Печать ворона

— Ты чего, обалдел, что ли? Забыл, что тебя так же пинали?

— Это ты забыл! — скуластое лицо Тунгуса перекосилось. — Сидишь, книжки чи-таешь! Я что, один должен молодых воспитывать?! А?

— Тунгус, ты понимаешь или нет? — крикнул Иван. — Ты же в животное превра-тился, будь ты человеком!

— Иди на х..., чмо! — внятно произнес Тунгус. Иван оторопел:

— Что ты сказал?

— Иди на х...! — повторил Тунгус. — Ты, чмо!

Иван понял, что он имел в виду.

— Сам ты чмо! — сказал он, глядя в черные первобытные глаза. — Из-за таких, как ты, мы все в дерьме! Чурка е...аная!

Тунгус ударил. Иван не успел увернуться и повалился на пол рядом с 'ду-хом'.

— Сука! Будешь летать, как они! — пообещал Тунгус. Иван вскочил, сжимая кула-ки:

— Я тебя убью!

Они сцепились, повалившись на кровать, и покатились на пол, сминая и разбрасывая одеяла. Иван молотил Тунгуса изо всех сил, вымещая все, что набо-лело, тот не оставался в долгу. Наконец, их растащили. Немченко и еще один ста-рослужащий удивленно глядели сверху:

— Вы чего, парни? Чего не поделили?

Иван поднялся на ноги, ходившие ходуном от избытка адреналина. Правый глаз медленно заплывал, зато у Тунгуса шла носом кровь.

— Рядовой! — встряхнул его Немченко. — В чем дело?

Иван молчал.

— Он духов воспитать не хочет! — проговорил Тунгус. Его рябое, грубое, непод-вижное лицо действительно напоминало чурку, выструганную не слишком хоро-шим мастером. Оно хорошо отражало суть Тунгуса.

— Что? — спросил Немченко. — Как не хочет? Ты что, Ворона, — он повернулся к Ивану, — он правду говорит?

Иван облизал пересохшие губы. Вот он, момент истины. 'Сесть на электри-ческий стул или трон', как пел Цой. Нельзя вечно быть в стороне, рано или позд-но приходится делать выбор.

— Да, — ответил он.

Немченко приблизился. Сержант остановил взгляд на Иване, его губы сжа-лись в одну твердую бескровную складку:

— Не будешь учить молодых, будешь сам как они, понял! Летать будешь до дем-беля!

Тунгус погано улыбался.

— Не ты эти правила придумал, и не тебе их ломать, Ворона! Ты что, зря летал целый год? Зря п...лей получал? Хочешь, чтобы молодые тебя гоняли? Я это уст-рою, понял?

— Пошли вы все, уроды! — зло сказал Иван. Немченко ударил под ложечку, и Иван согнулся, глотая воздух.

— Сдохнешь здесь, чмо, понял? — сказал Немченко, приподняв голову Ивана за волосы.

— Понял? — Иван сжал зубы и не отвечал. Сержант отпустил его и ушел с осталь-ными. Иван разогнулся и подошел к окну. Пальцы впились в запотевшее стекло и сползли, оставляя кривые полосы. Что теперь будет?

Как и чувствовал Иван, новый год не принес радости. Наступила весна. На одном из построений объявили, что несколько человек из роты поедут служить в отдаленные дивизионы, и назвали фамилии. Фамилия Ивана значилась первой.

Он ехал на новое место службы в новеньком 'уазике' в сопровождении майора Ордина — своего нового командира. Машина промчалась по ташкентским улицам и выехала за город. Серые сейсмоустойчивые девятиэтажки, построенные после знаменитого землетрясения, расступились, и Иван увидел плавающую в дымке цепочку островерхих гор. Казалось, до них рукой подать, но машина ехала — а горы не приближались. Дорога петляла меж колхозных полей, расчерченных на аккуратные квадраты водяными границами арыков, забиралась на холмы, отку-да Иван видел глинобитные дома узбеков, окруженные такими же желто-белыми заборами из старой потрескавшейся глины. И даже в закрытой брезентовым тен-том машине чувствовалось жаркое апрельское солнце. Даже в Ленинграде весной оно светит так, что невозможно смотреть на небо, а здесь был просто праздник солнца. Его лучи проникали и играли в стеклах домов и воде придорожных канав. Оно блестело на мотыгах крестьян, ковырявших сухую пыльную землю, и безза-ботным зайчиком прыгало по холмам, отражаясь от стекол автомобиля.

Снег давно сошел, и трава перла в полный рост. Иван, привыкший к ленин-градской холодной и слякотной весне, с радостным удивлением смотрел на раз-росшуюся зелень и усыпанные белым цветом абрикосовые деревья.

— Приехали, — сказал майор. Иван прильнул к окну, но увидел лишь огромный голый холм, неровный и изрытый, и до вершины окруженный тысячью столбов с натянутой между ними проволокой. А где же казарма? Машина запетляла по еле заметной дороге и остановилась у ворот. Ворота были странными: зеленая сварная рама по периметру, а центр перемотан колючей проволокой вперемешку с выцветшей маскировочной сеткой. Водитель просигналил, и Иван увидел выныр-нувшую из-за бугра фигурку солдата с автоматом за спиной.

— Говорят, ты из Ленинграда? — спросил майор.

— Да, — ответил Иван и спохватился, забыв, что надо отвечать 'так точно'. Но Ордин не поправил его.

— Я ведь тоже из Ленинграда, — сказал майор, улыбаясь в усы. Лицо его было щекастым и круглым, кончики усов смешно висели вниз, как у популярных когда-то 'Песняров'. 'Вот здорово, командир из Ленинграда, — подумал Иван. — Как повезло!'

— Ну, не подведи, ленинградец! — сказал Ордин. Подбежавший к воротам солдат распахнул створки и отскочил, придерживая одну. Уазик пропылил мимо, направ-ляясь к высокому бугру, а Иван заметил высокий бруствер, накрытый маскировоч-ной сеткой, и торчавшие из-за него остроносые сигары ракет. Через минуту маши-на остановилась. Иван открыл дверь и вышел, с изумлением разглядев, что в бугре имеется окно и дверь.

— Это казарма, — сказал Ордин. — Позови дневального! — приказал он водителю.

Солдат с залихватски заломленной набекрень панамой открыл дверь и исчез внутри. Ожидая, Иван вертел головой, оглядывая место, где предстояло отслу-жить оставшийся год. Асфальтового плаца не было, перед казармой располагалась утоптанная земляная площадка, на которой, видимо, и происходили построения. Справа, у самой колючки, обнаружилась курилка с железными скамейками и наве-сом от солнца, рядом — наклонный стенд для зарядки и разрядки оружия. Слева вдоль дороги стоял ряд мощных 'Уралов', накрытых маскировочной сеткой. Взгляд Ивана отметил несколько врытых в землю вагончиков, совершенно неза-метных издали. 'Зачем такая маскировка, — подумал Иван, — если вокруг диви-зиона сто рядов колючей проволоки? Тут любой дурак догадается...' Тогда он не знал, что это не заграждения, а колхозные виноградники.

Из дверей вынырнул солдат.

— Дневальный по казарме младший сержант Магомедов! — отрапортовал невысо-кий смуглый азербайджанец. За год службы Иван безошибочно научился разли-чать лица всех народностей, населявших страну Советов. Фамилия лишь подтвер-дила догадку.

— Товарищ майор, за время дежурства происшествий не произошло!

'Как знакомо, — подумал Иван. — И вряд ли это так'.

— Наш новый водитель-оператор, — сказал командир, посмотрев на Ивана. — Ря-довой Воронков. Проводи в казарму, найди ему место и... где старшина?

— Был где-то здесь! — ответил Магомедов.

— Он всегда где-то здесь. Найди мне его. Я у себя. Слава, помой машину.

— Будет сделано, — ответил появившийся из казармы водитель. Вроде русский. С усами, что говорило об особом благоволении командира: по уставу солдату носить усы не полагалось. А может, дембель?

— Магомедов! — окликнул Ордин.

— Я!

— Кто сегодня дежурный?

— Прапорщик Шевцов.

— Его тоже ко мне!

— Есть!

Иван вошел в казарму. Это был большой железобетонный бункер, наполо-вину врытый в землю, и, войдя внутрь, Иван почувствовал приятную прохладу. Справа в выкрашенной коричневым цветом стене было несколько дверей, между которыми висели обязательные стенгазеты и графики дежурств, слева, в конце короткого коридора — только одна. Туда и вошел Иван вслед за Магомедовым. Единственное окно все же давало немало света, и в казарме царил мягкий, прият-ный глазу полусумрак. Вдоль стен стояли двухъярусные кровати с рядом табуреток вдоль прохода, у самого окна находился стол, а в углу на тумбе — большой теле-визор.

— Сколько служил? — спросил младший сержант.

'Главный вопрос в Советской Армии', — подумал Иван.

— Год.

— Мой призыв, — осклабился азербайджанец. — Здесь будешь спать, — он указал Ивану на одну из верхних кроватей. — Старшина даст белье. Откуда сам?

— Из Ленинграда, — ответил Иван. Дневальный удивленно посмотрел на него круглыми навыкате глазами:

— Да-а? Я думал, с юга. Отдыхай пока.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Что будут стоить тысячи слов,

Когда важна будет крепость руки?

И вот ты стоишь на берегу

И думаешь: плыть или не плыть?

В. Цой.

Дивизион оказался еще меньше, чем думал Иван. Здесь служили два десятка солдат, да несколько офицеров и прапорщиков. Служба текла неторопливо и размеренно, каждый занимался своим делом. Ивана определили в связисты, в подчинении начальника штаба капитана Колпакова. Впрочем, на самой службе это мало отражалось.

Солдат в дивизионе было мало, поэтому каждому через день приходилось заступать в наряд либо по кухне, либо дневальным. Деды и дембеля, как прове-ренные солдаты, заступали в патруль: там не надо ничего делать, только ходить с автоматом двенадцать часов в сутки, два через два часа. Потом следовал выход-ной день, а там снова 'на ремень'.

В дивизионе Ивана приняли настороженно, и он приуныл, узнав, что среди двух десятков солдат и сержантов — тринадцать национальностей. И ни одного русского. Призыв Ивана составляла четверка азербайджанцев. Смуглые крикливые парни с золотыми зубами восторженно хлопали Ивана по плечу, обещая вечную дружбу, спустя некоторое время утихли и отстранились. Между собой они говори-ли на азербайджанском, и даже имей Иван желание, он никогда бы не стал для них своим. И он не слишком огорчился одиночеству, напротив, радовался, что его оставили в покое, и каждый вечер, перед сном, со смесью тоски и наслаждения зачеркивал очередной день в потрепанном карманном календарике.

Помимо нарядов, обязанностью Ивана стало восстановление полевой связи между дивизионом и штабом. Телефонный провод крепился к столбам и выходил за пределы части, а там часто случались обрывы. То местные 'бабаи' стащат ку-сок провода, то колхозный трактор порвет. Капитан Колпаков показал Ивану мар-шрут и места, откуда провод прозванивался на обрыв, выдал 'кошки' для лазанья по столбам и старый полевой телефон с ручкой, которую следовало вращать пе-ред звонком. С тех пор Иван частенько отправлялся за колючку чинить оборван-ную связь. И если бы не форма, тяжелые армейские ботинки, да увесистая сумка с телефоном за плечом, Иван чувствовал бы себя свободным человеком, отправив-шимся погулять за город. Мимо проезжали машины, черноокие девчонки глазели из-за заборов, дачники приглашали попить чайку. В ларьке у дороги Иван покупал свежую, только из печи, с хрустящей корочкой румяную лепешку и шел вдоль ли-нии, и ни сорокаградусная жара, ни дорожная пыль, оседавшая на лепешке, не могли отнять наслаждение двумя часами свободы. Впоследствии Иван понял, по-чему на связистом поставили именно его. Здесь, как и везде, считали что, раз ле-нинградец, то человек грамотный и ответственный, он не убежит, не загуляет у родственников и знакомых, которых у местных солдат-узбеков в округе было мно-жество.

Иван послал домой письмо с новым адресом и удивился, неожиданно полу-чив ответ от Кира. Кирилл и раньше пару раз писал ему в учебку, потом — как от-резало, и теперь Иван жадно вчитывался в корявые строчки. Как и в старые доб-рые времена, Кир не утруждал себя грамматикой и пунктуацией. Он писал, что со второго захода поступил в институт, но про учебу ни слова, все о каких-то новых возможностях, 'крутых делах' и друзьях-авторитетах. Многое из того, о чем писал Кир, Иван не понял, а, дочитав до конца, и вовсе расстроился. Ведь мы вместе начинали, думал Иван, вместе учились, гуляли. Но вот я здесь, а он там. Но даже не это огорчало, а то, что Кир писал не для того, чтобы поддержать друга, а хотел похвастаться, как он устроился в жизни. Ладно, что же, ему не понять...

Как везде, в дивизионе была кастовая система. Верхушку составляли дем-беля-татары, среди которых выделялся Нагаев — высокий, сухопарый, с жестким и хитроватым лицом. Пообщавшись с ним, Иван подумал: приклей ему длинные мон-гольские усы и бороду — получится Чингиз-хан, жестокий, хитрый и своевольный. За дембелями следовали деды: тоже татары и два бурята. Оба жителя Сибири бы-ли маленького росточка, точь-в-точь два смуглых гнома, которых заставили сбрить бороды. Фамилии у них тоже были удивительные, Иван постоянно их путал и не мог произнести правильно, так же как и имена. Далее шел призыв Ивана и десяток 'молодых' солдат, в основном местных узбеков и туркмен.

Первое время Иван, как и все, ходил в наряды, но спустя два месяца коман-дир предложил заступить в патруль. Не приказал, а именно предложил, что вы-звало недоумение Ивана. Патрулировали дивизион, как правило, одни деды. Ком-промисс между начальством и старослужащими. Деды не желали работать на кух-не или мыть полы в казарме, а патрулирование с боевым оружием можно доверить лишь проверенным солдатам, и лучше всего не местным. После событий в Оше оружие узбекам старались не давать. Дембеля должны были вот-вот разъехаться по домам, надо было найти смену, а русским, как заметил Иван, офицеры доверяли больше. В патруле Ивану понравилось. График был жесткий, дежурили вдвоем, через каждые два часа в течение суток, но Иван все равно радовался. Ему нравилось ходить по периметру, думать о своем, и никто не мешал его мыслям.

В дивизионе не было никого, с кем Иван мог поговорить по душам, здесь не служил ни один русский, не считая офицеров и нескольких прапорщиков. Иван особенно сошелся с Шевцовым. Русоволосый, рослый и курносый, прапорщик по-ходил на былинного богатыря, был доброжелателен и справедлив, в части его уважали. К тому же Шевцов любил музыку, особенно ленинградский рок и, если заступал на дежурство в выходные, приносил маленький магнитофон и кассеты с Розенбаумом, Шевчуком или Цоем. Лучшего повода для общения не придумать. И любимые песни грели Ивану сердце, оставляя в серо-черных буднях светлые сча-стливые пятна.

Но сослуживцы не понимали:

— Чё с прапором все время говоришь? Стучишь помаленьку, да? — ухмылялись узбеки. Видимо, тогда кто-то и пустил слух, что Иван стукач, и отношение к нему сослуживцев стало не слишком приязненным, хотя никто из обвинителей не мог сказать, когда и кого конкретно Иван застучал. Тем не менее, его стали сторо-ниться, некоторые откровенно презирали, но Иван и сам не горел желанием об-щаться с плохо говорящими по-русски туркменами и узбеками. О чем с ними гово-рить? О книгах? О кино? О рок-музыке? Он чурался их, они сторонились его, и это Ивана вполне устраивало. Он считал дни до приказа и, стоя в наряде, долгими южными ночами думал о том, как приедет домой и будет сутками бродить по Нев-скому, Литейному и Лиговке, вдыхая неповторимый запах своего города. А потом сидеть на скамейке у Казанского, чувствуя неспешную поступь времени, и обни-мать деревья в Таврическом саду...

Близилось лето. Ночами уже не приходили заморозки, а ранним утром, ко-гда солнце только-только выглядывало из-за горизонта, дышать прохладным не-подвижным воздухом, напитанным ароматом близлежащих виноградников и цве-тущих садов было приятно и поразительно вкусно. В эти утренние часы цепочка гор казалась совсем близкой, и ее вершины, еще не размытые жарким полднем, ясно, как нарисованные тончайшей кистью, выделялись на фоне нежно-розового неба.