу просто нереально. Даже офицеров, которым, как всегда, положены привилегии.
Солдатам в поле полагался СП — сухой паек, который представлял собой загущенное пюре, содержащее достаточно питательных веществ для представителей всех рас. По цвету он обычно варьировался от неаппетитного до отвратительного, по фактуре и вкусу — от старой пластоидной подметки до чего-то, чем может подавиться и неймодианец. Понимая это, военные повара, попав на новую планету, первым делом рассылали фуражиров — найти и притащить что-нибудь, что может оказаться съедобным. Ден побывал в нескольких мирах, где было не найти местной растительности или дичи и где солдаты худели из-за постоянной диеты из сухпаев. Он сам терял в весе в таких командировках.
К счастью, если что-то на Дронгаре и заслуживало доброго слова, так это обилие того, что можно поймать, собрать, срезать или выкопать, и хотя вряд ли местные кушанья удовлетворили бы изысканного гурмана, в общем-то, кухня Ремсо была совсем неплоха. Ден заказал тарелку местной сухопутной креветки — существа размером с руку, которое, будучи зажарено с травами и специями, по вкусу удивительно напоминало нетопырку, только чуть острее. Его подали с каким-то ярко-оранжевым протертым корнем, у которого оказалась нежная фактура и приятный запах корицы. Обед запивался местным же элем, и — что ж, ему приходилось есть много худшее. Пока кто-то, в конце концов, не придумает, как сделать машинку, которая сможет в мгновение ока собирать еду из атомов — вроде тех, что вечно используют путешественники из футуристических голодрам — военная пища всегда будет оставлять желать лучшего.
Вообще-то, даже сухпай он ел бы с удовольствием — чувствуя себя так, как сегодня. Без ложного цинизма — хорошая история проходит долгий путь к тому, чтобы репортер почувствовал себя достойным своей зарплаты… даже если она очень мала…
Он поднял взгляд и заметил Зана Янта, отошедшего от прилавка с подносом. Ден махнул забраку.
— Эй, это флик-угорь? — спросил он, взглянув в тарелку хирурга. — Я его в меню не замечал.
— Нет. Это вертячка, гигантский червяк, тушеный в соке красных фруктов и приправленный жареными светляками.
— А. Звучит… аппетитно.
— Ну, конечно, это не ресторанчик на Манараи, — ответил Зан, — но всяко лучше сухпая.
Дхур озадаченно уставился на Янта.
— Ты ел на Манараи?
— Я не родился на этом комке грязи, дружище Дхур. Один из моих учителей — профессор К. У. Школы Музыки. Я время от времени навещал его.
— Все равно, дороговатое место для студента.
— Моя семья… неплохо обеспечена, — проговорил Зан, отрезая хороший кусок червя и запихивая его в рот. — Хм… Этот чарбодианский повар действительно знает свое дело. Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо. Я доволен своей, — Ден с любопытством изучал хирурга. Отличный медик и талантливый музыкант — не того сорта личность, с которой можно надеяться столкнуться на галактических задворках. Почему он, или его семья не могли устроить Янту освобождение от военной службы? Богатство и власть имеют свои преимущества, все это знают. Не могло ли быть, что Янт пошел добровольцем? Если так, то уважение Дена к нему подскочило на ступеньку.
Прежде, чем он смог закончить мысль, хирург спросил:
— И как продвигается святой поход по информированию публики?
— Хорошо, — Ден ухмыльнулся. — И собирается стать еще лучше.
— А. Горячая история?
— Именно. Я еще не могу о ней рассказывать — ну, ты понимаешь, не хочу выпускать крила из клетки — но я ей доволен. Думаю, она произведет фурор в определенных кругах.
— Это здорово, как полагаю, — Зан прожевал еще кусок червя и улыбнулся. — Совсем неплохо. — Он чуть помедлил, испытующе глядя на Дена. — Есть вопрос, если ты не против.
— Я весь внимание.
— Я и остальные медики здесь — по призыву. По своей воле — мы были бы в дюжине парсеков в любом направлении от Дронгара. Но ты немобилизованный. Тебе тут быть не обязательно, ты мог бы вести репортажи с цивилизованной планеты, находясь в относительном комфорте и безопасности. Так почему ты здесь? Что тебя потянуло на эту работу?
Такого он не ожидал. Уже много лет никто не задавал ему подобных вопросов. Ответов, разумеется, было множество — у каждого репортера по несколько. Приключения; шанс быть там где происходят события; желание служить публике. Может быть, они в это даже и верили — как он когда-то, давным-давно.
А сейчас?
Неожиданно, сам того не желая, Ден понял, что отвечает искренне:
— Войны созданы для великих историй, док. Здесь все крутится вокруг важных вещей. Жизнь, смерть, честь, любовь… это топливо, рудная жила и тигель. Ты видишь тонущих в этом подобии огня, пытающихся вырваться, пытающихся спасти других, и ты понимаешь, для чего мы созданы на самом деле.
Представь — ты берешь интервью у местного политика, и он плетет паутину из слов, словно опытный шелковый червяк: все гладко, все блестит, но никакой реальной ценности. Верно, это его работа, и он за нее держится — и, может быть, он даже и впрямь работает ради общего блага, случаются и более странные вещи — но его, на самом деле, ничто не торопит, так что у него есть время подготовить свое вранье и сделать его красивым и аккуратным.
Но если ты встречаешь командира, чей отряд только что был разорван в кровавые клочья без шансов на спасение, под приближающимся вражеским огнем? Он скажет то, что он думает, и не будет заботиться о последствиях. Война жестока, друг мой, жестока, болезненна и ужасна — но она срывает прочь покровы, она обнажает истину, в этом-то все и дело.
Зан кивнул, задумчиво пережевывая очередной кусок.
— Но ты видишь столько смертей. Не говоря уж о том, что можешь погибнуть сам.
Ден пожал плечами.
— Ты видел эпидемию лихорадки Роджо, ты видел множество тел. И тебя может задавить какой-нибудь пустоголовый юнец, в первый раз приехавший в город на ладнспидере. Когда названо твое имя, ты идешь — где бы ты ни был, не так ли?
Зан хмыкнул.
— Нет. Не важно где, но ты всегда в первых рядах.
Ден тоже хмыкнул, и следующие несколько минут они молча жевали, доедая свои порции. В конце концов саллюстианец допил остатки эля, рыгнул и откинулся на спинку стула.
— Позволь мне рассказать тебе историю, — сказал он. — Давным-давно меня командировали собирать материал по участникам небольшой заварушки на какой-то забытой богом планете посереди гордианской сферы. Я болтался на эрзац-базе — реквизированной заготовительной станции, где солдаты, улетающие домой, останавливались перед отправкой на орбиту. Она была в тылу, в дне перехода хромой банты от всякой стрельбы; безопасно, как у мамки под юбкой, в яслях, за пазухой и так далее…
Так вот, я трепался там с человеческим детенышем. Очень молодой, но высокий — я ему и до груди не доставал. Похоже, он соврал насчет возраста, чтобы попасть в армию, ему вряд ли было больше шестнадцати стандартных лет. И по милости Создателя он пережил всю свою смену без царапины — посереди очень бурных боевых действий. Семьдесят процентов его отряда вернулись оттуда чернее карбонита — а он все еще дышал и был на пути к дому. Просто ребенок. Ребенок, который теперь знал войну.
Так вот, я включаю походную камеру, снимаю мальчишку, задаю для зрителей какие-то стандартные вопросы "как-вы-чувствуете-себя-отправляясь-до мой". Совершенно внезапно — "бааах-зззап!" — кто-то выхватывает пульс-винтовку и просто водит ей туда-сюда, как поливочным шлангом, и косит солдат налево и направо. Один из мятежников, пробравшийся на базу для самоубийственной акции.
К нему бросились парни из охраны, но они не успевали. Стрелок шел прямо на нас, он видел меня, я видел, что он видит меня, и я знал, что близок к тому, чтоб меня списали в архив. Все мне орали "Беги!" Шутили, наверное. Я так перепугался, что дышать не мог, не то что бежать.
И тут этот парень, который даже не был вооружен, совершенно сознательно бросился передо мной. Он получил в живот заряд, предназначенный для моей головы, и упал. Это оказался последний заряд в винтовке стрелка, охрана подстрелила его, и на этом все кончилось.
Я присел рядом с этим несчастным мальчишкой и понял, что он не выкарабкается. Тогда я спросил его: "Почему ты это сделал?" И мальчишка сказал: "Ты такой маленький".
Зан перестал жевать и озадаченно взглянул на Дена.
— Думаю, он понимал, что я взрослый — умом, — продолжил Ден. — Но в тот момент, когда грозила опасность, он приравнял маленький рост к молодости. Он закрыл меня собой — как будто защищал своего ребенка… Я успел поблагодарить его перед тем, как он умер, — Ден помолчал. — Знаешь, что он сказал?
Янт мотнул головой.
— Он сказал: "Ничего. Ты передашь моей маме, что я люблю ее?".
С минуту они оба молчали. Янт легонько провел одной рукой по своим коротким рожкам и вздохнул.
— Это так печально.
— Это не все, — Ден уставился себе на руки, изучая, как они сцеплены между собой. Он расплел пальцы, почувствовав, как они хрустнули.
— Стрелок. Он тоже был человеком. Ему было четырнадцать. Я не подходил к нему, перед тем как он умер, но это сделал один из охранников. Последними его слова были: "Скажите моей матери, что я люблю ее". Побратавшись смертью, дети прощались со своими матерями.
Янт еще раз дернул головой.
— Вот истории, которые ты приносишь с фронта, друг мой. Это истории, которые люди должны знать, — Ден пожал плечами. — Не то чтоб они остановили войну хоть на микросекунду, но люди хотя бы будут знать, что это совсем не забава — когда дети убивают друг друга, и от этого разбиваются сердца их матерей.
Почему-то возможное свежевание Фильбы уже не выглядело таким красочным и привлекательным, как в тот момент, когда Ден садился обедать.
— Мне жаль, — проговорил Янт.
— Угу, — отозвался Ден. — Как и всем нам.
Глава 19
Иногда — не слишком часто в эти дни — Джос чувствовал себя так, словно мог вернуть умирающего пациента к жизни, одной лишь чистой волей мог удержать на этом свете критически раненого, отказать Смерти в праве на него.
Такое получалось, разумеется, если имели успех медицинские процедуры. Хотя порой, даже если операция была технически безупречна, что-то шло не так, и неважно, насколько упорно он пытался, неважно, как он желал иного, пациент угасал.
Как угасал сейчас солдат на столе. Операция была относительно проста — шрапнель надорвала перикард, началось кровотечение в сердечную сумку и связанное с ним сдавление сердца. Кровь откачали, раны заштопали — и на этом все проблемы должны были закончиться. Но тем не менее — солдат перестал дышать, залатанное сердце остановилось, и все попытки заставить его биться вновь провалились. Будь Джос религиозен — он сказал бы, что из человека просто ушла душа.
Хотя на сегодня это был последний пациент, и ему удалось удержать среди живых пятерых предыдущих, даже солдата с тяжелыми повреждениями сразу трех органов, потребовавших пересадки: изрешеченное и схлопнувшееся легкое, пробитую селезенку и жестоко разорванную почку.
Почему тот выжил, а этот умер? Это было совершенно непредсказуемо, совершенно необъяснимо и совершенно выбивало из колеи.
Джос знал, что медицина — далеко не точная наука, пациенты частенько приводили врачей в замешательство. Считается, что генетически идентичные клоны должны показывать одинаковые реакции на физические раздражители, но в случае этих двоих такого явно не наблюдалось.
Когда-то, только начиная учиться в медшколе, Джос был завсегдатаем басманианского ресторанчика, популярного среди его сокурсников. Еда была дешевой, но вкусной, а порции — большими; находился он на расстоянии пешей прогулки от студенческого жилого комплекса и работал круглосуточно — что весьма ценилось студентами. Басманианская кухня была разнообразной — то весьма пикантной, то более привычной — и Джосу нравилось. В конце каждой трапезы подавался традиционный десерт — сладкое печеное колечко примерно с браслет размером. В угощение запекался одноразовый органический голопроектор. Когда ты разламывал кольцо — проектор выдавал частичку басманианской мудрости, которая повисала в воздухе и светилась несколько секунд — пока не распадались органические схемы. Афоризмы забавляли студентов-медиков, предпочитавших есть группами — ради "семейных" скидок. Обычно они ломали все колечки зараз и пытались прочесть поучения прежде, чем те растают. Некоторые были довольно забавны: "Избегай темных переулков в дурной компании". Или "Быть богатым и несчастным лучше, чем быть просто несчастным". Или "Опасайся улыбчивых политиков"…
Однажды вечером, Джос, вымотанный бесконечной чередой экзаменов и мудреных тестов, которые он сдавал почти наугад, перегруженный вещами, о которых не имел понятия и даже не предполагал, что они могут входить в его обучение, разломил сладкое печеное колечко и получил послание, казалось, приготовленное лично для него: "Умерь ожидания, чтобы избежать разочарования".
Оно поразило его своей неожиданной практичностью, если не сказать — мудростью. Если ты ничего не ждешь — ты не будешь горевать, если это "что-то" не случилось. Он попробовал руководствоваться этим правилом в жизни и нашел его весьма полезным. Конечно, иногда он забывался. Иногда он верил, что способен спасти всех. Он был хорошим хирургом; может быть — учитывая обстоятельства — даже великим хирургом, и никогда не ожидал потерять пациента, у которого был хотя бы крошечный шанс на выживание. Но такое случалось — и всегда становилось потрясением. И всегда — разочарованием.
Трудно было признаться — даже самому себе — но были времена, когда он замечал, что обижен на бесконечный поток раненых и умирающих клонов. И когда им привозили тви'лека с почти оторванными лекку или деваронианца, которому продырявили одну из печенок, — какая-то частичка его души радовалась возможности делать что-то новенькое. Потому что к тому времени он чувствовал себя так, словно сложил возносящуюся в стратосферу башню из шрапнели, которую вытащил из клон-солдат. Не говоря уж о том, что выкрасил ее в красное их кровью.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
