Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Сегодня мы втроем, Люда, Света и я, поехали к папе на день рождения. Свете уже около трех. Они очень интересно общаются с Дашей, которой уже почти шесть лет. Света бегает за Дашей хвостом, слушается ее, как старшую, а может, даже еще лучше. Мария смотрит на них со свойственным, наверное, только женщинам, умилением. Она часто играет с ними, а Свету она покорила своим вниманием и лаской: как только та появляется в доме, Мария хватает ее на руки, кружит по комнате, целует в животик, чем вызывает приступы звонкого безудержного хихиканья Светы.
Когда Даша увидела Свету первый раз, то спросила Марию: "Это моя новая сестренка?" Мария сказала, что Света моя дочь, а поэтому она Дашина племянница. Даше долго объясняли, что это значит. Выслушав все, в конце концов, она заявила: "Не хочу, чтобы Света была племянница. Пусть будет моя сестренка!" На этом все и договорились.
Я с каждым визитом к отцу все больше и больше не понимаю, зачем мама пыталась отторгнуть меня от него. Ведь я не стал бы ее любить меньше, если бы общался все это время со своим отцом. А так, когда я понял, что она делала, у меня возникает только чувство горечи...
Как благодарен я Ксении за то, что она вернула мне папу!
Как-то Люда по простоте душевной стала рассказывать папе что-то про мою маму. Он при всей своей деликатности прервал ее: "Я ничего не хочу слышать об этой женщине..." Я его хорошо понимаю, хотя для меня мать есть мать! Я люблю маму и многое ей прощаю, даже то, что она сделала по отношению ко мне, пытаясь разлучить меня с моим отцом.
Она хотела заменить его суррогатным отцом в лице дяди Павла, чтобы потом счастливо жить в этом фальшивом выдуманном мире... Мне порой становится ее даже жалко: ведь все, что она делает, показывает, что она глубоко несчастный человек, хотя сама себе никогда в этом не признается. А может, это такая форма счастья? Кто знает, что такое счастье? Оно ведь у каждого свое!
Часа за три до обеда мы с папой пошли порисовать вдвоем. Мы так делаем почти каждый раз, когда я приезжаю, потому что есть вещи, о которых мы не можем говорить, не будучи одни. Спасибо Марии: это была ее идея сделать из нас "художников". Ясно, что художники мы никакие, но порисовать для души приятно.
Обычно мы вспоминаем разные смешные эпизоды из прошлой жизни, когда я был еще маленьким. Но сегодня он заговорил о другом. Он сказал, что ему нравятся наши дружеские и очень теплые отношения между мной и Марией. А потом рассказал, что она фактически спасла его в очень трудный момент его жизни, когда он почувствовал непереносимую тяжесть одиночества и никчемность жизни:
— Я был на грани отчаяния. Жена меня предала с моим родным братом... И ты молчал, не отвечал на мои письма. Это было тройное предательство... Именно в этот трудный период своей жизни я встретил Марию и полюбил ее, хотя она была замужем. Я догадывался, что ее личная жизнь не совсем благополучна, но мы просто вели переписку, которая поддерживала во мне хоть какое-то желание жить.
Но потом я понял, что остался один на один с жизнью, которая не нужна ни мне, никому. Я ждал очередного дежурства по училищу, чтобы совершить последнее в своей жизни должностное преступление... Ты же знаешь, за что меня уволили из Военно-воздушной академии? Там я нарушил армейский устав, напившись пьяным при исполнении обязанностей. Сейчас я говорю о другом виде преступления: я хотел воспользоваться огнестрельным оружием, чтобы свести счеты с жизнью...
Я принял твердое решение, но тут на следующий день пришло письмо от Марии, в котором она написала, что развелась с мужем... Она так и не знает об этом! Я не хочу ей об этом говорить: у нее такая тонкая, я бы даже сказал хрупкая структура психики, что я боюсь, что она будет слишком сильно переживать за прошлое! Ее начнет мучить мысль, а что могло бы произойти, напиши она письмо, скажем, на три дня позже?
Она, например, до сих пор без содрогания не может
вспомнить о том, как однажды Олег чуть не попал под поезд. Это было лет десять назад, а у нее и теперь глаза наливаются слезами, когда она вспоминает этот эпизод. И мне стоит больших усилий успокоить ее.
Мы стояли с папой на берегу речушки, какого-то притока Пахры, и рисовали подмосковную деревеньку, разбросавшуюся на другом берегу. Погода была немного пасмурная, моя палитра была подстать серому небу и блеклым краскам. Когда мы кончили рисовать и собрались домой, я посмотрел на картину папы: у него было нарисовано тревожное небо, затянутое тучами, которых на самом-то деле, когда мы рисовали, и не было, а крыши домов были пунцово-красные, будто черепичные, а не унылые серые...
Я подумал: а может, так и надо рисовать? Рисовать не то, что видишь, а то, что чувствуешь в данный момент? А может, дело не только в этом: ведь мой отец пишет стихи, а это означает определенный склад души.
Михаил. 1960, 18 августа
У меня сегодня юбилей — мне пятьдесят лет. Пятьдесят лет, а жизнь только началась! Сегодня опять собрались всей семьей: Мария с Дашенькой, Сережа с Людой и Светой. И Олег приехал из Ленинграда, где он учится в Техноложке. Приехала и Ксения с Виктором, но они рано уехали, поскольку завтра рабочий день, а им добираться — к черту на рога.
Олег приехал к нам на неделю. Он сейчас живет в Ленинграде у своего отца, который оказался очень порядочным и глубоко интеллигентным человеком. Мы познакомились с ним, когда Олег еще жил с нами, и тот приехал навестить своего сына.
И вот сегодня опять все в сборе! И главное — Мария рядом, согревающая своей любовью мою душу.
Воистину жизнь у меня счастливая и полнокровная, какую я бы хотел пожелать всем-всем!
Я постепенно утопаю в счастье...
Писать стихи нет видимых причин.
Я стал к весне как будто бы причастен,
Ответствен стал за то, куда бегут ручьи,
Как светит солнце, набухают почки,
Щебечут птицы, и цветут цветы...
За то, чтоб ты меня любила очень,
Так, как любить умеешь только ты...
Сережа. 1960, 2 сентября
Сегодня я опять поехал к Лёне и около дома встретил Аллу, шедшую с намотанной на руку авоськой — наверное, за хлебом. Она шла, глубоко задумавшись, никого и ничего не замечая вокруг. Я не стал отрывать ее от ее мыслей своим здоровканьем.
Лёню я не застал, поэтому опять вышел на улицу и стал прогуливаться вдоль дома. Вдруг я увидел Аллу опять, входящей в дом, действительно, с парой батонов в авоське. Она быстро скрылась за дверью подъезда.
Тут во мне проснулась решимость: если она вдруг выйдет еще раз, то — поклялся я себе торжественно — я подойду к ней и заговорю! (И все это происходило примерно так же, как тогда, 17 лет назад, когда я впервые увидел ее на той же лестнице!)
Я решил подождать десять минут. Они истекли... Я продлил себе срок ожидания еще на десять минут, потом еще... И — о чудо! — она вышла! Я смело, как и обещал себе, подошел и сказал: "Здравствуй, Алла..." — "Здравствуй, Сережа..." Все произошло опять как-то просто и естественно, как в тот последний раз, когда я повстречал ее на лестнице со
Светой на руках. Алла как-то очень добро посмотрела на меня, будто и сама давным-давно ждала этой встречи. А может, мне и показалось... Ведь чего только не привидится, если этого очень сильно пожелать!
— Ты куда-нибудь по делу? — Спросил я.
— Да нет. Просто прогуляться...
— Может, пойдем в Петровский парк?
— С удовольствием! Это как раз по пути к моему дому... Я ведь живу в "генеральском" доме со вторым своим мужем. А сюда я приходила навестить свою маму.
Мы шли рядом, не касаясь друг друга, и говорили, говорили, в первый раз в жизни по-настоящему говорили! Она расспросила меня о моем житье-бытье, потом рассказала мне про свою жизнь... Жизнь у нее, по ее словам, вроде бы и во второй раз не очень складывалась...
— А ты знаешь, Алла, ведь я был в тебя безумно влюблен, когда мы учились в школе!
— А что ж ты ни разу даже никакого знака не подал? Ведь ты мне тоже очень нравился. Но ты был такой закрытый...
— Я помню, как я первый раз увидел тебя...
— И я помню: я бежала домой, а ты спускался по лестнице вниз...
— Не может быть! Ты помнишь это?!
— Что значит "не может быть"? Если было, то "может быть". — С иронической улыбкой заметила она.
— Значит, ты помнишь и тот "ручеёк"?
— Конечно! Я тогда решилась и выбирала тебя три раза подряд.
— А потом... — Начал я.
— Да, а потом Петровская аллея... Ты что думаешь, если бы не ты был тогда с Юркой Малышевым, пошла бы я с ним?
Вот так мы с великим опозданием объяснились друг другу в любви... Я довел Аллу до ее дома. Я подал ей руку, она протянула свою, но потом вдруг порывисто обняла меня и чмокнула в щеку, а потом так же резко повернулась и побежала в свой подъезд. Открывая входную дверь, она обернулась и помахала мне рукой. Мне показалось, что глаза ее налились невольными слезами. У меня тоже зачесалась переносица, сердце как-то тревожно защемило. Я почему-то подумал, что вижу Аллу последний раз...
Я очень благодарен ей (да и себе тоже!), что мы не обменялись телефонами, не условились о следующей встрече.
Пусть сохранится эта первая любовь чистым и незапятнанным цветком, о котором всегда можно будет вспоминать с теплой и светлой грустью.
Катерина. 1962, 15 сентября
Мне уже пятьдесят... Можно сказать, что жизнь прошла. Что я в жизни видела? Вся жизнь была ожиданием какого-то "завтра". И вот "завтра" сбылось... Павел — верный муж. Без каких-либо пороков — ни курит, ни пьет, безропотно все выполняет, о чем бы я его ни попросила. Казалось бы, чего же больше? Но потерялось что-то, что склеивало нас в те далекие тридцатые... Та его пылкость, которая и меня зажигала, у него прошла. Впрочем, пылкость — удел зеленой молодости!
Живет Павел, будто отрешенный от реальной жизни. С Павликом он тоже не проявляет каких-то пылких чувств, какие бывают обычно к детям. Павлику ведь уже десять, ему нужен отец-партнер, который и посоветует, что надо, и поможет в трудную минуту.
Сережа к нам часто заходит с Людой и Светой. Девчонка — очарование. Иногда я даже думаю, что лучше бы у меня вторым ребенком была бы дочь, а не сын. Девочки мягче, они больше тянутся к матерям. Света вон совсем еще малышка, а как к нам приходит, все норовит меня чем-нибудь занять. Даже зовет меня "Мама-Катя".
Сережа по-прежнему ласков ко мне, но стоит спросить хоть слово про Михаила, замыкается и отвечает: "Мам, давай не будем об этом". Совсем душой к отцу приклеился.
Иногда удается с Людой поговорить, она по простодушию своему многое рассказывает: и что Мария очень добрая и очень любит Сережу, и что Сережа очень любит своих сводных сестру и брата, и что Михаил с женой часто бывают у них в гостях.
Говорила еще, что Ксения с Виктором часто у Михаила бывают. К нам Виктор приходить не любит, мы с ним все время цапаемся: сует он нос не в свои дела. Видите ли, я с Павлом плохо обращаюсь.
Одна у меня отрада — Павлик, но он весь в отца, такой
же тихий и молчун, живет, как на расстоянии: общается с друзьями, но их к нам не водит. Приходит после школы, уроки тяп-ляп — и во двор гулять допоздна.
Хотела бы я с Михаилом повидаться, интересно, как он живет... Ведь столько лет прошло, мог бы меня и простить, мог бы и наладить нормальные отношения. Павлу бы я все объяснила... Да и не обязательно его и посвящать во все детали моей жизни!
А ведь я его и на самом деле любила, Михаил-то. Иногда и вспоминаю о нем со странным чувством чего-то несвершившегося в моей жизни.
Но, видимо, все это невозможно: сама в свое время все напрочь отрубила... Может, зря?
Михаил. 1964, 5 сентября
Сегодня был на защите кандидатской диссертации Сергея. Выступал он блестяще, хотя, возможно, мое суждение и пристрастно. Одно то, что у него оба оппонента были доктора, говорит о качестве работы, причем один из них — известный математик академик Владимир Борисович Вороной.
Конечно, Сергей волновался, но на все вопросы отвечал уверенно и четко. Оппоненты выступили очень кратко, отметив, что работа у них не вызывает никаких сомнений, а число публикаций превышает все обычные стандарты: у Сергея уже опубликовано около двадцати пяти статей и даже одна монография. Голосование было единогласным.
Потом был скромный банкет, на котором был только узкий круг его коллег. Но что было приятно, оба оппонента пришли и даже сказали несколько приятных тостов. Меня поздравляли с "таким замечательным сыном". Ну что ж, я — и правда — им горжусь.
Когда кто-то произнес тост в мою честь, я ответил алаверды, рассказав, как Сергей в детстве сделал свою первую "научную работу", изрезав два тома Брэма. Все долго смеялись, а академик Вороной даже заметил, что в таком случае "научный стаж" у Сергея всего на пять лет меньше, чем у него.
После банкета я поехал ночевать к Сергею, чтобы не тащиться в Академгородок ночью. Решили, что в ближайшее воскресенье Сергей со всей своей семьей приедет к нам, и мы отметим это событие в семейном кругу.
Сережа. 1967, 4 декабря
Сегодня у меня огромное событие: родился сын, Игорь.
Отвез я Люду с утра в роддом, а сам помчался на работу — у нас проходит конференция молодых специалистов нашего "ящика", я же — Председатель Совета молодых специалистов, а посему должен открыть и вести ее работу. К Люде я намеревался поехать сразу же после работы.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |