Солнце выглянуло из-за туч, над головой пронеслась стайка птиц.
— Иди, Лешак, — сказал Нат, — а то в школу опоздаешь, — он улыбнулся. — Я прогуляюсь немного.
Леший тревожно поглядел на друга. Словно серьёзно размышлял, отпустить ли маленького ребенка гулять одного, и если да, то чем это грозит несчастным родителям. Хотел дать другу денег (у бедолаги же ни копейки нет!), но Нат отказался от такого широкого жеста, подняв руку и отстранившись. Леш понимающе кивнул — он знал, что спорить бесполезно. Хотя и понятия не имел, где собирается шастать его друг, и откуда у него порой так внезапно появляются деньги.
Липовая аллея наверняка очень красива летом, подумалось Натану. Сейчас же её не узнать, ты шагаешь по узенькой дорожке из булыжников, а вокруг — только скелеты деревьев. Они жаждуще простирают к тебе руки, ну или что там у них, пытаются коснуться прохожего и отпить из него немного жизни. Чтобы продержаться до следующей весны.
Нат поглядел на них и усмехнулся. Долго ж вам еще держаться. До весны-то. На дворе золотая осень, столь любимая Пушкиным. Как счастлив, наверное, был поэт, творя без конца и края. Писал, писал, писал... Зачем? Кому? Потомкам?.. Блин. Головой покачал. Вопрос творчества дико сложен. А всё потому, что каждый, в сущности, может найти ему строгое логическое объяснение и даже немного попрогнозировать, но никто всерьёз не станет этим заниматься. Так как всем просто нравится творить. Нравится лепить зверюшек из глины, писать картины маслом, плести корзины из лозы... Нравится писать музыку. Неужели вы станете разбирать по косточкам то, что работает, только будучи абсолютно целым? И более того, кроме полной целостности, ещё содержит некую тень загадочности, тайны. Короче, не лазь, убьёт.
Аллея кончилась, и Натан оказался у перекрёстка.
Я так хотел уйти,
Забыться вечным сном,
Покрыться пылью грёз...
А ты все говорила:
Не всерьез...
Нат, насвистывая, перебежал дорогу и направился к шумящему городу.
Ты говорила:
Оставайся, будем жить,
И, улыбаясь, закрывала шторы...
И больше я не чувствовал опоры,
Я зов не слышал,
Я ослеп.
Открой глаза мне,
Если сможешь.
Твоя любовь жестока...
Хм... А даже, если и лазь... Причем, наверное, слазить стоит, то уж, прошу, разбери всё по деталькам как можно аккуратнее. А то потом фиг соберёшь. Детали лишние останутся...
Нат озирался по сторонам, изучая город. В принципе, все города одинаковы, все они — усовершенствованные деревни с рвущимися к нему зданиями, все усыпаны яркими рекламными плакатами, предлагающими за бесценок приобрести полцарства, громкими афишами, уверяющими о рождении всё новых и новых звёзд... Похоже, на Земле звёзд скоро будет больше, чем на небе. Может, не так плохо? Будем все ходить...звездатыми, чёрт возьми. Э-э...не надо. Так лучше. Именно вот так, как есть.
Натан мельком поглядел на витрины возвышающегося торгового центра и притормозил. "Ищем работников" — гласила надпись. Было б очень кстати, решил Нат и повернул в сторону центра.
Скользкие ступеньки,
Зеркальные полы, — тихо напевал он, пытаясь удержать равновесие, что было весьма нелёгким делом.
Кто их только моет,
Чёрт его дери!
— Нам надо мыть полы, — произнесло лицо.
— Полы? — переспросил Нат.
Лицо хозяина магазина было широким, скуластым, узкоглазым и неторопливым. Все делало не спеша, и казалось даже, что время замедляет шаг рядом с ним.
— Надо, чтобы было чисто, — продолжало лицо, с чувством величайшего достоинства двигая губами. — И полы блестели.
— А-а, понятно, — кивнул Нат. — Спасибо...я найду работку погрязнее.
Драить чьи-то полы...крыша, бля, съедет.
Натан стремительными шагами направился к выходу. Но что-то, пойманное невзначай боковым зрением, снова заставило остановиться. Там, справа, у магазина с фирменной обувью "Adidas" стоял маленький мальчик. Нат застыл на месте, не решаясь повернуть голову в его сторону. Мимо шли люди. Покупатели. Обыватели. Просто люди, чёрт возьми. Не считаешь себя обывателем, не ешь. Не пей. Не выходи из дому и вааще ничего не делай. Настоящий революционер.
Натан прикусил губу, засунул руки в карманы и прогуливающимся шагом приблизился к мальчишке. Куртка его была сухой, а кроссовки испачканы землёй. Нат даже различил отдельные травинки и лепестки цветов, застрявшие в резной подошве.
Люди шли мимо. Где-то в толпе промелькнуло и деловитое азиатское лицо.
У тебя всегда есть выбор. Остаться или уйти. Сделать одно или другое. Проваляться целый день на диване или всё-таки вынести мусор. Можешь валяться. Ничего, что вчера вы чистили рыбу, и её замечательный резкий запах теперь распространяется по всему твоему жилищу. Можешь видеть или не видеть. Хм... А когда видишь что-то независимо от своего сознательного желания, выбор тоже остается, не печалься. Признавать или игнорировать. Этот вопрос был для Ната, пожалуй, гораздо более сложным, чем размышления о творчестве. И гораздо более важным.
— Хой, — сказал Натан.
Мальчишка радостно улыбнулся, узнав его.
— Привет, — ответил.
Нат по-прежнему кусал губу, и уже почувствовал соль на языке. Хмуро поглядел на окружающих покупателей, потом снова на мальчика. Мысли разные бродили в голове...
— Что ты тут делаешь? — спросил Нат.
Мальчик, улыбаясь, пожал плечами. Нат протянул ему руку:
— Пойдём, малыш, нечего тут торчать.
Мальчик схватился за руку знакомого гитариста и согласился уйти с ним из обывательского торгового центра. Можно было, конечно, не подавать руки. Но пацан тогда ни за что не пошел бы.
Они вышли на воздух, и Нат спросил, куда мальчик хотел бы отправиться.
-Вон! — указал он тоненьким пальчиком.
Они пошли туда. Нат ясно чувствовал тепло маленькой ручки в своей ладони и слышал негромкое пошаркивание кроссовок по асфальту.
Улица была полна народу. Либо город так мал, либо меня каким-то непостижимым образом вечно заносит в его центр, решил Нат.
— Стой!! — испуганно крикнул малыш и выдернул руку.
Натан затормозил прямо посреди людского потока, хлынувшего с пешеходного перехода. Эй, ты чего? Что случилось?
— Ты чуть не раздавил божью коровку! — негодовал ребенок.
— Вот, блин, — с искренней досадой сказал Нат, пытаясь что-то разглядеть на асфальте.
Но без толку. Мешало быстро севшее за последние несколько лет зрение и мелькающие ноги. Однако мальчишке удалось, похоже, увидеть её и теперь он пытался поднять животное.
— Она жива? — спросил Натан.
Мальчик радостно поглядел снизу вверх.
— Да! — на детском личике снова заиграла улыбка.
Он поднялся, бережно держа в кулачке жука. Довольный. Он спас жизнь. Коровку ждала поистине незавидная участь.
— Дай поглядеть, — попросил Нат.
Мальчик раскрыл ладошку, и Натан увидел крохотного круглого жучка с красными пятнистыми надкрыльями.
— На, — ребенок посадил коровку Нату на куртку, и они пошли дальше.
Долго шли молча. Минуя людей. Машины. Магазины. Осень и её призраков. Потом мальчик почему-то спросил:
— А ты пишешь песни?
Нат удивился. Пишу ли я...
— Нет.
— А почему? — не отставал ребёнок.
— Хм...трудно сказать. Не получается.
Мальчик замолчал, видимо, размышляя. В его маленькой голове явно шёл какой-то серьёзный мыслительный процесс. Наконец он решил, что эта проблема не стоит выеденного яйца, и по-взрослому махнул ручкой.
— Ну, не хочешь говорить, не говори... — проворчал ребёнок.
— Я правда не знаю, — заверил Нат. — А что, все должны писать?
— Ой, смотри! — подпрыгнул мальчишка, указывая в небо. — Она полетела! Наша коровка улетела!
И он побежал за ней, будто жучок мог и его научить летать. Подарить пацану маленькие крылышки и унести далеко-далеко. Нат постоял, проводил фигурку взглядом. Есть дети, за которыми не надо приглядывать. За ними не надо идти, не надо оберегать от опасностей... И есть взрослые, которым это требуется постоянно.
Прямо перед глазами — стройка. Возводят престижные жилые дома.
Подумай, тебе нужен дом?
А если да, кто будет в нем?
Поставишь кресло, стул и стол,
Ковер постелешь,
А потом?
— Да, нам нужны рабочие, — кивнул запыхавшийся мужик в синем комбинезоне. — Горим, — сообщил он. — Должны были сдать ещё неделю назад... Два часа работы — две бумажки.
— Хорошо, — с готовностью согласился Натан. — А чё делать-то?
— Рамы оконные таскать, — мужик вытер со лба пот и поглядел вверх, на пятый этаж.
— Рамы не гаммы...
— Что? — переспросил мужик криком.
— Куда идти, говорю?! — тоже крикнул Натан.
— А-а... Вон, туда шагай.
Ты вставишь окна и стекло,
И дверь, конечно,
Как без неё...
Замок, ключи,
Вопрос, ответ...
А если в этом смыла нет?
— Ещё этаж! — крикнул какой-то парень с параллельной лестницы, наверное, тоже доброволец. — Это четвёртый.
Физическая работа полезна до крайности. Конечно, сил мало после нескольких лет пребывания в...клинике. "Интересно, — усмехнулся Натан, — как бы отнеслись будущие жильцы к тому, что их дом строили шизофреники?" Не будем об этом. Шизофреникам платят. Это главное.
Создав вполне уютный дом,
Ответь, ну кто же будет в нём?
— В порядке? — тревожно спросил какой-то пробегавший мимо мужик, видя, как огроменная рама покачивается на плечах Натана.
— В полном...бля...— заверил его Нат.
Неужто пустует дом?
— Да порасти он весь хоть мхом! — бросил Нат и выругался.
Пот большими каплями падал на ступеньки, а мышцы спины ломило. Рук вообще не было.
— Это снова четвертый, брат! — крикнул всё тот же парень.
— Что б его... — простонал Нат и пополз дальше, на пятый.
Рама так сильно закосила в лестничный проем, который ещё, конечно же, не был отгорожен перилами, что Нату пришлось упереться в стену ногой.
Тик-так... Тик-так...
Он остановился на секунду, чтобы отдышаться. Дыхалка ни к черту. Когда нынешний горе-гитарист был ребенком, он занимался спортом. Сто лет тому назад...настолько давно, что даже не уверен, правда ли это.
Кто-то пошелестел крылышками прямо над ухом и затих. Блин. На раме...на моей раме сидит божья коровка. Целая жирная пятнистая корова уселась на мою раму!
— Всё. Окна в этом доме будут заканчиваться на четвёртом этаже, — выдохнул Натан и осторожно опустил раму.
Я вот подумал...
Знаешь, друг,
Мне ничего не нужно тут.
Мне нужен только ветра свист...
— Два часа — две бумажки! — продекламировал синий комбинезон, отсчитывая Нату деньги.
Я буду счастлив,
Зная,
Что ты не выбрал рая.
Ведь рай так скучен и спокоен...
Опять же, помнишь ли, ты — воин.
Площадь растянулась вокруг. От неё стремглав бежали в разные стороны узкие улочки, усыпанные бутиками, салонами красоты, барами, кафе... Всякими необходимыми для существования штуками.
Неопровержимая истина, что человек привыкает к хорошему. Причём, настолько же быстро, насколько окружающие стараются его отучить обратно. Вертать в свою колею. Другое дело, что хорошее хорошему рознь...
— Ой!
Её каблук зацепился за неряшливо уложенную плитку, и Натан еле успел подхватить её за руки и удержать.
— Спасибо, молодой человек! — улыбнулась она, поправляя персиковую шляпку и убирая за ухо серебристую прядь волос.
— Осторожнее будьте, — посоветовал Натан и, удостоверившись, что опасность больше не грозит, отпустил её пальцы.
— Уж лучше периодически спотыкаться, чем всё время смотреть под ноги, — улыбка, казалось, была естественным продолжением её лица.
— Это точно, — кивнул Нат, удивлённый таким ответом.
Она была женщиной. Не девочкой, с упоением трясущей плакатом любимой рок-группы. Не девушкой, кокетливо подмигивающей из-за угла. И не пенсионеркой, щёлкающей семечки с утра до ночи на излюбленной скамейке. Женщиной.
Она осторожно отодвинула ножку мольберта, придав ему более устойчивое положение, и посмотрела на солнце. Сегодня замечательный день.
Улочка, на которой оказался Нат, была очень похожа на московский Арбат, но намного более тихая, узкая... Вдоль неё тянулись зеленоватые и жёлтые шатры, увешанные разнообразными сувенирами, старыми значками, советской атрибутикой, глиняными колокольчиками, платками из тонкой шерсти...стенды с фотографиями и картинами... Уголь и сангина. Акварель и масло. Батик и наигрывающий откуда-то "Good night Amanda".
— Вы рисуете? — спросил Натан.
— Я пишу, — чуть улыбнулась она, прикрепляя белоснежный лист к мольберту.
Нат смутился и поправился мысленно. Конечно, "рисуете" — это по-детски, согласился он. Она заметила его реакцию, и, кажется, всё поняла.
На Ната смотрели лица. С картин. С портретов. Чуть улыбающиеся. Грустные. Весело хохочущие. Задумавшиеся. Захваченные моменты.
— Хотите, напишу ваш портрет? — вдруг спросила она.
Наверное, она была безумно красива в молодости... Сейчас же она красива спокойно. Большие синие глаза, блеск в которых никогда не померкнет...несмотря на годы. Разбегающиеся лучики морщин. Время никогда не отступает. Но иногда — украшает.
Откуда-то зазвучал харисоновский "The light....", и ветер осторожно пошелестел листьями. Не знаю, музыка ли это сейчас, но она определённо созвучна с моей, внутренней.
— Мой?.. — удивился Натан. — Портрет? Э-э...нет, не стоит, спасибо, — улыбнулся он, собираясь продолжить путь.
— Отчего же? — лучики подчеркнули её глаза. — У вас красивое лицо, а уж я-то в лицах разбираюсь, поверьте.
Нат улыбнулся.
— Вам приходится видеть много разных лиц, да? — спросил он.
— Садитесь, — изящная рука художницы раскрылась как цветок.
Натан покачал головой, сомневаясь.
— Садитесь, садитесь! — настаивала она шутливо. — Немедленно!
— Я вам всех клиентов распугаю.
Совершенно серьёзно предупреждаю...
— Не нужны мне люди, которых так легко напугать. Давайте, я требую. Если вам совсем не нужен ваш портрет, я его себе оставлю.
Нат вздохнул и присел на раскладной деревянный стульчик. Спина отчаянно ныла. Это было и больно и приятно одновременно.
— Я не умею позировать, — предупредил. — И мне сложно просидеть неподвижно даже минуту. Я могу не двигаться, только если сплю.
— А и не надо, — удивлённо подняла брови художница, будто он говорил о чём-то, что совершенно к делу не относилось. — Поза человека определяется состоянием его души. К тому же я пишу только портрет, — она выглянула из-за мольберта и улыбнулась.
— Меня зовут Эмма Ильинична, — сказала она.
Нат поглядел на стенд. Художница Туманова Э.И.
