| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Причём здесь моя мать (думаю, речь шла о биологической матери) и какие-то эрейцы, я не знала, но Старейший недолго продержал меня в неведении. 'Вот тебя удивило, что я говорю с трибуны и одновременно с тобой. Будь ты настоящей эрейкой, ты бы тоже это умела... Нет, Мариэль, у меня нет к тебе особого отношения. Просто ты генетически ущербный материал, пропущенный при очередной выборке'.
Проклятье! Похоже, я исчерпала свой лимит везения, если попалась Чистильщику на глаза! В вопросах генетического здоровья расы Старейший не ведал жалости. Он уничтожал всех, кто не соответствовал его стандартам. Причём уничтожал массово, целыми тысячами. Что ему я? Всего лишь ещё одна бракованная единица. Проклятье! Теперь я очень хорошо понимала предков, которые подняли восстание, чтобы избавиться от этого чудовища. Невозможно жить с постоянным дамокловым мечом над головой.
Compacte la comédie! У меня опустились руки. С языка уже была готова сорваться мольба о снисхождении, но тут из глубины моего существа поднялось нечто такое, что наглухо запечатало мне рот и... открыло мысли Старейшего. Оказаться в его голове было всё равно, что оказаться в сокровищнице легендарного царя Соломона. Правда, меня почти тотчас вышвырнуло вон, но увиденного хватило, чтобы понять, что он чужой на Земле.
'Крейд! — выругался Старейший и ворчливо добавил: — Мариэль, посмеешь ещё раз выкинуть такой фокус, и я прибью тебя на месте!' — 'Гляди, что творится! Неужели палач решил проявить снисхождение?' — съехидничала я.
'Мариэль! — раздался предупреждающий возглас, но меня уже понесло. 'Идите к чёрту, сэр! Больше вы не заткнёте мне рот. Или вы уже передумали меня убивать?' — 'Нет, приговор остаётся в силе. Но своей выходкой ты добилась того, что быстрой, как и лёгкой, смерти тебе не будет'.
Старейший, как опытный садист, нащупал моё слабое место и ударил именно туда. При одной только мысли о каждодневных психологических пытках, что день за днём сводят с ума и подводят к краю, у меня потемнело в глазах.
Я с ненавистью посмотрела на гигантскую фигуру на трибуне.
— Думаете, вы победили? Да ни фига! — выкрикнула я вслух.
В глубине души я лелеяла крошечную надежду на помощь окружающих.
'Можешь не стараться, никто тебя не услышит и не увидит, пока я этого не захочу, — сказал Старейший и, вздохнув, добавил: — Мариэль, ты снова умудрилась всё испортить. Я уж начал было склоняться к мысли, что ты не столь безнадёжна, как мне показалось поначалу'.
Вот только я не попалась на его крючок. Знаю я эти штучки! Садисты часто используют надежду в качестве наживки, а когда жертва её проглотит, они вместе с внутренностями вырывают её обратно.
— Всё равно стоило попробовать, — спокойно ответила я и на всякий случай глянула по сторонам.
Старейший не солгал. Всё было так, как он сказал. На меня действительно никто не обращал внимания. 'Убедилась? То-то же! Ну что, продолжим нашу игру? Если ты так уж боишься психологического давления, я могу попробовать что-нибудь другое. Например, остановку сердца. Чувствуешь, как оно замедляет ход и бьётся всё реже и слабей?'
Действительно, стук сердца становился все медленнее и тише. От недостатка кровообращения ноги и руки онемели от холода. Вслед за этим пришли слабость и сонное оцепенение. Я успокоилась. Кажется, Старейший сменил гнев на милость и мне светит быстрая смерть.
— Алё, небеса! — пробормотала я непослушными губами. — Эй, привратник, я уже на подходе, давай открывай ворота, пока этот гад не передумал.
'Куда это ты собралась? Нет, Мариэль, игра только началась. Прежде чем умереть, мышка должна немного побегать', — насмешливо сказал Старейший, и моё сердце вернулось к нормальному ритму.
Нет, какая всё же бессердечная скотина!
— Эй, Чистильщик! Хочешь, чтобы я побегала? Нет проблем! Если убийца не идёт к вам, то мы идём к нему!
И я со всех ног рванула к трибуне, вопя во весь голос любимую песню Ладожского:
Врагу не сдается наш гордый 'Варяг'
Пощады никто не желает!
Все вымпелы вьются и цепи гремят,
Наверх якоря поднимая,
Готовятся к бою орудия в ряд,
На солнце зловеще сверкая!
Наверх якоря поднимая,
Готовятся к бою орудия в ряд,
На солнце зловеще сверкая!
И с пристани верной мы в битву идём,
Навстречу грозящей нам смерти...
Это был какой-то безумный сюр. Огибая стройные ряды студентов нашей Академии, за каким-то чёртом я неслась к трибуне. Впрочем, к чему лукавить? Я надеялась, что Старейшему надоест вся эта тягомотина и он прикончит меня одним ударом.
Хотела ли я умереть? Нет, нет и нет! Я хотела жить — жить во что бы то ни стало! — но иногда нам не оставляют выбора.
Легкие разрывало от бега, ледяной ветер хлестал меня по лицу, я почти ничего не видела из-за слёз. 'Мариэль, остановись!', — попросил Старейший. Именно попросил, а не приказал. 'Мариэль, это неправда! Я не собирался тебя убивать, тем более мучить перед смертью', — продолжал он уговаривать, но я была не в силах остановиться. Кто решил уйти за грань, тот уже наполовину мёртв. Камикадзе это знают. И всё же я ещё не настолько порвала связи с миром, чтобы остаться безучастной к словам Старейшего.
— А что так? Мой генетический дефект внезапно пропал? — задыхаясь, выкрикнула я.
'У тебя нет дефектов, ведь ты чистокровная эрейка'.
— Совсем недавно вы говорили, что во мне нет ничего от настоящей эрейки!
'Это была фигура речи, не более'.
— Вы!.. Сэр, знаете кто вы? Вы старый лживый негодяй, у которого нет сердца! Боже, какая я дура, что верила в сказочку о добром создателе! Это Дракула и добрый создатель?!
Как многие студенты нашей Академии, до этой встречи я боготворила Старейшего. Несмотря на проявленную им жестокость, нам казалось, что он жесток, но справедлив и действует во имя высших целей нашего Мира. И вот иллюзия рассеялась. Оказалось, что за маской героя скрывается обыкновенный мелочный садист, готовый убить просто так, из-за пустяковой обиды.
'Это неправда! Мариэль, не сходи с ума!' В голосе Старейшего прозвучало раздражение, но мне было наплевать. 'Хочу и буду! И вы мне не указ!' — мысленно заявила я, говорить вслух уже не хватало дыхания.
'Эй, господин Чистильщик! — окликнула я примолкшего Старейшего. — Совесть-то не мучает? Наверное, каждую ночь к вам выстраивается целая очередь из невинно убиенных душ'. Похоже, эти мои слова стали последней каплей, переполнившей чашу терпения Старейшего. 'Ну всё, пора заканчивать балаган! — заявил он. — Тиаран! Верни девчонку в строй и подключи режим управления ноосферой. Не спорить! Я должен стереть в их памяти этот дурацкий инцидент'.
Вот так, да? Подключив регенерацию, чтобы преодолеть подступающую усталость, я понеслась к уже близкой трибуне с такой скоростью, что ветер засвистел в ушах. 'Хотите стереть, будто ничего не было? Ничего у вас не выйдет. Я не забуду, что произошло!'
'Ещё как забудешь! И вообще, заткнись, Мариэль! Лучше не искушай судьбу, — раздражённо сказал Старейший. — Если бы не нужда, давно прибил бы тебя и, поверь, совесть нисколько бы меня не мучила. Пока живи, а дальше посмотрим... Крейд, моя бедная голова!'
Заткнуться и не искушать судьбу? Да, ни за что! Свобода ударила мне в голову не хуже выдержанного вина. И всё же не стоило забывать, с кем я имею дело. Для начала что-то так долбануло меня по ногам, что я упала, как подрубленная, а затем какая-то сила подняла меня в воздух и, развернув, понесла обратно. Понимая, что последует за этим, я подняла ментальный щит, но тщетно. Перед глазами потемнело, и я потеряла сознание.
* * *
Поймав себя на том, что задремала, я встрепенулась и быстро глянула по сторонам. Слава богу! Кажется, никто не заметил моего неприличного забытья. Правда, наставник бросил в мою сторону укоризненный взгляд, хотя не исключено, что мне показалось, и он просто наблюдает за порядком.
Ё-моё! Как неудобно! А всё проклятый официоз! Он кого хочешь вгонит в сон. Конечно, оправдание так себе и я, чтобы наверстать упущенное, преданным взором уставилась на Старейшего и лишь тогда заметила, что он молчит. Мало того старейшины, тоже стоящие трибуне, чего-то беспокойно зашевелились и переговариваются между собой.
'О боже! Неужели все заметили, как я задавала храпака во время речи Старейшего?' — перепугалась я. В панике мне показалось, что он смотрит не на кого-нибудь, а именно на меня и, чтобы прогнать наваждение, зажмурила глаза. 'Нет, не может быть! С чего вдруг Старейшему интересоваться мной? Ведь он меня знать не знает', — уговаривала я себя, но получалось что-то не очень. Пришлось обратиться к логике. В два счёта я доказала себе, что: во-первых, как Ладожский говорит, на воре шапка горит, во-вторых, таких, как я, на стадионе несколько тысяч. Думать, что я чем-то привлекла внимание Старейшего это уже верх самонадеянности.
Успокоившись, я снова воззрилась на нашу легенду, ожидая, когда он перестанет играть в молчанку. Правда, при слове 'игра' в памяти шевельнулось какое-то неприятное воспоминание, но так и не обрело конкретную форму. Тем более что Старейший снова начал ораторствовать.
— Дети мои! Я верю, однажды мы выйдем за пределы Солнечной системы и отправимся на поиски Terra Incognita...
'Вот и славно!' — обрадовалась я. Как только Старейший заговорил, у меня пропало ощущение, что он смотрит на меня. Боясь снова опозориться, я слушала его с куда большим вниманием, чем в начале выступления. Да и он, чувствовалось, говорил от души.
— Как говорится, сквозь тернии — к звездам! И даже они покорятся нашему неукротимому натиску! Я клянусь вам в этом! Я хочу, чтобы вы поверили в достижимость моих идеалов, как в них верю я!.. Станьте лучшими в обновленном мире — Мире вампиров! Я верю в вас, дети мои! Так что постарайтесь не разочаровать меня!
На этой возвышенной ноте, прозвучавшей с некоторой угрозой, Старейший закончил свою речь и, как говорится, под бурные овации зала исчез со сцены. Вот он был и вот уже его нет — исчез так же таинственно, как и появился.
С уходом Старейшего у меня будто камень с души упал. Я подивилась испытываемому облегчению, как будто его присутствие постоянно давило на меня, но не стала заморачиваться по этому поводу. Ощутив боль в ладонях, я обнаружила, что они кровоточат, чуть ли не насквозь пропоротые моими же собственными когтями. Вот непруха! Не иначе я сделала это во время своей кратковременной отключки.
Когда скомандовали 'вольно!', обнаружилось ещё одно неприятное последствие. Стоило сдвинуться с места и у меня закружилась голова, да так сильно, что я чуть было не упала. Спасибо, что парень из нашей группы не дал мне грохнуться на лёд. Чёрт! Да что такое творится со мной?!
* * *
Старейший тоже чувствовал себя не лучшим образом. Нахохлившись, он сидел в кресле пилота и старался не шевелить головой. Увидь его сейчас Мари, она решила бы, что он действительно древний горбатый старец; правда, по росту он не прошёл бы на роль пушкинского Черномора, а вот на роль кого-нибудь из девяти проклятых королей — вполне. К тому же его одеяние как нельзя лучше соответствовало экранным образам героев толкиеновской саги.
Когда боль в висках немного отступила, вампирский назгул открыл глаза.
— Тиаран, домой! — распорядился Старейший.
Фантастического вида авиетка, повинуясь его приказу, вошла в режим невидимости и взмыла в чёрное полярное небо, расцвеченное северным сиянием.
— Мой райделин, не желаете принять лекарство? — поинтересовался приятный мужской голос и с заботливостью преданной няньки ворчливо добавил: — Вы перенапряглись во время работы с ноосферой. Это плохо отражается на вашем здоровье.
— Не знаю. Впрочем, давай. Хуже, чем есть, вряд ли уже будет.
В подставленную ладонь, совсем не старческую по виду, спланировала крохотная голубая капсула. Вслед за ней, ожидая своей очереди, в воздухе завис причудливый синий бокал, наполненный кристально чистой водой. После лекарства Старейший облегчённо вздохнул и, вытянув длинные ноги, постарался максимально расслабиться в кресле, которое тоже не осталось в стороне и по-своему позаботилось о хозяине. Оно измерило его жизненные показатели и включило режим оздоровительного массажа.
Спустя некоторое время Старейший сбросил капюшон, и привычным движением смахнул с лица длинные блестящие волосы. Его можно было назвать кем угодно, но только не стариком и не уродом. Найдя затылком наиболее удобное положение на изголовье кресла, он снова закрыл глаза.
— И чего я разошёлся? — устало буркнул он. — Нужно было прикончить девчонку и все дела. Так нет, развёл полемику: быть или не быть. Как будто это имеет какое-то значение.
— Мой райделин, вы правильно поступили, что не тронули Мариэль, — осторожно заметил бесплотный помощник. — Возможно, девочка вам ещё пригодится. Михаэль может отказаться сотрудничать, если вы убьёте его дочь...
— Да какая она ему дочь! — перебил его Старейший. — Ладно, проехали! Ты отослал мои приказы главе СБ и ректору Академии?
— Да, мой райделин.
— Хорошо. Значит, можно вступать в игру.
Старейший вновь закрыл глаза и перед его внутренним взором возникла бегущая к нему Мари. Он поморщился при виде её причёски. 'Вот дурочка! Зачем-то остригла волосы, будто она рабыня'. В воображении он добавил девушке длинные развевающиеся волосы и, увидев, что получилось, поспешно стёр мысленную картину. 'Крейд! Она так похожа на мать, что их практически не различить!' — подумал он и на его лице появилось выражение, какое бывает при застарелой ненависти. Впрочем, оно продержалось недолго и вновь сменилось усталостью. 'Правда, характером дочка пошла не в мать, но это ничего не меняет. К крейду, угрызения совести и чувство вины за твоё детство, Мариэль! Всё равно я убью тебя'.
ГЛАВА 7. Погуляли, пора и честь знать. Не ходите, дети, в Африку гулять!
От Академии до секретной точки на карте выпускников доставили уже знакомыми им серебристыми самолетами-амфибиями и высадили на льдине, неподалёку от берега. Здесь им пришлось ждать клановых 'скатов', которые должны были доставить их непосредственно по домам. Поначалу бывшие одногруппники держались вместе, сила привычки — великая сила, и лишь потом они перемешались и обособились по интересам. Кроме парочек, которые обнимались и тихо переговаривались, было довольно много группок, которые обсуждали будущую работу. Обсуждали горячо, чуть ли не до драки, доказывая друг другу, в чём преимущество той или иной специальности. В таких группах было шумно и весело.
Члены кружка любителей математики активно звали Мари к себе, но она отрицательно покачала головой и осталась в основательно поредевшей группе сокурсников. Вопреки обыкновению девушка была необычно серьёзна. Вдобавок, когда кто-нибудь обращался к ней, она отвечала коротко и с явной неохотой. В конце концов, окружающие заметили её откровенное нежелание участвовать в общем разговоре и оставили в покое.
Мари сама не понимала, что с ней творится. Вроде бы никаких поводов для уныния не было, но на душе у неё скребли кошки. Стоило ей подумать о Тьене и её одолевала тревога. 'Не глупи, Палевская, — уговаривала она сама себя. — Полгода это всего лишь шесть месяцев, а не вечность'. Боясь накликать беду, она старалась не думать о плохом, но её не покидало предчувствие долгой разлуки. Такое острое, что ей хотелось плакать. Главное, что ей не с кем было поделиться переживаниями. О том, что произошло на балу, не знала даже Соня. Она и Иван настолько увлеклись своей ссорой, что в пылу взаимных обвинений не обращали внимания на странно притихшую Мари. Правда, несмотря на бурные сердечные переживания, она всё же уловила, что в их перепалке частенько упоминается Ник. Мари припомнила собственную встречу с этим типом и недовольно скривилась.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
