Предтечи Зверя. Изродок. ( часть первая)

Вот такой был конец террористу Фаилю. За что и отомстил так страшно Ал. Злобная месть никогда не приводит к справедливости и порождает только ответную месть. Когда-то и кто-то должен первым простить. Должен. Но это буду не я. Кто заказчик? И по девчатам кто заказчик? Да и исполнители? Бычёк сказал, что он всё узнал. Почему я тогда не добился правды? Ну, хотя бы имён? Думал, успею. Глядя на уже тёмный экран монитора, я закурил, открыл бутылку холодного пива. Бучёк ещё сказал про мои слабости, что увлекаюсь спиртным. Ещё не пьянствую, но уже увлекаюсь. Враньё! Только под настроение. Правда, настроение в последнее время.... А ведь сдал, сдал с потрохами. Под пыткой, правда, но сдал. А с другой стороны, кто я ему? Но ведь знал, знал, что со мной обойдутся так же. Мог бы и наврать чего. Ведь правду об этом убийстве не рассказал! Хотя, Ал и не спрашивал. В принципе, какое ему дело до какого-то убийства? Или.... Или он лучше Бычка знал все подробности? Ну-ну, не поверю, что это он с одной из своих ведьм из автоматов. Не его стихия. Нет, ему заказали Бычка и бусы. Или только бусы, а Бычёк — в награду. Заказчик говорил на русском. И он на русском шпарил без акцента. Только голосом таким гортанным, как у горцев. А записи на флэшке — арабской вязью. Не знаю....

Размышления прервал звонок с вопросом женским голосом, не скучно ли мне одному. Ответил, что у меня другая ориентация. Достали! Во всех гостиницах областного уровня одно и тоже — откровенное предложение платных сексуальных услуг. Вот так пока отбиваюсь. Но придёт, придёт пора — нарвусь и на такой сервис. Что, в ресторан спустится, что ли? Нет, после увиденного есть не хотелось вообще. А вот врезать чего-нибудь.... Не зря, не зря Бычёк сказал, что я увлекаюсь спиртным. Всё, хватит! Не крепче пива. Коридорная, очень похожая на ведьму Тоньку, мой заказ выполнила быстро и деньги приняла также, как и та, хищно улыбаясь. Нет, надо на ночь запираться. А то отхватит что— нибудь. Просто так. Для порядка. Я включил телевизор, завалился в кресло, и пока из ящика выплескивалась рекламная лапша, хорошенько отхлебнул из полторачки. Нужна информация о звонках на сотовик и с него. Вот что интересно. Один раз во время танца Эльвире звонили. И один раз — в подъезде. Оба раза она не отвечала. Ну, в самый неподходящий момент звонки были. Брюнетка Тоня следила откуда-то из темноты, но ей зачем звонить? А потом после танца моя "натуральная блондинка" ходила освежиться. Звонила? Значит разница минут десять — пятнадцать, да? Вот они, эти звонки. И один номер. И вечером один набранный тоже — её. Установить, кто. А этот звонок — старшего родственничка. Когда до этого? Угу.... Вообще-то надо по всем номерам установить владельца? Сколько это будет стоить? Неважно. Деньги есть. Деньги. Через неделю надо с бусами решать. Ну ладно, столичные дела по боку. Что здесь? Суд. Ай, да не ври себе. Недалеко отсюда девчушка, взгляд которой ты опять хочешь видеть, правда? Что суд? Чем я помогу этим ребятам сейчас на суде? Хорошо бы узнать, конечно, где и у кого добывал сведения почивший в бозе частный детектив. Но лучше бы.... Послушай, а почему с такой готовностью сдавал меня Бычек? Только от слабости тела и духа? Или уводил от чего-то более важного? Чего? Ну, своего архива, например. Ну должен, должен он быть. Где? Именно этого он и боялся — вопроса " где документы"? Или "где тайник". Уводил, старый лис, дурных псин от главной норы. И увёл— таки. Вот и мне надо бы подумать, где. Конечно, где-то у него под боком. Но и под надёжной охраной. Ведь уезжает же. Ну, в доме, наверняка, нет. Эти псы бы вынюхали. Псы? Ну, конечно! Как он сказал тогда? "Единственный неподкупный страж". Альба. Когда хозяина нет она — хозяйка всего двора. соседи, говорил, только еду пропихивали через специально сконструированный лючок в калитке. Когда гости — овчарка в вольере. В общем — вольер. Что там? — подключил я свою память. Ну что— что? Будка здоровенная такая и... кирпичный... сарайчик? Курятник? В рост человека. Там. Ну, наверняка, там. Надо как— нибудь влезть. И побыстрее, пока Чума не допетрил. Ну, он всего не знает, может, думает, что эти сволочи всё-же документы выпытали. А новостей всё ещё никаких. Мёртвый сезон. И реклама, реклама, реклама. Аи переключаться уже и лень. Особенно так приложившись — уже меньше трети осталось. Чего же я так устал, а? Или после перелёта всё— же разморило? А сожрал что? Этак вдруг.... Я всё же успел добежать, зажимая рот, до унитаза. Да что же это такое? Рвало долго и тяжело. Пивом. А потом пришлось забираться под душ — всё тело покрылось липким потом с запахом какого-то лекарства. Или не лекарства. Но всё равно чего-то гадкого. В комнату я вернулся уже почти нормальный. Озадаченно понюхал пиво. Вспомнил улыбку коридорной.

Ладно. Посмотрим. Запихнув сумку с вещами в шкаф, я выключил свет и, не раздеваясь, улёгся поперёк кровати. Приманим этих шалунишек.

Глава 12

" Шалунишки" не появлялись довольно долго — осторожничали. Я начал дремать. И пригрезилось, что сижу я на камне, опустив ноги в воду. А ноги не свои, волосатые, а гладенькие, стройненькие, девичьи. И вода не какая-нибудь, а морская, плещется о камень. Звёзды в ней отражаются. Ветерок солоноватый шевелит мои длинные волосы. Щекотно. Хихикаю. А отец тихо шипит откуда-то: " Тихо, сынок. Потерпи. Будь посерьёзнее. Они наверняка придут". Да я сам знаю, что придут. Но непривычно по первому разу. Ага. Вон и фары. Два мотоцикла, как и раньше на других пляжах. Они? Молодец па, так вычислить! Да, они. Останавливаются рядом, у самой воды. Без сантиментов, без экивоков. Фонарь в лицо. Нож к горлу: "Молчать, сучка!" Они? Ещё секундочку терпения. Валят на песок. Всё! Они! И я вскакиваю на ноги уже в своем обличье. И отец из воды — во всей красе. Только один, самый продвинутый попытался отмахнуться ножом. С него и начнём....

Свою засаду я проспал до самого утра. Проснулся от заглядывающего в окно солнца. Блин, не поздно ли? Всё-таки забот сегодня.... А чего это я.... Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! Что это?

Оказалось, что я спал на прикроватном коврике, а на моей кровати лежали три незнакомца с неестественно бледными, нет, вообще белыми лицами. Ну, и это не так страшно. Но каким ужасом были перекошены эти и без того неприятные фейсы! И, кроме того.... Нет, и важнее всего — они были мертвы. Я осторожно приподнял простыню, которой они были укрыты. На одежде — ни кровинки. Ран не видно. Кроме аккуратных четырёх дырочек на шее каждого. Это здесь у нас венозная артерия, да? Кто-то прокусил и высосал кровь? Я набросил на несчастных простыню, попятился, затем кинулся в ванную. Нет! Крови не видать. Оскалился. Да ну, бред какой-то. Не моими зубами. Подкинули? Зачем? Опять повязать? Но с такими ранами? Не, не знаю, но надо рвать когти. Прислушался. Тихо. Выжидают? Но чего ждать-то? Ладно. Посмотрим, кто такие. Я опять приоткрыл тела. Нет, никогда не видел. Что в карманах? У одного — паспорт, водительское удостоверение, документы на машину. У одного...ого! Фальшивое, но добротно сделанное удостоверение сотрудника всё ёщё весьма уважаемого органа. У всех троих весьма внушительные тесаки. А так.... Ладно, по личности — позже. Сотовики у всех. Забрать. Свои вещички. Этих — укроем. Всё. Теперь кое что уточним у лукавой коридорной и — сматываемся.

— Но я... я... честное слово... ничего....

— Девушка, мне некогда. Но если хочешь, мы сейчас вызовем милицию. Там на дне ещё осталось. И пальчики твои на бутылке. И дружки твои кое-что уже рассказали, — блефовал я. — Не хочешь неприятностей, — быстро всё выкладывай. И как на духу. Ну?

— Они.... Старший.... Сказал, что если будешь что заказывать, сначала ему передать. Что вы — наркокурьер и вас надо растрясти. Дал пять сотен евро.

— Дёшево свою и чужую жизнь ценишь, а?

— Но я.... Ай....

— Слушай теперь. Ты ничего не знаешь. Я там повесил табличку: " Не беспокоить". Сдаешь смену... скоро? Тем более. И ничего не знаешь. Ничего не видела. При любом раскладе. Меня тоже. Ни когда пришёл, ни когда ушёл. Возможно такое?

— Бывает. Но когда постоялец сдаёт номер.

— Я не сдавал. Всё. Поняла?

— А они?

— Они тоже будут молчать. Ручаюсь.

В фойе первого этажа администраторша о чём-то переругивалась с кассиршей и внимания на меня обе не обратили. Тем лучше. Пусть ищут покойного Алика. Но, видимо, засиживаться мне здесь не судьба. В суд не пойду. И вообще, это всё — чёрт знает что! Что это со мной и вокруг меня творится? Не-ет. В райцентр, повидаю Тамару.... А зачем, собственно? Зачем.... Гм... зачем.... Может, уже успокоилась и расскажет, чего она так испугалась. А! Может, просто увидеть. Не знаю. Давай шеф, жми.

Дверь мне открыл хозяин. Отец Тамары то бишь.

— Здравствуй — здравствуй, непризнанный гений, заходи, — протянул он мне руку. Мама! (это он жене), наш пропавший Лист объявился!

— Почему лист? — улыбнулся я в ответ на искреннюю улыбку маэстро.

— Ну, как же! Так мог исполнять собственный произведения только лист. Знаете: " Быстро, быстро, ещё быстрее, быстро, как только можно, и на следующей странице "Ещё быстрее". А у нас, вот, чудо случилось. Вы не представляете, какое это счастье, вновь видеть всё это — он широко развёл руками. — Только, — понизил он голос, — моей теперь тяжело. Это как предательство какое получилось. Нет, за меня она рада, но всё-таки.... Пройдёмте к ней.

И действительно, Феофиловна за это время резко сдала. Сидела грустная такая, неподвижная, ушедшая, или точнее, оставшаяся одна в этой тьме. Правда, когда мы вошли в комнату, встала, улыбнулась, протянула руку. И знаете, так её жаль стало, что не смог я изобразить какое-то рукопожатие, поднёс её к губам, поцеловал. Оценила, покрылась лёгеньким румянцем, даже улыбнулась уже по-другому.

— Присаживайтесь, сейчас обедать будем, вот-вот Тамара придёт. А пока... всё-таки большая просьба. Я тут по памяти кое-что восстановил из вашего... репертуара. Знаете, один отрывок.... Он выпадает из общей канвы. И я не пойму, откуда. Вот это — он потянулся за нотами и подал мне исписанные листы. Ну, признайтесь, не томите!

— Я вот это играл? — изумился я.

— Не томите, Виталий. Как я мог такое пропустить? У кого?

— Да честное слово, не знаю. Так, навеяло.

— Навеяло? Вам? Вот просто так? Ну, Виталий, вы... вы... просто гений! Да-да, и не смущайтесь!

Звонок в дверь прервал, к моему облегчению, эти восхваления.

— Томка. По звонку слышу. Она вечно торопится, нет терпения ключи из сумки доставать, — объяснил хозяин, направляясь в коридор.

— Вы только... осторожно, пожалуйста, — прошептала слепая. — Она только-только в себя приходить стала.

Слышно было, как что-то шепчет девушке отец. Ну, слава Богу, не сбежала, не забилась в истерике. Но в комнату предварительно заглянула, а вошла, словно здесь сидела здоровенная бешенная псина.

— Здравствуйте, — почти прошептала она.

Боже, как она съехала за эти дни. Лицо — одни глазищи. Но какие! И всё. Ничего другого я уже не замечал.

— Здравствуй, — почему-то таким же сдавленным шёпотом произнёс и я.

— Мы тут говорили о музыке, — взял инициативу в свои руки отец. — И знаешь, Том, оказывается, это он сам. Это — вновь потряс маэстро исписанными листами — он сам написал! Он просто велик, твой знакомый. И, наверняка, очень добр. Злой человек такого не напишет.

— Злой человек — нет, — странно вздохнула девушка.

— Вот и лады. Сейчас пойдём обедать.

— Мы не хотим обедать. Мы прогуляемся, — покачала головой Тамара.

— Ну что же ты за гостя....

— Я знаю. Правда, Виталий?

Что я должен был сказать? Тем более, что есть мне действительно, не хотелось.

— Но вы обязательно потом приходите. Не пропадайте! — это маэстро мне уже вдогонку.

— Далеко не пойдём. Вот здесь, на солнышке, — предложила Тамара и не спрашивая моего мнения устроилась на скамейке возле своего же подъезда. — Ну?

— Не понял?

— Зачем приехал? Что ты от меня хочешь?

— От тебя? Хочу?

— Ничего не хочешь? Просто так заглянул?

— Но, Том, я ... но я же люблю тебя.

— Ты? Любишь? — девушка изумлённо округлила и без того огромные глаза.

— А что тут удивительного?

— Ты?! Можешь?! Любить?!

— Но... но я не понимаю....

" Господи! Она что, узнала про Лисичку? Или про...", — пронеслось в голове самое банальное.

— Всё ты понимаешь. И я не дурочка. Видела....

— Что? Да что же видела?

Девушка вздрогнула, потом взяла себя в руки.

— Тамара! Ради Бога! Беги сюда! С мамой плохо! — прервал маэстро с балкона на самом интригующем месте выяснение наших отношений.

Одним махом, словно из катапульты, Тома пронеслась по лестнице и оказалась в квартире. Даже я приотстал, хотя ноги-то у меня подлиннее — через три ступеньки пёр.

— Вот.... Скорую я вызвал... — лепетал Тамарин предок, удерживая бьющуюся в конвульсиях женщину.

— Он... маму... трогал? — прошипела девушка.

— Виталий? Нет.... Только руку поцеловал.... А что? — растерялся маэстро.

— Что же ты делаешь, чудовище? Её-то за что? — начала вдруг трясти меня за ворот рубахи девушка.

— Да я... да ты что?

В это время мама Тамары забилась в ещё более сильных судорогах, потом разом обмякла, затихла.

— Умерла? Умерла? — прошелестел музыкант, лихорадочно пытаясь нащупать пульс.

— Га-а-ад! — девушка отпустила меня, но рванулась почему-то не к матери, а на кухню. Я же кинулся к слепой. И совсем она не умерла. И даже наоборот....

— Обернись, тварь! К смерти своей обернись!

Я обернулся, и Тамара вдруг ткнула меня здоровенным ножом в живот. Это было столь неожиданно, что я даже не понял сразу и не почувствовал боли.

— Она же... жи... — пролепетал я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Где смерть твоя? Здесь? Или здесь? — уже со всего размаха ударила ножом меня явно обезумевшая девушка. И смерть моя действительно была "где-то здесь", потому, что закружилось, закружилось всё у меня перед глазами, а затем взорвалось и разлилось ярко-зелёным пламенем.

.... Отец внимательно смотрит на меня и грустно качает головой.

— Ты должен запомнить, сын, раз и навсегда, что это — жизнь. Это — борьба. Они злы и свирепы. Они неисправимы. Это — отбросы, брак, может, специально созданный природой для нашей цивилизации.

— Я понимаю, отец. Но... не могу пока. Не могу!

— Без этого ты не станешь и не будешь взрослым.

— А что я буду?

— Не знаю.... У нас в роду никогда не было такой... аномалии, но в других семьях... нет, лучше тебе не знать. Лучше попробуем ещё раз. Я сам подберу... дичь.

Успокоенный, я засыпаю, а отец ласково гладит меня по лицу....

— Драк, драаак, ну, очнись же! — голос Тамары. Нежный голос и ласковые прикосновения. Я лежу в маленькой комнатке на маленькой кроватке. Такой маленькой, что ноги свисают чуть ли не на половину. Наверняка, Тамарина комнатка и её же кровать.

— Ну, очнулся! Молодец! Как ты? Не очень больно?

Да за такой взгляд этих глаз я бы, я бы.... Эх, жаль, что ничего не болит! Да, действительно ведь ничего не болит! Да что же это? И Тамара с ножом привиделась? Я под одеялом провёл рукой по телу. Ничего. В смысле ран.