Двенадцать звезд

Когда они тронулись в темноту — на восток, по дороге, оставив позади себя умирающие уголья, — комендант позвал Гватро, и серая лошадь поскакала рядом с ним, не отставая, словно привязанная.

Азраиль держался сзади. На сей раз ему попалась лошадь более снисходительная к попыткам неумелого всадника заставить ее слушаться без помощи колдовства. Шла гнедая быстро, но мягко, так что маг даже рискнул пару раз обернуться на ходу. Но сзади, как и спереди, ничего не было видно, кроме темно-серой ленты дороги между темных валов.

Потом Долгузагар перевел своего коня на галоп, и лошадь Азраиля последовала его примеру. Обрадовавшись, что наконец научился ездить верхом, маг ударил пятками своего коня, чтобы тот прибавил ходу, и ненамного обогнал коменданта. И увидел, как беспомощно бьется лицом о кожаный ремень с металлическими бляхами голова пленника: эльф потерял сознание.

— Стой! — крикнул Азраиль на черном наречии. — Стой, слышишь! Я приказываю!

Последняя фраза была началом могущественных заклинаний, и руки Долгузагара сами натянули поводья.

— Тебе нужен твой заложник? — прошипел маг: он смог остановить своего гнедого лишь в десятке шагов впереди по дороге и теперь с трудом разворачивал его. — Смотри, он лишился чувств!

Комендант перекинул ногу через холку и легко соскользнул на землю. И тут же снял с коня эльфа и положил его на дорогу едва ли не под копыта своим лошадям, которые тут же опустили морды к раненому.

Отпихнув Гватро, уже спешившийся Азраиль отдернул с груди пленника лохмотья рубашки. Но крови на бледном пятне повязки не было. Маг приложил к губам эльфа свою флягу.

— Это серьезно? — спросил Долгузагар.

— То время, которое нам надо, чтобы объехать отряд, он протянет, — ответил Азраиль, глядя, как раненый приходит в себя. — Больше ничего сделать нельзя, грузи его обратно.

Комендант не шелохнулся.

— Эльф умрет? — спросил он.

— А тебе что за дело? Нет, скорее всего. Нимри живучи, кровотечение не открылось. А сознание он мог потерять из-за того, что ты слишком сильно ударил его по голове.

Долгузагар, не говоря ни слова, поднял эльфа и на сей раз посадил, а не положил его на холку.

— Почему ты спасаешь меня? — тихо спросил пленник, когда комендант забирался в седло позади него.

— Заткнись, а не то перережу горло, — прошипел в ответ морадан, посылая коня вперед и одной рукой прижимая эльфа к себе.

Кавалькада снова поскакала по дороге. Вокруг стало чуть светлее — валы сделались ниже, а облака поредели и сквозь них сочился лунный свет. Слева на фоне неба обрисовалась черная громада: южная оконечность Внутреннего хребта, у основания которой стояла та самая крепость, куда шел отряд дунэдайн.

Скоро к стуку копыт начал примешиваться смутный гул, который становился громче с каждой минутой. Азраиль прислушался: это были крики, грохот, лязг металла.

— Отлично! — крикнул он, не понижая голоса. — Кажется, сражение в разгаре, мы успеем проехать, пока они занимаются орками!

Долгузагар молча кивнул. Теперь он различал впереди слева далекие отблески огня: должно быть, горела крепость. Или битва шла при кострах и факелах. Насколько он мог судить, орки еще держались, что было морэдайн на руку: когда орки побегут, они бросятся в разные стороны, люди погонятся за ними — тут и жди беды. Эльф сидел тихо, тоже напряженно вглядываясь и вслушиваясь.

— Перебираемся за вал! — окликнул комендант мага. — Они могли оставить заставу на дороге, чтобы их неожиданно не атаковали с тыла.

Азраиль кивнул и направил своего коня к правому валу. Тот уже был довольно низким, едва выше головы верхового, и достаточно пологим, чтобы лошадь мага медленно, но спокойно сама поднялась на него, пока всадник, упав ей на шею, пытался поймать потерянные поводья.

Долгузагар и серая кобыла опередили мага, и, когда Азраиль, выбравшись наверх, ухватился наконец за повод, они уже начали спускаться в темноту за валом.

На какой-то момент наступила тишина, в которую вдруг ворвался громкий стук копыт. У мага ухнуло сердце, а комендант застыл, превратившись в слух: кто-то во весь опор несся по дороге им навстречу.

Азраиль судорожно дернул поводья и ударил лошадь пятками, но поздно: впереди из-за поворота вылетел всадник.

Увидев двух конных на валу, он остановил коня, поставив его на дыбы.

— Алаэ! Стойте! — крикнул он на синдарине, перекрывая негодующее ржание. — Вы ведь эдиль?

У Азраиля отлегло от сердца: он действительно в темноте сошел за эльфа!

— Нам некогда! — крикнул он в ответ, стараясь подражать выговору зеленолесцев. — Мы преследуем очень опасного морголлора!

Его лошадь наконец сделала шаг вниз по склону, но очень медленно.

— Эдиль, среди вас есть целители? — снова крикнул дунадан отчаянным голосом, подскакав к валу. — Прошу вас, у нас убили лекаря, и раненые умирают, есть ли среди вас кто-нибудь, кто может помочь?

Пленный сделал какое-то слабое движение, и комендант понял, что сейчас произойдет, но не успел закрыть ему рот.

— Да! — так же отчаянно крикнул эльф. — Я целитель, слышите!

Азраиль беспомощно обернулся к Долгузагару и увидел, что его спутник, вместо того, чтобы свернуть эльфу шею как цыпленку, быстро спешивается, снимает пленника с лошади и опускает его на землю. Маг открыл рот. Дунадан на дороге застыл, пытаясь понять, что происходит.

Долгузагар взлетел обратно в седло и с места послал серого жеребца в галоп — прочь, в темноту. Вслед за ним ринулась было и Гватро, но, издав короткое жалобное ржание, развернулась и поскакала обратно к эльфу.

— Что ты делаешь! — крикнул Азраиль вслед коменданту на адунайском, потом обернулся к синде и снова крикнул: — Скажи своим, чтобы они оставили нас в покое! Иначе мы будем убивать, слышишь!

И ударил своего коня пятками. Гнедому уже надоело бесцеремонное обращение, и случилось то, чего боялся маг: конь встал свечкой. Азраиль, может, и удержался бы в седле, но гнедой, переступив на склоне, покачнулся, сделал резкий скачок, чтобы восстановить равновесие, — и сбросил неумелого наездника.

Нет! Только не это! Я больше не могу, только и успел подумать Азраиль. Но тут его кубарем с размаху швырнуло вниз по склону, выбив из легких остатки воздуха, а из головы — остатки соображения.

*8*

Долгузагар в дурном настроении

Рыбы-начальники с удовольствием отправятся в командировку. Такие путешествия позволяют быстрее рассеяться меланхолии, в которой лучше пребывать одному.

Астрологический справочник

Он скакал всю ночь. Потом взошло солнце: яркое, почти не затуманенное дымкой и копотью, оно походило на огромный желтяк.

В его лучах перед Долгузагаром предстала чудесная страна: со светлым песком, лишь чуть припорошенным пеплом, с живыми камнями и скалами — бурыми, желтыми, ржавыми, кирпичного цвета, совсем не похожими на куски вулканической пемзы, разбросанные по Горгороту, и тамошнюю материковую породу, цветом, на ощупь и даже запахом гари больше напоминающую чугун, а не камень. Кое-где из песка торчали тонкие и жесткие бледные листья, похожие на выбеленные и высушенные солнцем лопатки скелета, усаженные по краям шипами длиной в палец.

Впрочем, попадались здесь и скелеты. Когда всадник ослабил поводья и жеребец пошел шагом, обманутый сходством, он устремился к очередной бледной лопасти, которая как раз оказалась самой настоящей иззубренной песком и временем лопаткой почти рассыпавшегося, наполовину заметенного песком костяка.

Мышастый опустил морду к лопатке, однако тут же издал негодующее фырканье и ударил по кости копытом. Та треснула, из-под нее выскользнула блестящая, словно лакированная черная змейка и, зашипев, показала коню трепещущее раздвоенное жало и ярко-оранжевое горлышко. Жеребец с испуганным ржанием отпрянул, вырвав всадника из оцепенения.

— Полно, полно, — пробормотал Долгузагар. — Не связывайся с аспидом. От его яда нет противоядия, пять ударов сердца — и ты покойник.

И комендант направил Мышастого правее восходящего Солнца.

— Там вода, — сказал он.

Дороги не было, но Долгузагар в ней не нуждался: в этих местах достаточно было двигаться вниз по склону, в направлении, на которое указывала сеть бурых канавок, похожих на кровеносные жилы. Это были следы редких дождей: вода размывала буро-ржавую глину, и та осаждалась в руслах.

Когда Мышастый устал, Долгузагар спешился и шел рядом с жеребцом, пока не нашел скалу, под которой можно было укрыться от солнца. Как только всадник снял с коня сбрую, тот со вздохом почти человеческого облегчения опустил голову и закрыл глаза.

Бросив потник и седло сушиться на солнце, комендант вернулся в тень. Ему смутно помнилось, что он не спал больше суток, но в сон его не клонило. Вместо этого он достал из седельной сумы кожаную бутылку и приложился к горлышку.

То ли от жары, то ли еще от чего, но степлившееся вино приобрело странный металлический привкус, похожий на привкус крови. Долгузагар даже подумал, уж не попала ли кровь в бутылку во время стычки, но, сколько ему помнилось, бутылку он открыл уже после. Он попробовал выпить еще, но желудок запротестовал, и все вино оказалось на песке.

Странно. Ему нравилось отрубить у противника руку или ногу, а еще лучше — голову, чтобы из обрубка ударила фонтаном кровь, орошая все вокруг мелким дождем. Ему нравилось чувствовать кожей теплые капли, ловить языком соленые брызги, благо тогда у него имелись оруженосцы и ему не приходилось самому приводить в порядок доспехи и одежду.

Ламех'ин

Солдаты-харадрим произносили это слово шепотом, думая, что Долгузагар их не слышит. Они предпочитали, когда их командир просто убивал одного противника и переходил к другому, как пахарь переходит от поля к полю, кузнец — от подковы к косе, а гончар — от горшка к кувшину.

"Ламех" — так в Хараде называют кровососущих нетопырей. И не только нетопырей. А "ламех'ин" значит "дитя кровососа". Ничего удивительного, ведь еще прадедов Долгузагаровых солдат в детстве пугали рассказами о его матери: Нилутиль ан-Атцун, прозванная за хрупкое сложение и невысокий рост "Миймит" — "Малышка", увлекшись черной магией, сошла с ума и в пустыне сосала кровь у людей.

Наверное, ее сын тоже сошел с ума, раз привкус крови внушает ему отвращение. Долгузагар с досадой отшвырнул бесполезную бутыль, и та с утробным бульканьем покатилась по камням. Покопавшись в седельных сумах, комендант извлек оттуда небольшую фляжку с водой и взболтнул: неполная.

Какая, в конце концов, разница? Все, кого он знал, кто был ему хоть как-то близок, умерли или исчезли из его жизни. Даже Сам, от которого этого можно было ожидать в последнюю очередь. Память Долгузагара превратилась в бочку с маринованной селедкой, откуда рыбьи головы смотрят глазами мертвецов — то ли укоризненно, то ли призывно.

Отхлебнув из фляги, комендант решил выкинуть из переметных сум все лишнее и тем облегчить Мышастому жизнь. Вслед за бутылкой на песок полетели резная деревянная шкатулка с лекарствами, плащ и сверток светлого шелка.

Еды в сумах не было. Подумав, Долгузагар поднял сверток и, развернув его, обнаружил небольшие плоские хлебцы, уложенные каждый между двумя сухими кленовыми листьями и перевязанные серебристым шелковым шнурком. Пахло от них травами. Человеческой едой это назвать трудно, но все лучше, чем мясо, срезанное с ляжки убитого орка, которую перед тем прижгли факелом. И комендант, убрав сверток обратно в суму, сел на песок рядом с всхрапывающим во сне Мышастым.

Глядя, как тени валунов медленно ползут по желтому песку, он думал о довоенном прошлом, которое, казалось, было окружено золотистым сиянием, как тот солнечный день сорок или пятьдесят лет тому назад, когда в лагерь у реки приехали Сибилл и Авенир. Светловолосый и порывистый, похожий на щурку Сибилл был, наверное, единственным человеком, которого Долгузагар мог назвать другом. Может, потому, что спас ему жизнь и был с ним откровенен, а Сибилл сохранил его откровенность в тайне...

Тут проснулся Мышастый: поднял свою большую голову и уставился на спутника спокойными глазами.

— Умеешь пить из фляжки?

Конь в ответ встряхнул заплетенной в косички гривой. Комендант влил ему половину воды из фляги в угол рта, как заливают лошадям лекарство. Потом, проверив спину Мышастого — нет ли потертостей? — тщательно протер сухую шерсть, оседлал жеребца и забрался в седло.

— Иди туда, где земля становится ниже, — сказал Долгузагар коню, и они двинулись в путь: то шагом — там, где почва была неровной и каменистой, то легким галопом — там, где тянулись полосы песка.

...Там, в прошлом, было будущее, были надежды — на великие подвиги, на великую славу. Что он тогда сказал Сибиллу? Что-то про грядущую Большую Войну, которая случится при жизни их поколения и станет временем тех, кто умеет воевать: их Повелитель приблизит, они будут править в новом мире.

И нельзя сказать, что Долгузагар ошибся в своих расчетах: разве он не стал самым молодым комендантом Уровня за все время после возвращения Повелителя? Что делало его... — Долгузагар принялся привычно загибать пальцы — десятым по старшинству человеком в Башне. Если, конечно, не считать Девятерых. Но они и не люди.

Солнце постепенно перемещалось за спину коменданту, удлинялась бежавшая рядом тень. Изредка стали попадаться серые и бурые колючки, торчавшие из трещин между камнями, а белесые шипастые лопасти, стелившиеся по песку, теперь сделались длиной едва ли не в локоть.

Отец бы им гордился, сомнений нет. Он был уже стар, но и без магии прожил бы еще лет пятнадцать, не убей его та самая Большая Война, что вознесла его сына на вершину карьеры. А Сибилл погиб в самом начале, во время неудачного штурма Осгилиата, за пять лет до сражения на Дагорладе.

А после Дагорлада спустилась бесконечная ночь, озаряемая неровным светом факелов под стенами Башни и алым свечением лавы Роковой Горы. Словно темнота морского дна, разрываемая лишь сполохами подводного вулкана да огоньками глубоководных рыб.

Долгузагар поднял взгляд, и в первый миг ему показалось, будто над ним в подводной тьме плывут те самые глубоководные рыбы. Потом он сообразил, что наступила ясная ночь и в небе непривычно светят звезды. Мышастому хватало их отблеска на светлом песке, чтобы двигаться вперед. Но шел он уронив голову и с трудом переставляя ноги.

Увидев сквозь сумрак небольшую круглую впадину, комендант остановил коня и тяжело слез с седла. Мышастый издал тихое сиплое ржание.

— Вода утром, — сказал Долгузагар, расседлывая жеребца.

Тот повесил голову. Тогда комендант вынул из седельной сумы шелковый сверток, достал оттуда хлебец и, сорвав с него шнурок, подал коню.

На вид хлебец ничем не отличался от куска пемзы, но когда Мышастый бодро его схрумкал и потянулся за добавкой, Долгузагар призадумался. Бросив раскрытый сверток на землю перед конем, он взял себе одну лепешку.

Кленовые листья, между которыми лежал хлебец, совсем засохли, но сама лепешка, когда комендант ее разломил, оказалась вовсе не похожей на сухарь. Долгузагар принюхался: пахло травами и медом, и он положил половину хлебца в пересохший рот. Жевалась лепешка легко и на вкус была освежающе-приятной, в ней даже ощущалась какая-то влага, как будто хлебец макнули в вино или ягодный сок.