Гном. Книга первая.

— Вот расчет, товарищ Сталин, — Берович положил перед собой тощенькую папку, — отвлечение примерно шести процентов мощностей на производство необходимого автотранспорта позволило увеличить производство основной продукции на 18-20 процентов ежемесячно и не потребовало привлечения дополнительных трудовых и материальных ресурсов. Просто за счет экономии и повышения производительности. На двадцать дней раньше намеченного перейти на выпуск нового модельного ряда, истребителей "Як — 7С" и мотора "Индекс 107" на сорок шесть суток. Мы понимаем всю напряженность положения на фронте и важность автотранспорта, но все-таки вынуждены настаивать, чтобы впредь заводской спецтранспорт считался производственным оборудованием и неотъемлемой частью завода...

Карина Морозова, слыша в его речи, в самом тоне ее оттенок просительности, продолжала смотреть чуть в сторону и вниз, сохраняя на лице бесстрастное выражение, и только чуть заметно поджимала узкие губы. Из опыта своей недолгой еще жизни она вынесла малое число твердых принципов. Одним из главных было: Никогда Никого Ни о чем Не проси. Прямо или косвенно, так или иначе, рано или поздно, это непременно аукнется, и будет только хуже. И вдруг, неожиданно для себя услышала, что Сталин обращается к ней.

— Товарищ Морозова...

— Гражданка. Морозова. — С расстановкой проговорила она. — Так ко мне обращаются представители советского руководства и Органов.

— Я имею достаточно полномочий, чтобы решать подобные вопросы самостоятельно, без согласования. Товарищей уведомят. Считайте это прямым распоряжением.

— Да, товарищ Сталин.

— Товарищам хотелось бы заслушать... вашу версию происшедшего.

— Присутствующий здесь нарком контроля, гражданин Мехлис, явившись на завод Љ63 шестнадцатого декабря 1941 года с явно вредительскими целями, самоуправно реквизировал пятьсот единиц совершенно необходимого в производственном процессе оборудования, тем самым преступно превысив свои служебные полномочия. Руководство завода в лице директора, товарища Постникова, проявило недопустимую мягкотелость, граничащую с преступной и выполнило явно незаконный приказ. Результатом преступного головотяпства, если не сознательного вредительства, гражданина Мехлиса и потворства ему со стороны руководства завода явилось снижение месячного выпуска основной продукции и дезорганизация производства. Расчеты в "Приложении 2" к докладной записке, направленной руководству страны, оценивают ущерб в сто сорок — сто шестьдесят планеров истребителей и восемьдесят — сто моторов, которые не были произведены и отправлены во фронтовые части.

Во время повторного... визита наркома контроля 20 февраля сего года, он беззаконно, грубо превысив свои служебные полномочия, распорядился полностью реквизировать запас продовольствия, рассчитанный на двухнедельное питание рабочих смен, а руководство завода опять-таки пошло у него на поводу. В данном случае временного падения производства и более тяжелых последствий удалось избежать за счет мобилизации внутренних резервов, а в самый тяжелый момент, в первые двое суток неоценимую помощь продовольствием коллективу завода оказали авиаторы-фронтовики. Одолженное продовольствие впоследствии компенсировано равноценным, согласно договоренности...

Карина умолкла, заново опустив взор, и снова начала крутить многострадальный берет. На протяжении ее речи, произносимой ровным, равнодушным тоном, товарищ Мехлис краснел, бледнел, пытался что-то сказать и даже порывался вскочить, но его попытки неизменно пресекались сделанным в его сторону жестом Сталина, — ребром правой руки с зажатой в ней незажженной трубкой.

— А скажите, товарищ Морозова, — с удовольствием осведомился Сталин, — почему вы не изложили своей точки зрения ва врэмя визита Льва Захаровича? Почему не поправили руководство?

— Во время первой инспекции я не присутствовала на аудиенции, поскольку мои служебные обязанности этого не предполагают, а особой необходимости в этом я в тот момент не видела. Я ошибалась.

— А...

— А во второй раз я получила прямое указание э-э-э... не присутствовать. Как раз в силу того, что моя точка зрения была хорошо известна директору...

Верховный Главнокомандующий тихо, не показывая вида, но глубоко наслаждался эпизодом. Только считанные люди во всем мире могли позволить себе столь изысканное удовольствие и, к тому же, правильно его оценить. Вот она где, истинная роскошь. Тощая, длинная девчонка, затянутая в глухой черный комбинезон без всяких украшений, но новый, безукоризненно чистый, отутюженный и подогнанный по фигуре, отлично понимала где находится, с кем и перед кем говорит, но не боялась, похоже, ничего. И не робела в его присутствии.

— И что бы вы предприняли, если бы... присутствовали?

— То, что положено честному гражданину при встрече с беззаконием. Настояла бы на отказе в выполнении явно незаконного распоряжения. Мы просто не имели права его выполнять. Предложила бы действовать через официальное руководство завода, Совнарком и наш наркомат.

— А если бы товарищ Мехлис продолжал настаивать?

— На фронте трусов, паникеров и распространителей панических слухов. На режимном производстве во время войны саботажников и вредителей. В обычных случаях эти категории преступников положено задерживать и помещать под стражу. В случаях особой опасности деяния и невозможности пресечь преступную деятельность иным способом допустимо применение оружия. В данном случае речь идет о материальной части полнокровной истребительной авиадивизии, укомплектованной по штату, и деяние по первому эпизоду можно расценивать только как особо опасный саботаж. Или злостное вредительство.

Она намеренно повторяла слово "вредительство" снова и снова, не без оснований рассчитывая, что оно, как минимум, вынудит наркома оправдываться. Так или иначе. Даже если не удастся добиться тяжелых оргвыводов или хотя бы просто напугать этого бешеного пса с ядовитой слюной в смрадной пасти.

— Неужели выстрелили бы? — В голосе Вождя слышался неподдельный интерес. Такого не ожидал даже он. — И оружие есть?

— Гражданские законы, равно как и воинский устав, написаны для того, чтобы их исполняли буквально. А оружие у нас имеет право носить весь руководящий состав начиная с мастеров. И звеньевые, работающие со спецконтингентом. У нас на многих работах занято слишком много людей, которым терять нечего.

Сталин помолчал около двух минут, глядя в стол и разжигая трубку. Пауза стала почти нестерпимой.

— Покушение на жизнь и здоровье руководителей партии, органов советской власти и правительства, — тяжелая статья, товарищ Морозова. И высказанные вами абвинения слишком тяжелы, чтобы огульно ими разбрасываться. Для этого нужны самые веские основания.

— Мне не удалось найти иных объяснений таким разрушительным действиям. Возможно, они есть, и тогда хотелось бы их знать. Чтобы не делать ошибок впредь.

Ах ты засранка... Отлично ты все знаешь. Как и то, что об истинных причинах подобных выходок в этой стране тебе не скажет правды никто. Даже он. Потому что слова эти непроизносимы.

— Ми знаем Льва Захаровича Мехлиса, как искреннего, прямого работника, всем сердцем болеющего за порученное дело. Предлагаю считать, что в данном случае Лев Захарович руководствовался горячим желанием помочь фронту в самый трудный момент. Имело место... известное нэдопанимание всех последствий этого распоряжения. Вопросы?

— Можно? — Вождь кивнул, и Карина задала-таки свой вопрос. — Чем, в плане последствий, такая безответственная некомпетентность так уж принципиально отличается от вредительства?

— Товарищ Морозова. Есть мнение, что мы разрешим вам любыми законными методами пресекать выполнение явно вредных распоряжений. Если, конечно, вы потом сможете это... даказать. Все свободны... А вас, Морозова, я попрошу задержаться еще ненадолго.

— Так застрелила бы, женщина?

Она ненадолго задумалась, — эта пауза и произвела на Вождя наибольшее впечатление, и сказала больше любых слов, — а потом честно ответила.

— Все-таки нет. Александр Иванович мог пострадать. А им рисковать нельзя, он не какой-то там дивизии, он целой армии стоит. Двух армий. Трех!

— А так, — он внезапно заглянул ей прямо в зрачки, словно уколол тяжелым взглядом, — выстрелила бы?

Он не ошибался, не мог ошибиться: такие жесткие, равнодушные глаза бывают только у убийц. При этом не так уж важно, что она, скорее всего, на самом деле не убила ни одного человека.

— Почему нет? Трудно найти другого такого человека, чтобы так же было ни капельки не жалко. Вы знаете, что не было ни одного случая, чтобы его вмешательство принесло хоть какую-то пользу. А вред, по слухам, страшный...

— Не все так просто, Морозова. — Задумчиво прговорил Сталин. — Не все так просто. Ты еще слишком молодая, чтобы понять, поэтому просто паверь: такие тоже бывают нужны... А кого-нибудь другого — застрелила бы?

— Не знаю. Других как-то не за что.

— А если — будет за что? — Настойчиво продолжал он, как будто хотел выяснить что-то для себя важное. — Как с наркомом?

— Да.

— Кого угодно?

— Да.

— За единственным исключением?

— Бессмысленный вопрос. Да.

— С единственным?

На этот раз она задумалась чуть дольше. И эта пауза тоже кое-чего значила.

— Пожалуй, с двумя.

Он некоторое время испытующе смотрел на нее, а потом резко оторвал взгляд. Устало махнул рукой в знак того, что аудиенция закончена.

... А ведь она не врала, когда говорила про два исключения. Не подлизывалась и не пыталась подладиться под него, Сталина. Потому что ей нет нужды врать и подлизываться. Она просто не видит в этом никакой выгоды для себя. Нет, — поправил он сам себя, — это неправильно. Не "не видит", а — не ищет. А досто-ойная смена растет, нечего сказать. Следующие поколения неизбежно идут дальше нас. Поэтому нет ничего удивительного что им приходится так стараться.

Когда, — не в тот раз, спустя какое-то время, — Мехлису удалось поговорить со Сталиным наедине, он, наконец, смог дать волю своему возмущению. Перед этим ему довольно долго не удавалось найти подходящий момент, казалось даже, что Коба избегает его. Вождь, — очевидно, по забывчивости, — не предложил ему сесть, но, как будто, был в неплохом настроении. Он слушал старого соратника, — и молчал. Минут через пять жестом предложил сесть, — и молчал. Слушал, кажется, не без любопытства, — но молчал. А потом мягко прервал на середине фразы.

— Лев, — проговорил он добродушно, — ты дурак и говно. То, что ты ТАКОЙ дурак и говно, единственная причина, по которой мы тебя не расстреляли. И если ты, говно, еще раз сунешься на 63-й завод, мы тебя тоже не будем стрелять. Тебя пристрелит эта Морозова. Я разрешил. Но она пристрелила бы тебя и без разрешения. Иди.

Именно этот нелепый эпизод этот имел то следствие, что Беровичу присвоили статус, равный статусу наркома, и никакой Мехлис больше не мог ему приказывать даже и с формальной точки зрения.

Вторым следствием было развертывание полномасштабного производства "АГ — 5". Небольшое количество этих грузовиков производилось на 63-м заводе до конца войны. Основное производство, до января 1944 года составившее 492 тысячи автомобилей, было развернуто, отчасти, на ГАЗ-е, отчасти, в виде модификаций, — в Ульяновске. Технология была передана на данные предприятия на правах ЛИЦЕНЗИИ (на полном серьезе!!!) отлажена и доведена специалистами 63-го по системе, полностью исключавшей ее нарушение. Кроме того, за этим велось постоянное и нешуточное наблюдение. Не помогали ни скрежет зубовный производственников, ни папуасские хитрости, ни крикливые жалобы руководству. Изгадить автомобиль так и не удалось, до самого конца производства "АГ — 5" в 1951 году. Наряду с поставляемыми по ленд-лизу "студебеккерами" он стал основным грузовиком фронта. Небезынтересная книга Т. Осмолова "Эх, дороги...", эти, своего рода мемуары фронтового шофера, провоевавшего в автомобильных батальонах трех армий два полных года, является прямо-таки балладой в честь "пятерки". Признанием в любви и панегириком в одном флаконе. Трофим Иванович готов молиться на нее и утверждает, что ни на одном другом грузовике не пережил бы тех переделок, в какие приходилось попадать на долгих фронтовых дорогах. Достаточно сказать, что она защищала от автоматных и винтовочных пуль, не сминалась при лобовом столкновении или падении в кювет, не горела и практически не ломалась. Легкий тканый корпус при широких колесах и двигателе 128 лошадиных сил, с одной стороны, обеспечивали исключительную проходимость, а с другой — позволял по хорошей дороги развивать скорость 80 км/час и держать ее довольно долго. Всего по сентябрь 1951 года, на нужды народного хозяйства и армии, а также на экспорт и помощь братским странам было выпущено 1631000 грузовиков этой модели. Прекращение выпуска, в основном, связано с окончательно устаревшей системой управления, утомлявшей водителя, и слишком уж аскетичными условиями кабины. Еще более важным обстоятельством было то, что моторостроение в СССР продвинулось к этому моменту НАСТОЛЬКО, что прежний двигатель, при всех его достоинствах, стал чистой воды динозавром. Выпускать его дальше было просто-напросто стыдно, а с новым мотором — не имело смысла выпускать прежнюю модель.

Тем не менее самые удачливые экземпляры работали в отдаленных уголках Родины до середины 70-х, потому что износу не знали. Последние экземпляры, бывшие на ходу, видели наши мостостроители в 1983 году в одной из стран Латинской Америки...

Сонечка Виргартен, бледная, длинноносая девушка, бывшая секретарша бывшего наркома, печатала с неимоверной скоростью, чуть ли ни обгоняя немногословную, точную, но не больно-то бойкую речь Сани. Примерно через полчаса он закончил, не забыв разбить на подзадачи и назначить исполнителей. По-другому он не умел, подробности для него вовсе не обязательно были "мелочами", и если он чего-то не не упоминал, то по той единственной причине, что Важность и Осуществимость их, накладываясь друг на друга, оказывались меньше Определенности.

— Ну, кажется, — все?

— Не совсем, гражданин директор.

— Нет, Сергевна.

— Да, гражданин Берович.

— Ну нельзя! И по условию не предусмотрено, и вообще столько головной боли дополнительно, что ты себе и представить не можешь! Как ты не поймешь: это же де-мон-стра-ци-я! Они и вовсе не должны ни в кого стрелять! Кроме того, — ты забыла, что там за контингент? Уголовники и враги народа.

— А еще безоружные бабы и дети по совместительству. Мужчин по лагерям не осталось, лишних-то.

— Ты что, не понимаешь, что непременно найдутся такие, которые решат пострелять по вертухаям?

— Патронов не дадим. Как это и делается в мирное время для основной массы настоящих войск. Запрем в сундуках. И обязательно пошлем с каждым сундуком одного настоящего фронтовика из команды выздоравливающих. А то непременно окажется, что пора стрелять, а ключи черт его знает у кого или вообще потеряны...

— Да ты пойми...

— Я отлично понимаю только то, что на войне без оружия нельзя. А с этой затеей непременно получится то же, что происходит с попытками сделать, какой-нибудь "простой, надежный, технологичный и недорогой" истребитель, или катер, или автомобиль для масс. Или линкор. Получится либо хорошо и недешево, либо вовсе ничего не выйдет. А вертухаи утрутся.