Тайпэн. Миротворец.

За спиной у Сумиёси, негромко откашлявшись, появился Джамуха Мукдэн, и сиккэн сделал рукою небрежный жест, дозволяя ему говорить, хоть сейчас было явно не самое подходящее время.

— Я получаю странные вести из Хшмин, высокочтимый, — несмотря на уважительный тон, в голосе императорского поверенного чувствовалось раздражение, и это, как ни странно, вызвало на лице у Тэна легкую улыбку. — Я понимаю, что в мою компетенцию не входят вопросы, касающиеся напрямую лишь верховного пристава, но меня все больше беспокоит то, чем именно занят тайпэн Ли Хань вместо порученной ему миссии. Его успехи несомненны, и я, разумеется, приветствую их, но пристало ли полководцу гоняться за лесными разбойниками, когда в его дорожный сумке лежит приказ, предписывающий волю самого Избранника Неба?

— Мне, кажется, вы обратились с этим вопросом не к тому человеку, уважаемый, — Сумиёси не нужно было оборачиваться, чтобы собеседник полностью прочувствовал его пренебрежение. — Я не отдаю приказов тайпэнам Императора и не обязан следить за их исполнением. Вам следовало бы поговорить об этом с тайпэнто Мори, тем более что, учитывая его недавние высказывания в похожем ключе, вы найдете в лице военного советника куда более внимательного слушателя, чем я.

— Если благо Империи потребует...

— Благо Империи сейчас как никогда требует мира на закатных и южных границах, — резко осадил сиккэн своего собеседника. — А тайпэнто уже всерьез обсуждает со своими приближенными возможность поддержать опасную инициативу манеритских вождей о развязывании новой войны с тиданями и ракуртами. Люди К"си Вонга докладывают мне, что больше всего обсуждению этих идей способствуют гонцы кагана Гуюка из кочевья Мукдэн. Последний, кстати, похоже, весьма недоволен работой нашей почтовой службы и предпочитает действовать напрямую. Вам ведь известно об этом, уважаемый?

— Да, но сведения, доставляемые этими людьми кагана, носят лишь общий характер, свойственный любым разведывательным донесениям с нашего пограничья, — смешался Джамуха, уже пожалевший, что напросился на этот разговор, позабыв, с кем именно он имеет дело. — Но разжигание войны было бы, конечно же, неприемлемым.

— Надеюсь, ваш голос будет услышан не только тайпэнто, но и в юрте вашего деда.

— Я приложу для этого все свои усилия, — ответил императорский поверенный.

— Относительно вопроса, который касается тайпэна Ханя, то я уверен, что он ни на секунду не забывает о порученном ему деле, а небольшие отвлечения, случающиеся с ним по дороге, лишь следствие его подчеркнуто серьезного отношения к своим обязанностям в вопросах сохранения и преумножения блага нашей любимой Империи. Кроме того, его действия приносят определенную пользу, укрепляя среди простонародья провинций доверие и признательное отношение к центральной власти. Философы древности советовали правителям по возможности совмещать страх и любовь народа, не впадая в одну из крайностей. Так получилось, что сегодня у подножия Нефритового Трона не так много людей, способных создавать вторую компоненту упомянутой мной выше формулы, и тайпэн Ли Хань, безусловно, принадлежит к этому малому числу. За что и пользуется особым благорасположением нашего повелителя, как вы, я надеюсь, помните.

— Разумеется, — смиренно и с показным благоговением промолвил Мукдэн.

— Замечательно. Больше не смею вас задерживать.

— Благодарю за предоставленное мне время, — собеседник сиккэна быстро откланялся.

Несмотря на достаточно жесткий курс беседы, она доставила Сумиёси определенное удовлетворение. Бездействие Джамухи по-прежнему раздражало сиккэна, а в особенности то, что поверенный не только не мог контролировать развитие ситуации в Хаясо и прилегающих районах, но и не слишком пытался вникнуть в отголоски этих событий, происходящие уже в границах Золотого Дворца.

Думать, что это происходит намеренно, у Тэна не было оснований, хотя Всезнающее Око Императора уже получил соответствующие распоряжения повнимательнее изучить деятельность дипломатического совета, которым руководил Мукдэн. Сиккэн искренне надеялся, что поскольку проблемы, державшие Джамуху при дворе в последние полгода, успешно разрешились, то теперь он начнет исправлять свои упущения, и Сумиёси недвусмысленно указал ему на то, с чего стоит начать. Прозрачный намек на личный интерес Императора к действиям Ханя должен был так же дать понять поверенному, что этому тайпэну не следует вставлять палки в колеса, чем бы он ни занимался. Во всяком случае, пока этот полководец пользуется популярностью на женской половине Дворца, что в свою очередь прямо влияет на предпочтения самого Избранника Неба.

Удар в бронзовый гонг оповестил всех о начале церемонии. Сумиёси поспешил в зал и занял свое место у подножия нефритовой пирамиды, склонившись в нижайшем поклоне. Несмотря на свой статус и титул, несмотря на всю силу и власть, сосредоточенную в его руках, Тэн был лишь простым чиновником, лишенным всяческих благ и привилегий, превышающих права простого поданного, и никогда не забывал об этом.

Единый Правитель опустился на холодный камень, давно уже ставший величайшим символом самого могущественного государства известного мира, и замер, становясь частью картины, веками внушавшей людям страх и почтение. Небрежным движением пальцев Император приказал начинать, и расторопные слуги распахнули двери большой приемной, впуская ожидающих там гостей. Двенадцать воевод народа айтов в роскошных доспехах, отделанных янтарем и моржовой костью, и четверо вождей в скромных имперских каймон, украшенных мехом ирбисов и песцов, один за другим входили в тронный зал и потрясенно замирали напротив нефритовой пирамиды. Двенадцать мечей, изготовленных лучшими придворными оружейниками, и четыре гербовых знака, над которыми трудились известнейшие ювелирные мастерские Хэйан-кё, уже дожидались своего часа. Тайпэнто Мори сделал шаг вперед, чтобы первым приветствовать новых вассалов Империи и сообщить им о благоволении своего повелителя. А вскоре, слова клятв, известные всем собравшимся, вновь зазвучали под этими сводами, в который раз подтверждая могущество и силу Нефритового Трона.

Из-за травм лекари запретили Ли тренироваться, и даже дыхательная гимнастика, по вполне очевидным причинам, была исключена из привычного распорядка дня молодого тайпэна. Один из врачевателей постоянно следовал за ним, не полагаясь на здравомыслие больного, особенно после того, как тот все-таки попытался в первый же день прокатиться на лошади вокруг постоялого двора. Доступными для Ханя оставались теперь лишь каллиграфия, чтение и поединки в каргёцу, до которых оказались весьма охочи Кара Канг и местный управляющий Тэй Мэнг.

Таката очнулась первой на третий день после разгрома, учиненного наемника в "Пурпурном лотосе", когда весь остальной Сиань по-прежнему бурно обсуждал события той ночи, множа пустые слухи и версии случившегося. Едва слуга сообщил об этом, Ли буквально выскочил из покоев императорского посла, бросив не доигранную партию и рассыпаясь в извинениях. Когда Хань возник на пороге спальни, мертвый демон, заметив его, успокоительно улыбнулась.

— Не торопись ты так, — усмехнулась Таката болезненно тихим голосом, глядя на взволнованное выражение лица императорского полководца. — А то еще набегу всю свою костяную труху просыплешь, да позабудешь где.

Не обращая внимания на боль, Ли прошел к кровати и опустился прямо на пол, едва сдерживая слезы от радости, накатившейся на него подобно приливной волне. Таката протянула дрожащую руку и коснулась его щеки своими белесыми когтями.

— Живой.

Хань бережно сжал ладонь къёкецуки, несмотря на обжигающий холод, исходивший от кожи демона. Лекарь семьи Мэнг очень тихо и незаметно вышел из комнаты, тактично прикрыв за собой дверь.

— Знаешь, — голос Такаты дрожал еще сильнее, чем пальцы в ладонях у Ли, — в тот последний момент я ведь успела испугаться. Не за себя, со мной все было ясно, а тому, что ты останешься один на один с этим чудовищем в человеческом обличии.

— Я уже дрался с чудовищами, — ответил Хань, стараясь успокоить девушку.

— Конечно, этого нельзя забыть, — улыбка къёкецуки стало чуть более живой, а в глазах появилось что-то новое, что раньше тайпэну удавалось замечать лишь мельком. — Убийца и спаситель монстров в одном лице.

Вторая холодная ладонь легла на затылок Ли, и Таката притянула его к себе. В этот момент Хань даже и не пытался сопротивляться, позволив чувствам на краткое мгновение взять верх над разумом. Холодное дыхание демона, как зимний морозный воздух, обожгло его гортань, и губы, распахнувшиеся навстречу друг другу, слились в поцелуе, в котором было не только нечто непривычное и непонятное, но и еще такой странный, горький и одновременно сладкий вкус чего-то запретного.

Лишь почувствовав, как начинает неметь кожа на щеках, Ли невольно вернулся к реальности и отстранился, превозмогая недвусмысленные порывы молодого тела, пускай и изрядно покалеченного.

— Так нельзя, — пробормотал тайпэн, отводя глаза, но так и не выпуская руку девушки из своей ладони.

Таката печально смотрела на него своим странным взглядом.

— И все-таки, чем же она лучше меня?

Ли вздрогнул от этого вопроса, чувствуя вполне заслуженный укор, что крылся за недосказанными словами.

— Она не лучше, но это по-другому...

— Она живая?

— Я дал Каори клятву, и она дала ее мне.

— Ты просто прячешься за свое обещание, как за тай-бо, избегая принять решение.

Хань вновь поднял взгляд, встретившись с глазами в къёкецуки, в которых не было ни ненависти, ни ревности, ни злости.

— Да. Я боюсь, и не могу сказать сейчас ничего, что смогло бы изменить сложившееся положение вещей. И выбор делать я тоже не могу.

— Ты ведь собирался быть терпеливым и ступенька за ступенькой продвигаться к потерянному счастью, безукоризненно исполняя волю своего повелителя и принося благо столь любимой тобой Империи, — сказала къёкецуки, словно читая его потаенные мысли, и еще крепче сжимая пальцы Ли Ханя. — Получить отобранное право основать род, право быть принятым другим родом, право на свободу передвижения. И вернуться к ней, тем, кого она полюбила, и не отбросила даже в тот миг, когда открылась правда. Но мне не нужно, чтобы ты лишний раз доказывал, кто ты есть. Мне нужен тот, кого я вижу сейчас перед собой, пускай это всего лишь искалеченный и наивный юнец, голова у которого забита глупыми догмами философов-воспитателей.

— Тогда ты должна понять, что я просто не могу... Не могу так...

Ее пальцы коснулись его губ, не давая договорить, и странное чувство узнавания всколыхнулось внутри у Ли. Точно также это делала Каори, когда он в минуты их близости начинал говорить что-то лишнее.

— Я понимаю. И поэтому согласна ждать. Но мое терпение не вечно, и одному лишь прародителю всего моего треклятого племени известно, что случится в тот жаркий миг, когда мое терпение иссякнет.

— Пообещай, что не станешь причинять ей вреда, — вырвалось у Ли.

Къёкецуки слегка усмехнулась.

— Обещаю, и поверь, для меня это будет совсем несложно. Это сделало бы слишком больно тебе, а я не хочу из-за собственной низкой слабости, причинять такую боль тому, кто мне нужен.

Пальцы Такаты выскользнули из его руки, и, отвернувшись, демон посмотрела на соседнюю постель, где лежала ее младшая подруга.

— Теперь ступай, мне нужно помочь Ёми найти дорогу назад. Это займет время.

Медленно поднявшись, Ли шагнул к дверям, но, не выдержав, обернулся, чтобы сказать последнее слово, так и застрявшее у него на языке. Клыкастая ухмылка и озорной блеск черных вертикальных зрачков, окруженных кровавой радужкой, словно дуновение ветра в засушливую жару, сбросило с плеч Ханя весь навалившийся груз.

— Тебе что, для ускорения пинка дать, искуситель недоделанный? — окрепший голос демона уже сочился знакомым ехидным ядом. — Или тебе тот демонический монах слух повредил? Проваливай, родной, проваливай.

— Проваливаю, — кивнул быстро Ли и, широко улыбнувшись, шагнул за раздвижную перегородку.

"Офицеров" ётёкабу, успешно избежавших ночной облавы в канун праздника, удалось отыскать к середине следующей недели. Что интересно, это сделали не приставы и не оплаченные ищейки торговых домов, не стражники, роющие носом землю, чтобы хоть как-то оправдаться в глазах горожан и начальства, и даже не тайная императорская служба, хранившая свое привычное и отрешенное молчание. Преступников выдал каган Альлык, в юртах которого, стоявших за внешней стеной у конских загонов, и прятались ётёкабу. На все вопросы вождь манеритов отвечал одно и то же, не меняя в своем рассказе ни слова. Какие-то люди незадолго до праздника, представившись перекупщиками, попросили у него право занять несколько шатров, присовокупив к этому изрядную сумму серебра. Альлык заподозрил неладное, но решил согласиться, подождать и присмотреться к этим странным купцам. Как только он понял, кто же они такие на самом деле, то тут же и известил об этом добропорядочных слуг Избранника Неба.

Конечно же, эта история не выдерживала никакой критики и была шита белыми нитками, но многие предпочли промолчать. Во-первых, Альлык оказался в числе тех степных вождей, кто ныне особенно рьяно помогал Ханю и Кангу в вопросах мирных переговоров с тиданями. Во-вторых, он все-таки являлся личным вассалом Императора, и даже Ли не захотел разбираться в том клубке бюрократических нюансов и формальностей, которых требовало бы более тщательное расследование. По молчаливому согласию всех заинтересованных лиц, было решено оставить случившееся на совести тайной службы, которая в отличии равноправного вассала Нефритового Трона, имела гораздо больше возможностей воздействия на оступившегося кагана.

Захват лидеров группировки был намечен на ночное время и прошел строго по плану. Нукеры Торгутая и наемники Джао окружили указанный лагерь, а воины Альлыка нанесли удар "изнутри". Вспарывая белоснежные пологи, бойцы врывались в юрты, а застигнутые врасплох преступники бросались на них иногда даже не успев выхватить оружие. Несмотря на элемент неожиданности и численное превосходство нападавших, схватки в степных шатрах шли почти на равных. Большинство ётёкабу, видимо, понимало, что ни о какой пощаде в случае добровольной сдачи речи идти не будет, так что терять им было совершенно нечего.

Тайпэн вместе с Удеем и со своим старым знакомым Суликой-нойном, вызвавшимся сопровождать императорского вассала, прибыли на место боя, когда все было кончено. Командир наемников проводил их в самый большой шатер, где несколько приставов-писцов уже перебирали захваченный архив бандитской организации.

— Медного Воробья схватили? — с порога поинтересовался Хань.

— Никто не знает, — пожал плечами чиновник, начальствующий над группой описи, и указал на несколько изрубленных тел, стащенных в дальний угол юрты. — Может быть, кто-то из них и есть Воробей. Его словесный портрет весьма расплывчат, так что будем ждать опознания со стороны тех преступников, что согласятся сотрудничать.

— Я слышал, что Воробей носит на пальце кольцо с гербом ётёкабу, — сказал Сулика-нойон. — Это вроде бы как отличительный знак, полученный им от высшего руководства. Но будь я на его месте, избавился бы от такого кольца в первую очередь.