— А я мелко не подкалываю, — продолжал веселиться этот мелкий засранец.
— Что все так плохо? — Спросила я у трусливо молчавшего Сивки.
— Нет, Дашка, все не плохо, все очень плохо, — вытирая об траву слезящуюся от смеха морду, проржал Сосискин.
Я критически посмотрела на себя. Начало было довольно пристойным. Длинная, до пяток, сшитая из тонкого полотна белая рубашка под горло, на рукавах — веселенькая вышивка в виде лютиков-цветочков. Сверху рубашки был надет голубенькой расцветочки сарафанчик с разрезами по бокам. Фасончик отличался от известных мне тем, что эти разрезы были треугольными, вернее, портной просто вырезал из подола куски ткани и красиво их обшил ленточкой, чтобы прохожие могли вдоволь наглядеться мелькающими ножками под тонкой рубашонкой. Сарафанчик был очень даже симпатичный и сидел как влитой, только мне показалось, что он как будто слегка вылинявший, да и вышивка выцвела. Но вот ниже, ниже, на этом самом сарафанчике были вышиты две аппетитные булочки в окружении колосков, причем каждая булка четко охватывала одну мою грудь. Судя по ржанию Сосискина, это было еще не все. И точно — во всю задницу какая-то эротоманка вышила огромный каравай. Я в ужасе распахнула разрезы, и вытаращилась на батоны, которыми игла непризнанного гения расшила бока рубашки. Моих нервов хватило только на то, что бы прошептать:
— Что это, млять, за реклама хлебобулочного комбината располагается на моей заднице и сиськах?
— Тебе не нравится, — расстроено спросил Сивка.
Сил орать, топать ногами, матерится и в очередной раз разыскивать нож у меня не было, от того мой прозвучавший ответ вышел каким-то мало эмоциональным:
— Сивка, я тебя очень люблю, местами даже восхищаюсь, но вот твое чувство юмора мне сейчас непонятно. Я просила скромный наряд, который не привлечет к нам никакого внимания, и ты меня уверил, что знаешь толк в женской одежде. А теперь я вижу на себе кошмар портновского искусства, который просто кричит "Кто-нибудь, трахните меня!". Как ты думаешь, сколько мужиков в городе сегодня заметят появление девки в таком провокационном наряде? Ответа нет? Так слушай. Каждый, кто меня в этом увидит. И если меня сегодня не попытаются изнасиловать раз так десять, то я лично сожру этот наряд завтра.
— Дариа, но меня уверили, что это сшито по последней столичной моде, — чуть не плакал длинногривая жертва местных менеджеров по продажам.
— Да тебя банально развели как на лохотроне, ты что, не видел что он весь уже выцвел! — заорал Сосискин. — Да он, небось, с открытия лавки там пылился и ждал когда же придет кусок идиота и купит его. — По тону Сосискина чувствовалось, что он весьма расстроен этой покупкой и сейчас он спросит, сколько этот шедевральный шедевр стоит, произведет понятные только ему расчеты, и я не поставлю и гроша на то, что Сивка не будет зверски покусан.
— Ладно, делать нечего, будем носить то, что имеем, придем в город, и я куплю другое платье, — я устало махнула рукой. — Давай платок, он-то хоть надеюсь без вышивок с амурным уклоном, иначе я не ручаюсь за Сосискина.
К моей радости и безмерному счастью Сивки платок оказался без вышивки, ну а то, что он был ярко-красным уже не смогло меня смутить. Идти во всем этом было чревато покушениями на мою девичью честь, но и торчать на дороге не было никакого резона. Идея послать Сивку за еще одним платьем вполне могла бы привести к летальному исходу первого. До полного счастья оказалось, что единорог так спешил обрядить меня в этот наряд местной путанки, что забыл купить корзинку.
Я задумалась и как всегда в ответственный момент закурила, в голове крутилась мысль, а мне никак не удавалось схватить ее за хвост. Я курила и злилась, мысль никак не желала оформляться в моей голове, и тут еще Сивка некстати сказал, что если мы не поторопимся, то не успеем снять до ночи комнату на постоялом дворе, потому что завтра свадьба дочери градоначальника и народу в городе прорва. И вот тут я испытала, наверное, то, что испытывал Архимед, когда плюхнулся с короной на башке в ванную:
— Отвлекающий маневр, — прошептала, и стала выбивать пятками пыль из дороги, выплясывая канкан.
Я закончила задирать ноги и открыла рот сообщить друзьям, как мы безболезненно пройдем в город, и вдруг услышала:
— А если пересчитать на золото, сколько ты отдал?
— А сущие гроши, двадцать золотых, я даже скидку не просил, — видя, что буря миновала, отмахнулся Сивка.
— Двадцать золотых за этот чехол для обморочной глисты?! — подбитым мессером взвыл Сосискин и, подпрыгнув, вцепился зубами в задницу Сивки.
Тот взревел, как слон, и загарцевал на месте, пытаясь скинуть Сосискина. Попытки были безуспешные. Именно сейчас у моего пса проснулась генетическая память предков охотников, его челюсти сжались намертво, а задница Сивки прочувствовала на себе что такое мертвая хватка таксы. Я кинулась оттаскивать Сосискина от Сивки, но он так брыкался так, что я просто боялась подойти к нему. На мои крики пес не реагировал. Единорог визжал, как резаный, Сосикин болтался на нем, как флаг на ветру, ситуация была аховая. Поняв, что пес добровольно не отцепится, а Сивка сейчас лишится, как минимум, четверти своей филейной части, я заорала:
— Сосикин, колбасу будешь!?
В кои-то веки он не бросился ко мне за подачкой. Темп скачки Сивки нарастал, а колебания тела пса уже напоминали ковбоя на взбесившемся быке, и тогда я тихо сказала:
— Ну как хочешь, сама съем.
И о чудо, пес меня услышал и, наконец-то, отцепился от многострадального зада Сивки. Я опущу подробности как я дула на лошадиную задницу, когда мазала ее зеленкой, а она щипала, как уговаривала единорога потерпеть, и клялась при первой же возможности показать ему паспорт Сосискина, в котором стояла отметка о прививки от бешенства, как я практически валялась у Сосискина в ногах, умоляя меня простить за то, что его жестоко обманула и, подлизываясь, скормила все, что оставалось от батона колбасы... Одним словом, я провела не самое лучшее время в моей жизни.
Наконец, они помирились, и я поделилась моими планами по проникновению в Аккон.
Чоповцы-таможенники на воротах на всю жизнь запомнят мое триумфальное появление под стенами этого славного города. Впереди шел, стыдливо прикрывая хвостом место укуса, художественно залитый зеленкой Сивка. Рядом шагала, дергаясь во все стороны, девица, от вида которой местное солнышко спряталось за тучку. Ее неземную красоту подчеркивала трупная бледность (светлая пудра, подаренная мне "заклятой подруженцией", которая использовалась мной только чтоб зеркало с собой не таскать), под глазами сияли синяки, свидетельствующие об общем недомогании организма (спасибо серым теням), огромный красный нос повествовал окружающим о хроническом алкоголизме (ватные тампоны и чуть-чуть румян). На голову была намотана синяя пыльная тряпка, завязанная на затылке хитроумным узлом, а на лоб, как сопли, свисали сальные пакли (папины штаны и гель для волос могут сотворить и не такие чудеса). На ее щеке игриво подпрыгивала огромная волосатая бородавка (комок жвачки, покрашенный тушью, плюс шерстинки Сосискина). Вышитые булочки на груди распирали огромные буфера, причем, правый был значительно больше левого (носки и две упаковки прокладок, засунутые в лифчик от купальника). На фоне груди тростиночкой казалась талия, но ее утяжелял виляющий во все стороны зад (чудом державшаяся в стрингах тельняшка, для надежности засунутая в пакет). А когда она улыбнулась стражникам железными зубами (фольга от конфеты), особо нервные сползи по стеночке, остальные же забыли спросить не только откуда идет эта юная прелестница, но и про плату за вход. Для усиления эффекта краса, застенчиво ковыряясь в коровьей лепешке носком своей туфли, спросила басом:
— Как думаете, почтенные, найду я в вашем городе себе жениха? Меня отец за супругом сюда отправил, сказал, сходи, дочка моя младшая, самая красивая, в город в праздник, туда мужики со всей Империи приедут — только успевай хватать да под венец волочь.
Стражники даже не пытались что-то промычать, а только махали рукой, мол, проходи поскорее, чудище лесное. Но эта дивная фея остановилась напротив них и продолжила:
— Но вы мне так все понравились, да и папенька говорил, что у военных людей жалование хорошее, я прям растерялась, кого из вас я больше хочу в спутники жизни, — и радостно подтянула двумя руками грудь к подбородку.
Когда этот подоконник упал на место, она, игриво хихикая, добавила:
— А если вы мне понравитесь, то я своим восьмерым сестричкам старшим письмо напишу да расскажу, каких бравых женихов им тут нашла.
С тихим стоном, закатив глаза, отключились от действительности самые стойкие, не заметив, как из ворот быстро проскочила неведомая зверюшка и скрылась в первом переулке.
Глава девятая
Походкой робота, теряющего на ходу отваливающиеся запчасти, я выплыла из ворот и подозвала к себе Сосискина, притаившегося под какой-то телегой. Для усиления шока от нашего появления на его шее переливался стразиками (дизайнерский ход неизвестного китайского производителя) и сверкал шипами (мое креативное мышление) гламурный розовый ошейник, на котором болталась покрытая сусальным золотом косточка. Этот ошейник пес терпеть не мог, но для поддержания легенды временно смирился с его присутствием на своей шее, обещая мне многозначительным взглядом, скорую расправу. Сивка оказался честным единорогом и, отказавшись примазываться к моей славе первой красавицы, сказав, что будет рядом, оторвался от нас метров на сто вперед. Без всяких фанфар и ковровых дорожек началось мое, не побоюсь этого слова, победоносное шествование по городу.
Какие-то серые птички, видимо, выполняющие тут функцию ворон, завидев меня, падали с заборов. Голодный ценитель женских прелестей, видимо прельстившийся караваем, восторженно присвистнул в район моего зада. Я повернулась и, цыкнув через зуб, спросила:
— К тебе или ко мне?
Его падение в лужу и отборная матерщина подняли мою и без того высокую самооценку до заоблачный высот. При виде меня мамаши спешили убрать с улицы детей, а особо нервные бросались закрывать им лица своими фартуками. Вслед нам бравурным маршем несся грохот захлопываемых окон. Первый в моей жизни увиденный эльф, чтобы не ослепнуть от лицезрения небесных черт, попытался прикрыть свои глаза для надежности ушами. Сунувшийся, было, под ноги покрытый струпьями гоблин, глядя на мое святящееся молодостью и красотой лицо, протянул мне обкусанный пирожок, и радостно приговаривая:
— А я еще думал, что урод, — припустился по направлению к выходу из города.
— Не иначе как поскакал просить руки и сердца первой красавицы Империи, — протянул ему в след Сосискин.
У имевшей глупость не скрыться с моего пути беременной, судя по растекшейся под ней лужей, либо отошли воды, либо она просто не удержала другую жидкость в организме. Глядя на ее заходивший ходуном живот, я, нежно поглаживая свою грудь, авторитетно пробасила:
— Девочка будет, вон как заволновалась при вид конкурентки.
— Почему девочка, нам сказали, что мальчики-близнецы, — испугано пролепетал держащий ее за талию мужик.
— Обманули, — категорично качнула я бородавкой, — девка, однозначно, а второй пацан — вон как стремится на встречу к прекрасному.
Девушка с тихим стоном обмякла в руках мужа, а я, независимо хмыкнув, пошла дальше. Неуспевших попрятаться зевак я отпугивала обворожительней улыбкой и почесыванием задницы. Застывшего, судя по метле в руках, местного таджика-дворника, я осчастливила сунутыми под нос грязными ногтями и ласково пожурила, что метет он улицу плохо, вон я слегка почесалась, а под ногтями можно репу сеять. Узрев на противоположной стороне улице, представительницу древнейшей профессии с боевой раскраски и торчавшей из фривольного декольте грудь, которая хихикая, висела на каком-то громадном волосатом мужике, я поспешила выразить ей свое порицание. Кто ж прям чуть ли не на улице то клиента удовлетворяет? Мужика надо затащить в комнату и желательно закрыть на сто замков, чтоб не дай бог, не сбежал, не заплатив за массаж эротический. Втянув висевшую до подбородка соплю, я ленивой походкой подошла к сладкой парочке, и отечески потрепав днвицу по наштукатуренной щеке, наставительно изрекла:
— Не суетись под клиентом, он от этого потеет и выскальзывает.
Потом лениво кинула взгляд ниже пояса мужика, и, направив свой коготь на то, что еще минуту назад практически рвало его штаны, разочаровано процокала:
— Облом, подруга, полежать просто так на спине не получится, тут не початый край работы.
Я еще бы с ними побеседовала на всякие волнующие темы, но тут Сосискнин вцепился мне в подол, привлекая внимание. Оказалось, тут водились собаки, только все они поголовно были лысые, как жутко дорогие кошки или как мексиканские хохлатые левретки, которые в самой Мексике живут на помойках и составляют конкуренцию крысам. И еще у них было два хвоста и глаза, как у покемонов, мечущихся в поисках туалета. Позже Сосискин узнал, что длинная шерсть у них вырастает к осени, а сейчас он с каким-то нездоровым интересом, попахивающий гастрономией, смотрел, как такая кривоногая кишка отделилась от стайки таких же недоразумений и пытается открыть на нас пасть. Я оглушительно рыгнула и задумчиво промолвила:
— Мне ее самой завалить или ты размяться хочешь?
И немного подумав, уточнила:
— Когда отгрызешь ей башку, ты ее в сыром виде будешь или подождёшь, пока зажарю?
Бальзамом на наши нервы нам стал ее истеричный визг и тылы товарок с позорно поджатыми под брюхо хвостами. Сосискин развязано подмигнул мне и тявкнул:
— Я на дичь, похожую на кошачьих, пусть и дорогостоящих, не охочусь, и вообще мясо не прошедшее санитарный контроль в пасть не беру.
На мелочи типа сбросившего с себя всадника и умчавшегося, судя по скорости, к психиатру, коня; падающие из рук прохожих всяческие кошелки и корзинки; забывших, как говорить, двух кумушек у колодца, мы попросту не обращали внимания. Красоте, молодости, здоровому цвету лица, сиянию волос, белизне зубов, волнующей походке и просто божественной фигуре завидовали всегда.
Наконец Сивка остановился у какого-то заборчика и, открыв копытцем калитку, протиснулся в нее. Мы, не мешкая, сунулись за ним и оказались во дворе довольно ветхого домишки. На скрип калитки из дома вышла такая же скрипящая всеми суставами старуха, с видом склочницы со стажем, но приняв меня за смерть, шепча молитвы и пятясь задом, быстро скрылась за дверью, гремя засовами и задергивая занавески на окнах. По-моему мнению, старушка решила отсидеться в подполе. Как оказалось, я слегка недооценила пенсионерку. Не успели мы перевести дух, как бормотание стихло, одна из занавесок зашевелилась, и в окне мелькнул ее затянутый бельмом глаз. Пришлось, чтобы старая любительница последних новостей не расслаблялась, громко откашляться и заорать:
— Я не ошиблась! Вон хозяйка как приветливо на меня смотрит, вот что значит человек праведную жизнь вел, даже казни лютой не боится.
