Комендант Транссиба

Учёные запереглядывались, контрразведчик задумался.

— Никто не спорит, — шаман засмеялся. — И душу можно видеть. Не всем, конечно, а кто умеет. Над каждым живым существом сияет или тусклеет, как уж сложилось, аура. По научному биологическое поле. Так вот, у вашего Манжуры такого поля нет. Ни поля, как говорится, ни ауры. Ни родины, ни флага. А у ваших поездов есть. У каждого состава мощная аура. Я такого не видел никогда. И не слышал про это.

Тут заговорили все сразу. В салоне поднялся гомон. Каждый из учёных начал втолковывать что-то своим соседям, а те, не слушая, излагали своё. Данияр поднялся и прохромал к столику, уставленному бутылками. Выбрал коньяк "Гейгёль", один из самых качественных напитков, оставшихся со времён катастрофы, и включил электросамовар. Шаман твёрдо решил сегодня вдоволь напиться "адмиральского чаю", пусть даже заваренного на брусничных листьях.

Ещё один из присутствующих тоже молчал. Контрразведчик Рамзан обдумывал свои действия. Если немедленно идти к Львовой, можно пропустить обсуждение. А какие тут ещё факты всплывут, неизвестно. И они могут иметь значение для безопасности конвоя. С другой стороны, Манжура, как личность непонятная и не разъяснённая, может быть реальной угрозой. И его надлежит немедля изолировать. Рамзан поднялся, чтобы уйти к начальству. Но его остановил Данияр.

— Волнуешься, парень? — он протянул ему гранёную стопку с коньяком. — Успокойся. Давай думать. Может, ваш Манжура несчастный, а вовсе не угроза миру. На ситуацию, на любую ситуацию надо смотреть с хорошей стороны сначала, искать в ней положительные моменты, а не пакости. Ты бы сидел, да записывал, что говорят. От этого толку будет больше.

Машинально отстранив стопку, контрразведчик секунду размышлял, потом вернулся к столу, подвинул к себе одну из толстых тетрадей с неразлинованными листами, карандаш и принялся конспектировать учёные рассуждения.

На восточной окраине

Разведчики давно уже выяснили, что группировка Хмарина базируется на нефтеперегонном заводе. Их насчитывалось примерно человек двести. В самом Омске они перестали появляться, так как в стычках с обученными, опытными бойцами конвоя, патрулировавших город, постоянно несли урон. Тяжёлого вооружения у них не осталось, но выкуривать их с завода никто и не думал. Во-первых, хотелось избежать потерь, во-вторых, была опасность повредить установки по перегонке нефти. А Набоков всё ещё надеялся ими воспользоваться. Он вообще планировал создать в Омске нечто промежуточной базы, и потому не отказывался от мыслей по примирению с Хмариным. Но местный диктатор упёрся, не желая хоть в малом кому-то подчиниться или зависеть от кого-то. Сейчас Хмарин ждал, когда эшелоны уйдут, неважно, на восток, юг или запад, чтобы вернуть власть над городом. Вредный оказался дед и упрямый.

Каждый день над нефтеперегонным пролетали патрулирующие вертолёты. Их периодически обстреливали хмаринские. Патронов не жалели, запасы боеприпасов были огромны. С вертушек иногда отвечали пушечным огнём, бывает, что и попадали, разносили пулемётчиков вдребезги. Уже пару раз механики латали "Центавра", ему почему-то всегда доставалось больше всех.

Как-то приехавший переговорить с Ионой Заббаровым пехотный начальник Гилёв, командующий сейчас эшелонами вместо занявшегося дипломатией в Урлютюбе Набокова, увидев, как пилот приземлившегося "Юнкерса" ищет пробоины на вертушке, задумался.

Потом он переговорил с "вертолётным царём" и уехал.

Через день, высоко прошедший над нефтеперегонным "Центавр" раскидал листовки с призывом о примирении. Сбросив весь запас, вертолёт ушёл, но вскоре вернулся и вновь занялся агитацией, скидывая всё те же листовки. Весь день, пока не стемнело, "Центавр", оглушительно рокоча винтами, трудолюбиво снабжал хмаринских бумагой. Вся территория завода и проходящий рядом проспект Губкина покрылись белыми листками.

Утром следующих суток командира "Юнкерса" инструктировал лично Гилёв.

— Старайся держаться этого проспекта, не блуди! Понял? — пехотный начальник посмотрел никогда не улыбающимися глазами на не менее серьёзного Александра Лаврушина. — Потом идёшь дальше, до перекрёстка. Там кончается дорога, начинается лес. Слева увидишь заправку, она вся заросла, правда, но ещё виднеется среди деревьев. Дальше проходишь, будет группа зданий с синими крышами. За ними увидишь метрах в трёхстах вырубку, пройдёте над ней на брюхе и дальше, на следующей поляне садись. Там готова площадка, и Заббаров ждёт. Всё ясно?

— Вопросов не имею, разрешите исполнять? — Лаврушин встал.

— Исполняйте, — Гилёв тоже поднялся и пожал ему руку.

"Юнкерс" ударил из пушек по зданию возле градирен. Поднялся выше, и атаковал его снова. Предполагалось, что там находится один из складов Хмарина. Ответ не задержался. Сначала по вертолёту ударили сразу два пулемёта. Изгибающиеся дуги трассеров потянулись к вертушке, стремясь побольнее укусить небесного агрессора. Пилоты увидели, как внизу замелькали огоньки — это хмаринские начали палить по ним со всех стволов. По прозрачной броне кабины забегали искры от угодивших в нее пуль. Правый пилот крикнул: "Вижу с трубой одного, слева на десять, второй с трубой справа на час!". Лаврушин пошёл выше, вываливая гроздья тепловых ловушек. На земле дали залп и ракеты стартовали с наплечных комплексов, выбрасывая из сопел белый дым сгоревшего топлива реактивных движков. Вертолёт, поднимаясь всё выше, без устали рассыпал во все стороны раскалённые пригоршни тепловых ловушек, как древние сеятели века назад сыпали зерно в землю. "Юнкерс" вошёл в разворот, маневрируя, и вдруг задымил. Он поднялся ещё выше и его немного крутануло. Вертолёт попытался уйти на запад, к своей базе, но управление явно было нарушено. Болтаясь в воздухе, то резко проваливаясь, то судорожно поднимаясь, "Юнкерс" дёргано пошёл на восток, в направлении леса. За ним тянулся хвост густого чёрного дыма. На хвостовой балке расцвёл куст сиреневых искр, что-то отскочило от вертушки и рухнуло вниз. Хмаринские, наблюдавшие за судорогами вертушки, завопили и принялись размахивать руками от радости.

— Наш он! Наш! — следивший за полётом подбитой машины Хмарин подпрыгнул от возбуждения. — Первый, второй и третий взвод по машинам! За ним, быстрее! Лётчиков брать живыми! Будет тогда о чём с этими фраерами говорить, — добавил он потише и ухмыльнулся.

Три "ГАЗ — 66" вырвались из-за порушенных бетонных заборов нефтеперегонного и умчались на поиск сбитого вертолёта. Впрочем, особенно напрягаться им не пришлось. Вздымающийся в небо дым был видно отлично. Пропетляв по отвороту с Красноярского шоссе, "шишиги" выскочили к зданиям с синими крышами, о которых упоминал Гилёв.

Дальше пути даже лучшим в мире вездеходам не было. Бойцы выпрыгнули из кузовов, по команде развернулись в цепь и быстрым шагом устремились в лес. Глубокий ещё снег мешал продвижению. Проваливаясь где по колено, где по пояс, хмаринские тем не менее удерживали равнение. Азартные, возбуждённые, они с хрустом вступали грязными берцами в подтаявший, испятнанный темными дырками снег. Памятуя о том, что именно вертолёты разнесли расчёты "Солнцепёков" и уничтожили артиллерию, они хотели реванша. Но на подходе к предполагаемому месту падения бойцы поневоле, из-за необходимости обхода препятствий — густых зарослей кустов, поваленных деревьев, ям, начали сбиваться в группки. Всё ближе хмаринские подходили туда, где густо дымились обломки вертолёта. Вскоре они вышли на открытое место. Деревьев здесь не было, а у дальней кромки березняка чернело что-то дымящееся. Бойцы, не обращая внимания на кем-то истоптанный снег и валявшиеся везде ветки, наперегонки бросились туда.

Внезапно раздались пулемётные очереди. Взлетевшие под ударами пуль снег и мёрзлая земля чётко очертили границы, пересекать которые явно не следовало.

— Сдавайтесь, вы окружены! — услыхали хмаринские хриплый голос, усиленный мегафоном. — Если не положите оружие, будете уничтожены!

Запыхавшиеся бойцы остановились, недоумённо глядя по сторонам. Кое-кто вскинул автоматы и закружился, выискивая цели. Но через несколько секунд грохнули одиночные выстрелы, повалившие наземь таких активных стрелков.

— Бросайте оружие! — вновь проревел голос. — Всех убьём!

Деваться хмаринским было некуда. Они нехотя стали класть свои стволы на снег. И тут только самые наблюдательные из них обратили внимание, что поляна, где их пленили, образовалась совсем недавно. Виднелись свежие берёзовые пеньки, валялись изломанные веточки, виднелись многочисленные следы рубчатых подошв.

— Да нас заманили, — сказал кто-то, присмотревшись к дымящемуся остову, слепленному из тонких брёвнышек.

— Руки за голову, — раздался хрип из мегафона. — Двигаться в сторону ракеты.

Тут же над одним краем поляны взвилась белая ракета. Потолкавшись немного на месте, хмаринские двинулись туда.

С помощью двух коршунов и волкодавов до вечера в лесу вылавливали тех, кому удалось убежать от засады. К Хмарину смог вернуться только один боец из пятидесяти. Остальные погибли или оказались в плену.

План Гилёва сработал на отлично. "Юнкерс" с горящими дымовыми шашками создал впечатление подбитого вертолёта. Он ушёл в сторону леса, где накануне целый день готовилась засада. Пока внимание группировки Хмарина отвлекал "Центавр" со своими листовками, здесь вырубались площадки в березняке, устраивались пулемётные гнёзда, места для лёжек. Жадно бросившиеся за добычей хмаринские угодили в поджидавшую их западню, как мышь в ловушку с кусочком сыра.

Около сорока пленных бойцов дали достаточно работы контрразведчикам и штабным работникам.

Каждому из пленников дали схемы нефтеперегонного завода и кто не хотел добровольно, заставили силой убеждения и пинками показать, где что находится. Склады вооружения, действующие установки, различные схроны, огневые позиции, места, где обитает сам Хмарин, откуда ведётся наблюдение.

Артиллеристы и Заббаров с пилотами в итоге определили цели для нанесения ударов. Ещё затемно корректировщики огня заняли места, техники подготовили вертолёты, миномёты "Тюльпаны" выдвинулись на указанные позиции. С рассветом по команде Гилёва они нанесли мощный огневой налёт, уничтоживший большинство запасов хмаринской группировки. После этого на нефтеперегонный вошли штурмовые группы с задачей выявить точки сопротивления. Но таких оказалось всего три. Их немедленно разнесли с вертолётов. Правда, кроме искорёженных пулемётов, бойцы ничего там не нашли. Видимо, имевшие опыт боёв с походниками, хмаринские знали, что их ждёт атака с воздуха, и потому, дав пару-тройку очередей, они убежали.

— Не стреляйте! Не стреляйте! — услышали вдруг бойцы, пробиравшиеся по заваленному осколками бетона заводскому проулку. Из-за угла высунулась рука с зажатым в кулаке куском белого полотна.

— Выходи! — скомандовал Сабиров и огляделся. Его парни уже заняли позиции, рассредоточившись среди куч бетона.

К ним, переваливаясь, пошагал кругленький низенький мужичок. Он тяжело дышал, нижняя губа и подбородок измазаны кровью.

— Вы это, — парламентёр отдыхивался, запихивая белую тряпку в карман теплой камуфлированной куртки. — Вы не стреляйте, мы сдаёмся. Хмарина связали, тут лежит.

Вечером Гилёв подводил результаты операции "Хмыри". В плен взято 112 человек, захвачено пять автомашин "ГАЗ — 66", пулемёты, автоматы, противозенитные переносные комплексы, различное снаряжение, в том числе около трёх тысяч отличных биноклей. Зачем их собирал Хмарин, так и осталось неизвестным. Сданный своими воинами омский сатрап умер в первую же ночь пленения. Разрыв сердца. Даже поговорить с ним не успели.

— От злости дядя окочурился, — прокомментировал хирург, вскрывавший труп.

Однако самым важным приобретением для конвоя был захват практически невредимых двух перегонных установок нефти. У походников из потерь один раненый стрелок.

Плена сумели избежать только около десяти хмаринских бойцов, самых упёртых и свободолюбивых. Захватив пять снегоходов, они ушли куда-то на север, искать себе счастья в другом месте. Через день после боя, патрулировавший окрестности Омска "Центавр" увидел их стоянку, километрах в семидесяти от города. Те, заметив вертолёт, помахали белым тряпьём, давая понять, что воевать не собираются. На этом омское стояние конвоя и закончилось.

"Не ходите в Новосибирск!"

Отмечали приезд Батырбая ещё три дня. Потом на Урлютюб пригнали медицинский поезд, и гуляк начали приводить в себя.

— Хватит уж, наверно? — свежевыбритый Набоков зашёл в купе Ложкина. — Ох, и здоровы пить казахи! А что это рыбой у тебя пахнет?

Руслан поискал глазами источник запаха, заглянул под диван, на котором сидел всклокоченный президент Евразии. Нашёл. В темноте багажного места лежала громадная, с подсохшей чешуей щука. Из оскаленного рта хищницы торчали мелкие острые зубы. Набоков вытащил рыбину и глянул на друга.

— Вот ты где! — Ложкин погладил щуку и засмеялся. — Это мы вчера с Батырбаем на рыбалку ездили на Иртыш. Там ещё кто-то утонул вроде, а мы его спасли, да?

— Не кто-то утонул, а ты свою куртку утопил, — комендант конвоя вынес рыбину в коридор и всучил её дневальному с наказом отдать на кухню. Вернулся и продолжил: — Орал там, что ты топишь Гражданина Всех Истин Парижа Стамбула.

— Да ты что? — Ложкин попытался встать, но его кинуло назад, на мягкую спинку дивана. — Мы едем, что ли? Качает что-то меня.

— Сначала ты куртку снял, посмотрел на неё, начал пинать, завопил, что за Волгой для вас земли нет, — перечислял Набоков, усмехаясь. — Батырбай тебя отодвинул, принялся камчой куртку стегать. Потом ты её в полынье утопил. А хан говорит, надо наверняка его прикончить, и приказал в майну гранату бросить.

— Да, хватит уже гулять, — Ложкин поморщился. — Тяжело быть дипломатом в степях Казахстана.

Набоков вышел и вскоре вернулся, принеся лекарство.

— Татаринов тебе прописал, — комендант начал выставлять на столик судок с горячей ухой, стопку, неполную бутылку водки, и банку огуречного рассола. — Лечись, потом в баню сходите. Батырбай тебя спрашивал. Ты хоть помнишь, что Гилёв Хмарина из Омска вынес? Вчера сообщение от него принесли.

Литровую баночку рассола Ложкин выпил не отрываясь. Посидел, выдохнул, пробормотал: "Прелестные вещи есть на свете, и чаще всего они на банкете". Набоков плеснул ему в стопку водочки, тот снова выдохнул, открыл судок с ухой, глянул. Среди янтарных кружочков рыбьего навара плавали мелко изрубленные укроп и зелёный лук. Две горошины перца прибились на краю, вскарабкавшись на листок лаврушки цвета хаки. Ложкин взял кусок хлеба, обмакнул его в уху, быстро выпил водки и тут же закусил мякишем, пропитанном ароматной горячей жидкостью. Прислушался к ощущениям, глядя на Руслана серьёзными глазами. Глубоко вздохнул, придержал дыхание, выдохнул, взял судок обеими руками и начал пить уху через край.

— Может, в этом и есть смысл пьянства? — спросил Ложкин у коменданта конвоя, вытирая пот с лица. — Когда тебе плохо-плохо, а ты поправил здоровье, и хорошо! А? Как считаешь, Руслан? Кайф не в употреблении и веселье, а в избавлении от недомогания?