Орлан посмотрел на него с пониманием, но как будто строго.
— Что ж, — сказал он — И мы здесь, хотя от Поля далеко, а живем не в глухомани. До нас тоже доходят вести, что на наши полуденные земли вот-вот из Степи двинется тамошний каган. Только вот, еще что: С зимы у нас строгий княжеский приказ: всем быть готовым по первому зову идти в Горы. И в другие города отлучатся запрещено. Тем более, на другую войну. Как с вы с этим будете? Вот ты, Коршун — ты же дружинник великого князя?
— Да, так. — согласился Коршун — Только ты же сам знаешь: по всем законам боярин волен себе выбирать службу, и князя, и город. Так?
— Так. Но это когда мир. А теперь война. — возразил Орлан.
— А я на войну и еду. — сказал Коршун — И воевать еду за ратайскую землю, за княжеский род. Это никто мне запретить не может. Братьям — тем более, они ни у кого не на службе. А Вепрь вообще раненный, ему по закону отдых полагается.
— С Пилой вот только заминка. — сказал Рассветник — будут ли его домочадцы платить подати, если он уедет?
— Да у меня домочадцев-то не осталось. — сказал Пила. Нас на дворе и жило — я, да Краюха. Вот если бы можно было хвостовой жене как-нибудь помочь.
— Чьей? — спросил Орлан.
— Хвоставорту жене, брата моего. Он сам в горах, а в городище у него жена, и двое малышей. Мы с Краем до сих пор помогали, чем могли...
— Ополченец он, значит? — спросил Орлан.
— Был ополченец, а теперь он боярин, на службе у большого боярина Беркута.
— Тогда это дело нехитрое. — сказал Орлан — Я Беркута хорошо знаю, и управляющего его знаю. Сегодня к ним на двор поеду, и скажу, чтобы брал твою невестку с детьми на попечение.
— Вот за это благодарю! — обрадовался Пила — Дай Небо тебе здоровья!
— А тут не за что. — ответил Орлан — Оно так и полагается. Только, наверное, Беркутов приказчик не знал про твоего брата с женой, а может просто зажиливал себе ее содержание. Но теперь — не беспокойся, я сам за всем присмотрю! И оружие, что смогу найти, тебе подарю а не продам. Да еще подберу одежды в дорогу — и то должен тебе останусь. Наш род в позорные годы очень сильно пострадал от злыдней и от колдуна, так что мне для тебя ничего не жаль, и для вас, друзья! А ты, Коршун, делай как знаешь. Я про тебя не буду доносить в Стреженск, и Борца уговорю, чтобы не доносил. Напишу только отцу в горы — так он не обессудит. Но "дело" от него, уж извини, придется сдать.
Коршун молча кивнул, вытащил бляху из-под рубахи и отдал Орлану.
— Вот еще какой вопрос, господа. Что нам с Щелкуном делать? — спросил Орлан.
— Это тот, что злыдня провел на постоялый двор? — переспросил Рассветник.
— Да. Он в детинце в яме сидит. Куда его теперь?
Рассветник чуть призадумался.
— Вот что, Орлан: Сколько положено платить за покушение на убийство?
— Князю девятью девять денег, и пострадавшему столько же. А кто был в сговоре, с тех по семью семь — тому и другому.
— Про меня не забудьте. — сказал Коршун — Он на меня тоже покусился.
— Значит, с этого Щелкуна, как с соучастника, по девяносто восемь денег нам и князю. — сказал Рассветник — Вот пусть хозяин за него заплатит, а Заяц ему потом отрабатывает. Нашу долю пусть употребят на то, чтобы выходить нашего раненного, а потом, с первыми попутчиками отвезти в Пятиградье. Да и будет с него.
Орлан посмотрел на Рассветника неодобрительно.
— Однако, добр же ты к врагам, я смотрю!
— Послушай, Орлан! — ответил вместо названного брата Клинок — Ты зря подумал, что брат-Рассветник с врагами добрый. Попадись нам в городе, как мы хотели, настоящий враг, то он бы не в яме у вас сидел, а плавал бы ошметками по песьим кишкам. А с этого бедолаги перепуганного — что взять!
Все, что обещал Пиле, Орлан выполнил в три часа. В запасниках у воеводы подобрали для него смену тельного, плащ, колпак и плотную куртку с подкладкой. Зашел в гостиницу башмачник, снял мерку с его ноги и к вечеру мальчишка-подмастерий прибежал с парой кожаных чеботов. Оружие Орлан принес сам — топорик, небольшой круглый сосновый шит и нож в ножнах на кожаном ремне. Вепря уговорились до времени перенести в дом Борца в детинце. Орлан взялся подыскать для него лекаря, а едва Вепрю полегчает — найти и попутчиков до Пятиградья.
— Ты прямо благодетель наш! — вполушутку-полусерьез сказал Коршун.
— На здоровье. — сказал Орлан — Я бы и сам с вами поехал, но отец велел всегда быть при Борце! Да и дел тут по горло.
Седло Пиле досталось от Вепря вместе с конем, вместе с уздечкой и сумками-переметами, которые Орлан набил припасами под завязку. Благодаря такой заботе молодого боярина, путники весь день перед трудной дорогой могли в свое удовольствие отдыхать, наедаться и отлеживаться. Но комнату, как и раньше, все время держали запертой изнутри на засов. Кто-то один всегда нес перед дверью стражу, а выходили наружу не меньше чем попарно, и при оружии. Наступившую ночь поделили уже на пятерых — первым назначили стоять Рассветнику, за ним Коршуну, третьим — Пиле.
На утренней заре. Орлан снова явился. С ним вместе пришли двое холопьев, они погрузили Вепря в носилки и перетащили из комнаты на двор трактира, а оттуда в телеге вывезли на "ковер"
— До встречи, братья! — сказал Вепрь, чуть приподнявшись в повозке — До встречи, почтенный горожанин Пила! Тебя сильно благодарю, а когда дождусь нашей встречи, то смогу отплатить тебе!
— До встречи, брат! — ответил один за всех Молний — Поправляйся, и учителю, как увидишь его на Белой Горе, кланяйся от нас!
Вепрь покатил в повозке в детинец, в приготовленное ему там место. А маленький отряд Молния (теперь уже он — первый ученик Старшего, а не Рассветник, был предводителем) направился от ковра к восходным воротам. Здесь пришел черед прощаться и с Орланом.
— Дай Небо, еще встретимся! — сказал Коршун. Ему, кажется, проворный и смышленый сын воеводы пришелся по душе больше других — Не судьба пока что нам кланяться от тебя Барсу, это не мы виноваты — сам ему донеси о нас, и поклон передай!
— Передам, господа!
— И тебе еще раз поклон от нас всех! Сколько ты нам за эти дни помог!
— Это вам, добрые люди, от меня поклон! — возразил Орлан — За все, что вы делаете, что ваш учитель в Стреженске сделал, и тебе, Пила, за твой подвиг, отдельно!
"Только и разговоров, что про этот проклятый подвиг!" — подумал про себя Пила, но все же поклонился в ответ.
Так и расстались — с Вепрем, с Орланом, с Новой Дубравой. А Пила — заодно со всей своей былой жизнью.
Никогда в эту сторону из Новой Дубравы он носа не совал, и вообще, никуда дальше нее, и дольше, чем на неделю-другую из городища не отлучался. Тем более — не ездил на иноходце, в настоящем мастерском седле, с боевым топором и щитом под боком. Не думал раньше, что решится по своей воле отправится — мало того, что на войну, а вообще неизвестно, на какого рода испытания и приключения. Раньше — это когда он лежал с Краюхой на берегу речки Горючей — в ту пору и не решился бы, и не смог. Теперь занимался другой день, и Пила уже по-другому рассуждал о том, что он может, а чего нет.
А путь впереди был дальний...
ЧАСТЬ 2.
2.1 БОЛЬШОЙ ПОСОЛ
Посол был человек большой, толстый и очень важный. Кочевья, над которыми Великий Каган Ыласы поставил его нового тестя, выставляли две тысячи всадников, а личные кочевья большого человека — тысячу. Со всеми приближенными всемогущего кагана, с первыми его советниками и полководцами-быръя он был на короткой ноге. Отец и братья его были врагами повелителя, клятвы связывали его с врагами повелителя, но он сумел доказать, что его преданность кагану выше и родственных уз, и данных ранее клятв. О своих заслугах и достоинствах посол хорошо знал — это знание с каждым днем раздувало его все сильнее, делая похожим на огромный шар, так что хоть чуть-чуть опустить подбородок становилось все непосильнее. И кому еще, как ни ему, такому представительному вельможе, господин мог доверить ответственное поручение — держать слово великого кагана перед каяло-брежицким князем Мудрым.
К Стругу-Миротворову с послом держали путь пятьдесят слуг и служанок в десяти кибитках. Еще в десяти кибитках ехали десять жен важного человека. Двадцать охотников добывали в дороге свежую дичь к его столу. Пастухи гнали стадо коров и овец, и на каждом привале закалывали какую-нибудь животину. Сотня отборных всадников в черных шапках оберегали посольство и придавали ему пущую пышность.
Сам посол ехал в запряженной четырьмя волами огромной телеге. На повозке стоял большой расшитый золотом и разукрашенный бисером шатер, в котором господин ночевал и прятался от дождя, ветра и пыли. В ясную погоду он самым величественным образом восседал на обложенном тюфяками помосте, позади возницы. С этого трона посланник на людишек вокруг и смотреть-то не смотрел, что на своих попутчиков, что на ратаев, удивленно глазевших на процессию с обочин и из-за оград. Он глядел поверх голов, презрительно щурил глаза и надувал губы. Даже приказы слугам он отдавал не поворачивая к ним головы, чаще короткими жестами, чем на словах.
Еще при делегации состоял неприметный сморщенный щуплый человечек — старый тунганец Тьо. Он семенил на своей невысокой но резвой лошадке чуть левее и чуть позади повозки важного человека. Сам Тьо важным не был, и с охотой снисходил до всех в поезде, часто болтал со слугами и воинами, шутил и сплетничал со служанками, расспрашивал о том — о сем гонцов из ставки кагана, принимал у них письма и составлял ответы.
Когда посольство одолело наконец свой неблизкий путь, и показалось ввиду стен Струга-Миротворова, то навстречу из города выехал большой боярин со стражей. Но сам важный человек из своего шатра по такому случаю не вышел — у него было каганское слово до князя, а не до княжеских слуг. Приветствовал боярина Тьо, и узнал, что князя в столице нет. Мудрый с двором был в полях, к закату от города — объезжали лошадей и учили езде боярских детей. Тьо доложил большому послу, и испросил у него разрешения навестить частным образом Мудрого — своего давнего знакомого.
Без всякой свиты Тьо объехал город и быстро поскакал на закат. Разыскать княжеский выезд ему не составило труда, благо в этих местах старик уже много раз бывал по разным делам. По ратайски он назвал себя дозорным отрокам, и скоро предстал пред очи князя.
Мудрый встретил Тьо верхом. Поздоровавшись, правитель отослал своих людей по прежним делам. Вдвоем князь и тунганец неспешно поехали по краю широкой котловины.
— Как дела в твоем кочевье, почтенный? Как твое здоровье?— спрашивал князь.
— Небо милостиво! — ответил старик — Годы мои немалы, и сил не прибавляют. Но видишь, я еще могу сидеть в седле, и мои глаза по-прежнему меня не обманывают. В моем кочевье дела идут день ото дня все лучше, как и во всех кочевьях, которыми владеет Великий Каган.
— А как идут начинания великого кагана? — спросил Мудрый.
— Да благословит его провидение! — Тьо поднял к небу взор и воздел руки. — Великий Ыласы берется за дела, достойные своего величия, и все, за что он берется, свершается! Удача сопутствует ему во всем! Все поле от Янки до Беркиша умиротворилось и пришло в порядок по его воле. Все его противники изничтожены, а их дочери достались страже Великого Кагана!
— Это я слышал давно, а есть ли новости? — спросил князь.
— Есть и новости. Пять могущественных каганов, чьи земли на восходном берегу Беркиша простерлись на двадцать ваших дней пути, признали власть Ыласы, поднесли ему богатую дань, и поклялись по первому зову привести к нему три тысячи конных воинов! Воистину, такого владыки как бесстрашный Ыласы не видела Велика Степь!
— Таким успехам твоего господина не стыдно позавидовать! — сказал князь.
— Воистину, удача на стороне Великого Кагана! — согласился Тьо — И на стороне народа, которому послан такой владыка! А самая большая удача, какую небеса посылают правителю — это мудрый советник и смелый преданный помощник!
Мудрый усмехнулся:
— Я тоже не слеп и не глух! Земля полнится вестями о советниках твоего властителя, которые ездят за ним в черных кибитках.
— Значит, тебе, мудрый князь, известно и кто они такие?
— Имен их я не знаю, и знать не хочу. Я знаю лишь, кем они сами себя объявили. И боюсь, то что Ыласы признает их правдивость, не поможет нашей дружбе с каганом.
— Значит ты не веришь, что слуги черного колдуна теперь служат Ыласы? — спросил Тьо.
— У колдуна, почтенный Тьо, было много слуг! — сказал князь — Может быть, кто-то из них, спасшись от народного гнева, бежал к вам в степи. Возможно, некоторые стали служить Ыласы. В это я готов поверить. Но если бы я, или мой брат Лев верили, что пятеро ненавистных всему нашему народу и земле, ожили, и будто они набирают силы в Великой Степи... Поверь, Тьо! Мы оба встали бы в стремя, не медля и дня! Но я здесь, Лев в Стреженске, а ты не хуже меня знаешь, что мертвые из праха не встают!
— Этого мы не можем знать наверняка. — ответил тунганец — Знаем мы лишь то, что на свете много чудес. А самое удивительное чудо — это необыкновенная сила, которой обладал черный колдун! Воистину, только чудо могло помочь Ыласы стать единственным владыкой Великой Степи. Ведь до появления этих великих мудрецов и воинов он владел лишь маленьким кочевьем в низовьях Беркиша, и выставлял в войско Тыр-Сая сотню конных воинов!
— Да, такое возвышение Ыласы и правда чудесно! — согласился Мудрый — Наверняка и великая хитрость советников помогла этому. Ведь самозванцы без сомнения очень хитры. Но верить в оживление злдыней... Говорят, мертвецы встают иногда из пепла, чтобы пить живую кровь, а чтобы мертвые возвращались, собирать с живых подати... — князь усмехнулся.
— Мудрый князь! Ты недаром назван Мудрым, воистину ты таков! И ты прав, когда не веришь пустым сплетням глупых и трусливых людей. И прав, когда не веришь словам врагов Ыласы. Они бегут в твою землю от гнева всемогущего кагана — их глаза велики от страха, и видят то, чего нет. Но послушай, что скажет тебе старый Тьо! Я жил долго и много видел. Я знал твоего отца, и твоего дядю, погубленного Затворником, и других князей. Я служил многим каганам, я сам был каганом, славным в своем народе, и я видел славу и силу моего народа. Старший мой сын был великим воином... Но он погиб у Порога-Полуденного в день заката славы моего народа. Моих кочевий тоже больше нет, и народ мой рассеян. Теперь Великой Степью владеют Ыкан. Я видел, как они пришли из степей за полноводным Беркишом. Я служил Тыр-Саю, и мой средний сын погиб в битве у брода Кульят на Янке. Теперь я служу Ыласы, и мой младший сын водит в бой сотню всадников. Я бывал во многих походах, видел много битв, и много, много чего еще. Могу ли я сказать слово от себя — не то, что вижу и слышу, а то, что думаю?
— Скажи. Твой совет всегда мудрый.
— Сделать то, что сделал Ыласы с помощью посланных ему небом сподвижников, нельзя сделать ни умом, ни силой, ни хитростью! Те, кто путешествуют в черных кибитках — поверь моему слову — им подвластны и ведомы силы, неподвластные и неведомые прочим! Я много видел! Но я никогда не видел того, что случалось в последние два года, с тех пор, когда прославленный Ыласы принял на службу новых советников — мудрый князь, такого не было в Великой Степи ни при мне, ни при моем отце, ни при дедах! Храбрейшие из воинов обращались в бегство, стоило им увидеть слуг Великого Кагана во главе нашего войска. Слабые и трусливые табунщики по их слову превращались в богов войны, и сражаясь один против десяти, сокрушали огромное войско! Мимо самых опытных и зорких разведчиков помощники непобедимого Ыласы проводили отряд в чистом поле, а самая прилежная стража во вражеском лагере в это время засыпала крепким сном! Вернейшие слуги, связанные клятвой и кровью — по одному слову советников Великого Кагана — сами поднимали полог шатра своих господ! А если кто-то из каганов особенно вредил Ыласы, то страшная смерть постигала его прямо на глазах собственного войска, и тогда перепуганные сподвижники ложного властелина спешили пасть в ноги истинному! Такого не бывало в Великой Степи со времен героев древности, с тех времен, о которых говорится в сказках. Но в твоей земле, Мудрый князь... В твоей земле такое было, и совсем не давно! Такие же чудеса совершал тот, чье имя тебе ненавистно!
