Девять цветов радуги

— Я пока не знаю их возможностей... — смутился Юдзо, — Я подумал, может, у них магия какая-то особая, чтобы своих обнаруживать... Простую слежку я бы через Жемчужину увидел...

— Такая магия, конечно, есть — но не на таком расстоянии и не на чужой территории. Если, как ты говоришь, наружное наблюдение исключается, значит, остаётся внутреннее. Изнутри дома, или даже изнутри вашей маленькой группы. Будь это в дни моего бурного прошлого, я бы указала виновника с достаточной уверенностью, чтобы скрутить его для допроса.

— Мама, ты имеешь в виду... Марико?

— Да. Я понимаю, почему ты её не заподозрил — подруга всё-таки. Но смотри сам. Николай исключается — он не маг, не имеет контактов в волшебном мире, и к тому же, он был рядом, когда "включалось" твоё ясновидение. Ты видел в нём ложь? Нет. Так я и думала. На втором месте идёт та целительница. Кажется, я её знаю... Ты её "просвечивал"?

— Да, но... она непрозрачная какая-то. Закутана в слои Инь, я не могу сквозь них видеть...

— Значит, её пока исключать рано. Кстати, об этом тоже задуматься стоит — всегда ли она ходит в такой защите, расходуя энергию. Если да, то откуда у рядовой волшебницы такие запасы силы? Если нет, то как она догадалась укутаться именно к твоему приходу? Ну а с Марико всё очевидно. У неё был способ — как консультант посольства Тьмы она знает все ключевые фигуры и каналы передачи информации в городе. Была возможность — давая инструкции на расстоянии, она не попадала под свет Жемчужины, который раскрыл бы её замыслы. И был мотив — старый оборотень путался под ногами, рассказывал вам вещи, которые, с её точки зрения, вам может и не нужно знать. К тому же, Пьер девушке не доверял. Возможно, под пули на станции она тоже его нарочно подставила.

Юдзо молча сглотнул подступивший к горлу комок. Безжалостная логика матери просто расстреляла его и похоронила. В бетонной стене её доводов не было ни единой дырочки.

— Может, всё-таки Ясу-сан? — с надеждой выдавил он.

— Возможно. Или они обе по договорённости — в конце концов, к Ясу вы пошли именно по наводке Марико. Но есть косвенный довод в пользу невиновности этой женщины. Вернее, непричастности — если она и вызвала Ян-магов, сложно назвать это виной. Она ведь вам ничего не была должна, а слова насчёт безопасности для оборотня — правда. Алый Двор не убивает своих без особой необходимости. Но при этом Инь-колдунья изрядно рисковала бы.

— Почему? Они ведь не причинили ей вреда, вполне мирно поговорили...

— Именно поэтому. Воины Пути очень не любят перемирий, а тем более — попыток сотрудничества между магами противоположных Стихий. Инь и Ян, Свет и Тьма должны сражаться, сколь бы отвратительно это не звучало, и не выглядело.

— Они что, с ума посходили?! — Юдзо не заметил, как вскочил на ноги, сжимая кулаки. Устыдившись, сел обратно, но убеждённости в его голосе не убавилось. — Искусственно разжигать войну, запрещать людям найти общий язык... и нелюдям тоже... Это же самое гнусное, что можно себе представить! Как римляне говорили — разделяй и властвуй?

Он запоздало испугался, что приступ гнева заставит Жемчужину взорваться светом, что придётся бороться с собой, чтобы не опозориться перед матерью и не спалить собственный дом, но артефакт почему-то молчал. Словно прислушивался.

— К сожалению, — вздохнула женщина, — есть вещи намного гнуснее. И все альтернативы вечной битве Стихий — относятся именно к таким вещам. Я понимаю твоё возмущение, но, хотя я и сошла с Пути, в этом мои бывшие соплеменники полностью правы. Принуждение к войне — грязная работа, но её цель — спасение мира.

Спокойная и горькая уверенность в её голосе немного осадила мальчика.

— Но как... мама, как ты можешь говорить такие вещи?! Что может быть хуже вечной войны?!

— Очень многое. К сожалению или к счастью, из борьбы противоположностей родился и черпает силы наш мир. Победят светлые — плохо, победят тёмные — плохо, уничтожат друг друга — вообще жизни на Земле не останется. Светлые с тёмными сговорятся — тогда хуже некуда. Из такого союза рождается Серая Чума, которая убивает не тела людей, но души.

Пару секунд Юдзо сидел, как пришибленный, уронив голову на руки. Затем резко поднял её:

— Не верю! То есть... прости, мама, ты конечно говоришь правду, но ты, наверно, просто не знаешь всего. Это часть правды, с какой-то стороны, наверно, правда, но не вся. Это кривая правда, неправильная, не та! Не может из самых лучших побуждений, из желания мира, родиться такое! То есть, наверное, может, но не должно... — он совсем запутался и умолк.

— Мой маленький герой, — улыбнулась Юмико, ласково растрепав ему волосы. — Тебе всего четырнадцать, а ты уже готов бросить вызов законами мироздания... Идо был прав — дети внешнего мира в чём-то бесконечно сильнее наших. Ни один ребёнок Пути не ведёт себя... так. У нас нет такой вещи, как "юношеский идеализм", нас с детства учат реально оценивать свои силы. Что же из тебя вырастет, если ты доживёшь до зрелости, милый? Я не верю, что ты станешь обычным, одним из них... но ты уже и не один из нас...

Она вздохнула и обняла сына. Юдзо спрятал голову на её груди и умолк надолго.

— Грррр... трррусы!

Ярость Пьера-Кости, казалось, была достаточна, чтобы одним лишь рычанием снести небольшой дом. А если бы ему позволили дотянуться до врага лапами... ооо... жертвы бы даже пожалеть не успели о своей неосторожности, их мелкие кусочки пришлось бы со всего квартала собирать. Он давно не чувствовал такого яркого, всепроникающего, бодрящего гнева. Лет с пятнадцати, наверное. Тьма учила осторожности. Энергия Ян, которая сейчас текла в жилах, ограничений не признавала. Смерти для неё не было, было лишь вечное превращение и возрождение. Так что боевое безумие вервольфа оказалось для этой Стихии вполне органичным. "Если встречу тысячу чертей, разорву на тысячу частей".

Вот только сковывающим его заклятиям было на это наплевать. Не чувствуя никакого физического препятствия, оборотень не мог пошевелить даже пальцем. Весь его гнев, вся мощь стальных мускулов словно проваливались в никуда. Наблюдая за бессильными рывками пленника, окружавшие его японцы заулыбались. Немного иронически, но скорее с одобрением, чем оскорбительно. Их мягкие взгляды слегка успокоили зверя, помогли вернуть какое-то подобие рассудка. Хотя конечно, от этого конвоиры не перестали быть врагами.

— Простой силы недостаточно, — заметил один из них. — Хотя в тебе её действительно много, как и страсти. Это не может не вызвать уважения. Но надо ещё научиться её использовать...

— Ты мне ещё морали почитай, колдунишко недоделанный! — фыркнул Пьер. — Если такой умный — попробуй освободить, и посмотрим ещё, кто кого научит!

Он, конечно, не надеялся таким образом спровоцировать новых хозяев совершить глупость. На слабо, как известно, фраеров ловят, а эти японцы, как бы Кость их не презирал, совсем не напоминали самонадеянных пацанов. Скорее просто хотел отвести душу.

Поэтому он очень удивился, когда один из новых знакомцев поднялся с заднего сиденья, подошёл к носилкам, и нагнувшись над пленником, вкрадчиво спросил:

— Выстою против тебя на татами — будешь делать, что скажу, гайдзин?

— Запросто! — рявкнул Пьер, прежде чем успел обдумать предложение. Потом, поняв, что пути назад нет, поспешно добавил: — Только чур, перед боем никаких чар не накладывать. Ни на себя, ни на меня, ни на место. Вообще ни на что. Так осмелишься сразиться, косоглазый?

— С удовольствием, — рассмеялся юноша, — я и не собирался ничего делать заранее, гайдзин.

"На что он рассчитывает?! — недоумевал волк, пока с него снимали невидимые путы и короткими мягкими прикосновениями восстанавливали подвижность мышц. — Что успеет колдануть после гонга или команды судьи? В ближнем бою я из любого чародея котлету сделаю, прежде чем он хоть подумать о чарах успеет! Ну, может, кроме архимага, те вроде бы одним желанием любое заклятие скастовать могут. Но не послал же Алый Двор архимага за одной дворняжкой? Тем более сейчас, когда они все на войне заняты..."

— Какое оружие? — на всякий случай уточнил он. Может, парень надеется на какой-то амулет?

— Ну, ты же собираешься сражаться голыми лапами, гайдзин, я правильно понял? Значит, справедливо, если и у меня не будет оружия. Только то, что дала природа.

— Да ты что, япошка, самоубийца, что ли?! — не выдержал оборотень. — Или думаешь, это игра такая весёлая? Я ж тебя не просто отметелю, я тебя убивать буду! Я на улицах учился, а там вполсилы не бьют! Если превращусь — ты труп без вопросов, а запретить мне превращаться, не накладывая заклятий, ты не сможешь — и я сам не смогу, не сдержусь. Понимаешь это?

— Главное, чтобы ты понимал, — серьёзно сказал молодой человек. — Ладно, гайдзин, ты был честен, и я буду честен. Мой замысел ты узнаешь не на татами, а перед боем. И сможешь отказаться, если посчитаешь, что не имеешь шансов в этом бою.

— А если я посчитаю, что шансов нет у тебя? — немного успокоившись, проворчал Пьер.

— А на этот счёт не волнуйся, гайдзин. Каждый из нас сам отвечает за свою судьбу и выбор. Даже если ты меня убьёшь, свободу всё равно получишь. Так что постарайся как следует.

— Вот за это можешь не переживать ты, — оскалился вервольф. — Я сделаю всё, чтобы оторвать тебе башку. Даже не ради свободы. Мне это доставит удовольствие само по себе.

Санитарная машина остановилась в подземном гараже какого-то крупного частного дома. Проследовав за своими похитителями вверх по лестнице, вначале бетонной, затем деревянной, Пьер оказался в большом и светлом тренировочном зале. Длиннобородый мужчина поднялся с татами ему навстречу. Вервольф слегка растерялся, он не мог понять, сколько же этому типу лет. Движется старчески неторопливо и солидно, экономя движения, но в то же время с грацией и лёгкостью молодого. Абсолютно седые волосы и мудрые глаза сочетались у этого человека с юношески-гладким лицом. А запах... по запаху было невозможно ничего определить. Словно предводитель (о его статусе можно было судить по ритуальным поклонам молодёжи) вообще не имел возраста.

— Приветствую посланника Девятихвостой, — сенсей поклонился с нечеловеческой гибкостью, умудряясь сочетать в каждом движении и почтение, и необидную насмешку. — Для моего ученика будет честью сразиться с вами. Не сочтите за оскорбление, если он преподаст вам немного восточной мудрости, или же напротив, воспримет от вас часть мудрости западной.

— Ты... — оборотень задохнулся, — откуда ты знаешь о Девятихвостой?!

— Не вы один, Конти-сан, почитаете память о Матери всех лис. От имени своей семьи приношу извинения за небольшую игру, в которую вас вовлекли без согласия.

Волна феромонов ударила в нос, словно тяжёлый кулак. Внешне присутствующие не изменились, но Кость теперь чувствовал их истинную природу так же ясно, как если бы они все встали на четвереньки и покрылись рыжим мехом. В зале не было ни одного человека! Все до единого присутствующие были кицунэ, лисами-оборотнями!

— Так вот на что ставит этот мальчишка, — усмехнулся Пьер, прислоняясь к стене — от запаха кружилась голова. — Лис может и выжить после драки с волком. Но победить — это вряд ли.

— Условием была не победа, — покачал головой вожак. — Ты пообещал подчиниться, если я выстою пять минут, гайдзин. Всё ещё считаешь, что у меня нет шансов?

— Ты у меня ляжешь за две, — посулил волк, кровожадно ухмыляясь. — Может, вы и не хуже нас по быстроте и живучести. Но вот силушкой тебя природа обделила, рыжий. Тебе просто нечем меня всерьёз ранить, твои когти и зубы годятся разве для охоты на мышей! Если процарапаешь шкуру — уже хорошо. А мне хватит пяти-шести ударов, чтобы из тебя меховой воротник сделать. По-доброму советую, откажись.

Юноша не ответил, лишь ехидно улыбнулся. Если предыдущие улыбки имели целью не обидеть и выразить дружелюбие, то эта была откровенно издевательской. Они очень выразительно умели улыбаться, лисы. Даже без запаха умели сказать многое. Впрочем, с феромонами у них тоже всё было в порядке, и даже более. До этой встречи Пьер в жизни бы не подумал, что можно пахнуть насмешливо. То ли какая-то очень тонкая парфюмерная магия, то ли совершенный контроль пахучих желез...

"Ну ладно, щеголи-аристократы, пыль в глаза вы пустили. Посмотрим на ринге, чего вы стоите против простого парня из подворотни. Может, вы просто завидуете, потому и украли меня, а? Всё же Девятихвостая выбрала для поручений меня, а не вас, таких изысканных..."

Он сделал приглашающий жест, пропуская молодого человека на татами и сам проследовал за ним. Тело повиновалось с невиданной лёгкостью, каждый мускул, казалось, пел в предвкушении схватки. Неужели так всегда чувствуют себя Ян-оборотни? На вид он как будто не помолодел, но в венах, казалось, тёк жидкий огонь. Зрение и слух обострились, как в молодости. Что же с ним на самом деле сделал этот мальчишка?

— Ито Рийо, сятэй клана Ясного Рассвета, трёххвостый, — поклонился будущий противник.

— Пьер Конти, никто из ниоткуда, — ворчливо отозвался француз, которому эта вежливость уже в печёнках сидела. — Скажи, рыжий, а в уличных боях вы тоже так врагу представляетесь — по всей форме? С вас же за это время три раза шкуру снять можно, если попадётся менее деликатный противник. Или к варварам правила не относятся?

— Если враг отказывается назвать своё имя, ему же хуже, — улыбнулся лис. — Какой смысл в открытой победе, если имя победителя не будет прославлено? Если нужна победа подлая, то проще ударить из засады или перегрызть глотку во сне, чем рисковать своей шкурой. Раз уж вышел лицом к лицу, нет смысла отказываться от чести ради мелкой тактической выгоды.

Возможно, определённый смысл в этом был, вот только попробовал бы рыжий высказать свою мудрую теорию на парижских улицах. В мелких бандах, что обычных, что магических, ударить первым, пока противник не опомнился, считалось делом обычным и даже крутым. А вот убивать исподтишка... ну, не то, чтобы запрещалось уголовной моралью, но не слишком одобрялось. На это шли, только если не могли найти другого способа.

Хмыкнув про себя, Кость нанёс удар — резко, без предупреждения, успев превратиться менее, чем наполовину. Он не интересовался честью — стремился только победить. Если удастся вырваться на свободу, плевать, что о нём будут думать оставшиеся с носом кицунэ. Формально такой удар правил не нарушает — старик с лицом юноши опустил руку сразу после представления. Так что есть шанс, что рыжие твари сдержат слово.

Но Рийо ушёл от удара так легко, словно ждал его уже давно. И от второго. И от третьего. А затем он сам принял боевую форму — покрытый шерстью человек с тремя хвостами и лисьей головой, чья шерсть переливалась, словно жидкое пламя. И началась полная мистика.

Когти взбешенного вервольфа работали с быстротой мясорубки, нанося добрый десяток ударов в секунду, полосуя воздух во множестве направлений... но только воздух. Ни один его выпад не мог даже зацепить проклятого перевёртыша, хотя тот словно и не уклонялся — стоял себе, продолжая нагло ухмыляться и скалить безобидные клычки. Страшные когти всякий раз проходили в миллиметре от кончиков его шерстинок, а зубы француза никак не могли ухватить даже край одежды, не говоря уж о шкуре... Пьер чувствовал себя, как пьяный. Пытаешься войти в дверь, а она, зараза, постоянно не оказывается на месте, то косяк подставит, то вообще порог... Вот и рыжего, казалось, ударить было проще простого...