Главная роль

Следом за преторианцами шагали жрецы-понтифики, в белых одеяниях до пят. Затем — ликторы; в пучки розог, которые они держали на плечах, были воткнуты топорики.

Позади четверо носильщиков несли паланкин. Нет, не паланкин. Максим не знал, сам застонал или услышал стон Марцелла. Четверо рабов держали простые открытые носилки, на какие кладут умерших. Тело, покоившееся на них, вряд ли можно было считать живым. Весталку с головой завернули в белые покрывала, как запеленывают мертвых перед положением в могилу. Ремнями притянули к носилкам так, что она не могла пошевелиться.

"Жива?! Или кто-то "милосердный" дал яда?!"

Толпа качнулась вперед. Пронзительно закричала Лавия — так, будто ее задавили. Молодой солдат в оцеплении вздрогнул и начал оборачиваться. И в эту минуту на него всей тяжестью обрушился бестиарий. Солдат устоял на ногах, но по инерции выскочил вперед. Врезался в носильщика. Произошло мгновенное замешательство, носильщики остановились. Прежде, чем оцепление сомкнулось, Максим вытолкнул на дорогу Сервию. Она запнулась за что-то и упала на четвереньки. Максим услышал, как звонко шлепнули ладони о мостовую. Сервия вскинула голову, губы ее оказались на уровне носилок. Один из солдат замахнулся. "Ударит — убью!" Максим рванулся к Сервии. Путь заступил другой солдат, сдвинуть его с места было все равно, что сдвинуть скалу. Весталка пошевелилась на носилках. Пыталась приподняться, ремни не пускали. Максим ужаснулся. "Марцелл не выдержит. Рванется вперед. Все погубит". Солдат рывком поднял Сервию на ноги и толкнул назад, в толпу. Бестиарий подхватил ее. Новобранец, совершенно багровый, занял прежнее место в цепочке, порядок восстановили, процессия тронулась в путь.

Максим хотел немедленно выбраться из толпы, но это оказалось не так просто. Они были зажаты между оцеплением и плотными рядами зрителей. Только когда мрачная процессия скрылась и зеваки перестали напирать, удалось вырваться. Максим пересчитал спутников. Все были на месте, и все тяжело дышали.

— Сказала, — Сервия прижала ладонь к груди, стараясь успокоиться. — Сказала ей: "Жди".

Максим посмотрел на Марцелла. У сенатора было такое лицо, что актер подумал: "Скоро перестану узнавать".

Махнул рукой:

— Надо идти.

Теперь они двигались в общем потоке. Казалось, полюбоваться казнью собрался весь Рим. "Полюбоваться казнью? А может, проводить весталку?" Максим оглядывал попутчиков. Здесь были люди всех возрастов и сословий. Всадники и сенаторы в одеждах с пурпурными полосами. Обитатели беднейших кварталов за Тибром и трущоб на Авентине — в грубых туниках и войлочных колпаках. Все были хмуры, все шли пешком. Многие, в знак траура, набросили на головы края плащей. Максим озирался со злостью. "Столько людей, и не решатся отбить весталку! Ведь почти никто не верит обвинению!"

Впрочем, он знал: с каждым днем число тех, кто считает Корнелию виновной, начнет расти. Ибо слуги Домициана станут все усерднее повторять клевету. А весталка уже никогда не сможет оправдаться.

На "Поле нечестивых" собралась такая толпа, что Максим оставил всякую надежду пробраться вперед. Да этого и не требовалось — важнее было отыскать Вибия и Гефеста. Актер медленно двинулся по полю. Остальные — за ним. Лавия присматривала за Сервией, бестиарий — за Марцеллом, ибо брат с сестрой неотрывно смотрели в одну точку: на белые фигуры жрецов, собравшихся внутри оцепления. Временами зрители полностью загораживали понтификов, временами видны были их головы или взметнувшиеся вверх руки. Ни носилок, ни весталки не удалось разглядеть ни разу.

Максим приметил на дальнем конце поля груду валунов. "Оттуда должен быть прекрасный обзор". Подойдя, он с досадой обнаружил, что место уже занято. Кто-то стоял наверху, призывно размахивая плащом. В следующее мгновение Максим узнал Гефеста. Подозвал остальных. Все поспешно вскарабкались на валуны.

Максим огляделся. Теперь он видел черный зев могилы. Рядом стояли несколько рабов. "Могильщики". Чуть поодаль держались ликторы. Отдельную группу составляли понтифики. Весталка так и лежала на носилках связанная.

Максим не мог избавиться от ощущения, что смотрит какой-то отвратительный, тяжелый фильм. Фильм, смакующий страдание и гибель людей, но не их силу и мужество. Видит картину, которая сделает зрителей слабее и трусливее.

Он перевел взгляд на солдат оцепления. И словно ледяная рука сдавила затылок: "Что, если оцепление всю ночь не снимут?!" Торопясь отвлечься от этой мысли, Максим наклонился к Гефесту, шепнул:

— Удалось?

— Нет, — так же шепотом, скосив глаза на Марцелла, ответил вольноотпущенник. — Кругом были солдаты.

Максим молча кивнул, он этого и ожидал. Бросить в могилу записку не сумели, да и сейчас никакого знака Корнелии не подадут. Если она не слышала Сервию... Но тут уже ничего не поделать.

Один из жрецов вскинул вверх руки. Тотчас на пустыре воцарилась тишина. Ветер доносил до Максима отдельные слова. "Молитва? Приговор?"

— ...Великого Рима... Священный огонь... Амата Корнелия... Осквернила прелюбодеянием... Уличена...

Максим не выдержал.

— Врет, как газетчик!

— Кто это? — спросил Тит Вибий.

— А-а... Один нерадивый раб. "Газетчиком" звали. Слова правды не говорил.

— Приказали распять? — заинтересовался римлянин.

Максим вздохнул.

— Напротив. Платили щедро.

Тит Вибий понимающе хмыкнул.

У Марцелла вырвалось хриплое восклицание. Ликторы развязали ремни и откинули покрывало. Весталка приподнялась. Зрители подались вперед. Солдаты с трудом сдерживали напор толпы.

Вероятно, у Корнелии затекли руки и ноги. Она сидела, растирая запястья. Затем поднялась. Покачнулась, но устояла. Максим кинулся к Марцеллу, всей тяжестью прижал к камням. Бестиарий схватил хозяина за руки.

Весталка сделала шаг к могиле. Жрецы запели погребальный гимн. Один из могильщиков опустил в склеп деревянную лестницу. Второй протянул руку, чтобы помочь весталке сойти на ступеньку. Амата Корнелия отпрянула. Не от страха — из гордости. Никто не смел прикоснуться к ее непорочному телу.

Корнелия сошла на первую ступеньку и остановилась. Медленно обвела глазами толпу. Максим понимал, кого весталка искала взглядом. Понимал и Марцелл, рванулся. Бестиарий с Максимом держали крепко.

Весталка шагнула на вторую ступень. Край ее длинного одеяния зацепился за что-то, могильщик нагнулся — отцепить. И снова весталка коротким возгласом отвергла помощь. Сама освободила подол. Спустилась в могилу.

Лестницу подняли. Максим лихорадочно пытался пересчитать ступени, прикинуть длину. Лестница была больше человеческого роста.

Четверо мускулистых рабов, надрываясь, задвинули плиту. Снова зазвучал священный гимн. На плиту посыпались комья земли. Могильщики проворно орудовали лопатами.

Песнопение смолкло. Над плитой высился небольшой холм. Максим отер пот со лба. "Не курган. Обычная могила".

Жрец-понтифик простер руки. Донеслось:

— ...Место... забыто навсегда...

И снова наступила тишина. Ничего не происходило. Казалось, оцепенели все: горожане, солдаты, жрецы. Максим невольно разжал руки, отпуская Марцелла.

"Уйдут ли солдаты?!"

Преторианцы, сопровождавшие весталку, выстроились и направились к дороге. За ними — понтифики, ликторы, рабы. Спустя минуту Максим увидел, что снимают оцепление. Он сел на камни. Только теперь почувствовал, что саднит скулу, наливается болью плечо. Вероятно, досталось в давке, он и не заметил. Сухой язык царапал небо, смертельно хотелось пить.

Максим снова поднялся. Посмотрел на остальных. Вибий с Гефестом были бледны, но глядели бодро. Сервия сидела, покачиваясь из стороны в сторону, точно от нестерпимой боли. Марцелл обхватил руками голову.

— Будешь задыхаться вместе с ней — не поможешь, — сказал Максим.

— Она... там... — выдавил Марцелл.

— Она спасала тебя с большим мужеством, — отрезал Максим.

Эти слова заставили сенатора опомниться. Он огляделся вокруг и сжал кулаки: зрители расходились слишком медленно. Многие пересекали пустырь, как бы прощаясь с весталкой, но приближаться к могиле никто не осмеливался. Несколько женщин, стоя в отдалении, плакали. "Есть ли у весталки родня?" Максим от всей души надеялся, что нет; что только Сервия с Марцеллом сходят с ума от отчаяния.

Сенатор поглядывал на солнце, точно пытаясь всей силой, всей волей заставить его быстрее опуститься. Отворачиваясь от розовеющего диска, устремлял тяжелый взгляд на людей, бродивших по пустырю. Особенную ярость у него вызывала компания, устроившаяся перекусить у самой дороги. Оттуда доносились нестройные возгласы.

Максим тоже раза два глянул на весельчаков. Компания насчитывала человек пятнадцать. "Как их разогнать? Только потасовки не хватало". Впрочем, он надеялся, что к ночи все возвратятся в город. Даже пьяницы не станут дожидаться, пока запрут ворота.

Он принялся изучать пустырь. Хотел предусмотреть любую случайность.

"Поле нечестивых" заросло сухой, чахлой травой. Повсюду виднелись небольшие холмики. "Могилы казненных?.. Учесть — в темноте не сломать ноги".

Ряд кипарисов и пирамидальных тополей отгораживал пустырь от дороги. Между деревьями пышно разросся лавр и еще какой-то кустарник, Максим не знал названия. "Хорошо. Укроют от случайных взглядов".

За дорогой виднелись убогие домишки. "Кажется, необитаемые. Или там собирается всякий сброд. Похоже, место недоброе. Тем лучше. Меньше гуляк объявится ночью. А те, что бродят здесь, стражу не позовут".

С противоположной стороны "Поле нечестивых" ограждал овраг, за оврагом тянулась полуразрушенная стена старого кладбища. "И отсюда никто не пожалует".

Солнце снижалось. Тени вытянулись, повеяло прохладой. Все большие группы горожан выходили на дорогу, возвращались к Коллинским воротам. Пьяницы удалились одними из последних, невнятное пение (скорее, мычание) смолкло в отдалении.

"Прошел час", — подумал Максим. За минувшие недели привык обходиться без часов, чувство времени не подводило ни разу.

Максим приподнялся, высматривая на дороге повозку с инструментами. "Пора управителю появиться. И лекарю, кстати, тоже". Повозки, однако, не было. "Все равно нужно ждать, пока стемнеет", — успокоил себя Максим. Тем не менее, решил подстраховаться, выслал Тита Вибия навстречу.

Вибий ушел. Максим посмотрел на небо. Никогда еще стремительный южный закат не казался ему таким долгим. Оторвав взгляд от багровеющих облаков, Максим обнаружил, что Тит Вибий со всех ног мчится обратно. "Повозка близится?"

Актер соскользнул с камней и поспешил навстречу. Вибий с разбега выпалил:

— Часовой!

— Где?!!

— Рядом! С камней не видно.

Максим последовал за Титом Вибием. Часовой-преторианец стоял между деревьев, шагах в тридцати от могилы.

Максим узнал центуриона Квинта Септимия. "Накликал!"

— Ступай к воротам. Встретишь повозку. Проведешь кругом. Часовой не должен видеть.

— Все сделаю, — Вибий метнулся к дороге.

Максим вновь вскарабкался на валуны.

— У могилы часовой.

Бестиарий приподнялся и выразительно провел рукой по горлу. Максим покачал головой.

— Нельзя.

Марцелл грубо схватил его за плечо. Жест был понятен. "Она задыхается, а ты щадишь часового!"

— Нельзя, — упрямо повторил Максим.

Ему не хотелось убивать Септимия. К счастью, этой жертвы и не требовалось. Напротив. Если утром обнаружат убитого центуриона, доложат императору. Тот прикажет поднять плиту, заглянуть в могилу. Тела весталки не найдут. Домициан без труда отыщет виновных. Погибнут все. Максим объяснил: словами, жестами. Сенатор понял. Нехотя разжал пальцы.

— Что делать? — не выдержал Гефест.

— За камни, — скомандовал Максим.

Все поспешно сползли на землю. Валуны надежно скрывали их от глаз центуриона. Максим повернулся к Лавии.

— Накинь покрывало.

Наступила пауза. Марцелл, Сервия, Гефест, бестиарий, Лавия смотрели во все глаза. Рабыня опомнилась первой. Встряхнула покрывало, разворачивая. Спустя мгновение, мерцающая ткань окутала ее с ног до головы. Из-под покрывала выбивалась тугая прядь волос и поблескивали глаза.

— Поманишь часового за собой, — приказал Максим.

Все разом выдохнули. (Бестиарий тяжело засопел.)

— Зови, как хочешь. Он должен пойти за тобой. Приведешь сюда. Мы встретим.

Бестиарий удовлетворенно хмыкнул. Максим, щурясь, смотрел, как пылающий диск коснулся кладбищенской стены. "Когда скроется до середины"... Еще раз проверил свои доводы. "Напасть на центуриона, пока он на посту — нельзя. Даже если не убивать, оглушить. Очнется, известит императора о происшедшем. Домициан сразу догадается... А если часовой сам покинет пост... Будет молчать, что бы ни случилось. Иначе лишится головы".

Солнце село. Выглянув из-за камней, Максим увидел, что часовой зажег факел и подошел ближе к могиле. Теперь с валунов его было прекрасно видно.

— Ступай, — велел актер Лавии. — Нет, не прямо. Подойди с дороги.

Лавия послушно пригнулась, скрываясь за кустами. Побежала к дороге. "Если Квинт Септимий не пойдет с ней... Придется убить его и бежать. Сумеем ли скрыться?"

Уже стемнело настолько, что можно было не бояться острых глаз часового. Максим поднялся на валуны, помог вскарабкаться Сервии и Гефесту. Марцелл с бестиарием просто обошли камни. Встали впереди, готовясь встретить центуриона.

Послышалось женское пение. Голос у Лавии оказался сильный, чистый. То звенел колокольчиком, то вкрадчиво затихал. Центурион воткнул факел в землю и повернулся к дороге. Пение приближалось. Послышался низкий, воркующий смех и снова — пение.

Центурион отошел на несколько шагов, чтобы факел не слепил его. Всматривался во тьму, пытаясь увидеть певунью. Увидел. Она направлялась прямо на свет факела. Золотым дождем струилось по плечам покрывало.

Подойдя к часовому вплотную, Лавия оборвала песню. Снова послышался тихий, волнующий смех. Долетели отдельные слова.

— ...Скучаешь?.. Пойдем... Радость...

Центурион резким движением отстранил ее. Лавия не смутилась. Не только подошла ближе, но и обняла часового за шею. Теперь слов не было слышно.

"Иди же за ней! — мысленно подталкивал Максим. — Иди! Иначе умрешь!"

Центурион разжал руки девушки и снова отстранил ее. На этот раз — еще решительнее. И опять Лавия не ушла. Максим представлял, в каком напряжении, в каком отчаянии она искала слова, чтобы уговорить преторианца, заманить к валунам. Снова донеслось:

— Ночь... Никого...

Центурион, не обращая на нее внимания, принялся ходить: десять шагов в одну сторону, поворот, десять в другую.

— Максим, — шепотом позвал Гефест.

Обернувшись, актер увидел у камней Тита Вибия, раба-управителя и лекаря.

— Повозка здесь, в кустах.

— Хорошо. Ждите.

Вновь посмотрел на часового. Центурион мерил шагами пустырь. Бежали драгоценные секунды. Амата Корнелия задыхалась в подземелье.

Лавия заступила дорогу преторианцу. Покрывало сползло с ее плеч, упало к ногам. Затем она начала стягивать тунику.