1655

Два часа прений закончились подписанием соглашения о разделе полномочий. Решено было, что, во-первых, все глобальные решения будут приниматься на основе простого большинства при голосовании штаба, состоящего из девяти представителей. Во-вторых, все военные формирования, как кадровые, так и ополчение, поступают на снабжение к армейским складам, а те, в свою очередь, будут подпитываться со складов агрогородка.

В штаб вошли академик Елсуков от ученых, капитан Ещенко и Валиулин (заменявший Горбача) от кадровых военных, председатель лужковского исполкома Комаровский, представитель сельской части анклава, на роль которого до выборов согласился Малютин, директор агрогородка Нефедов, глава сельского ополчения Волков, прораб Савельев (возглавивший ополчение базы до передачи управления над ним под руку военных и выступавший от имени строителей), капитан милиции Александрович. Итого — четыре человек от базы и пятеро — от селян. Пять человек от четырехтысячного белорусского населения и четверо от двухтысячного российского. Что, учитывая важность базы, не устраивало ни военных, ни ученых. Поэтому в соглашении оговорились, что мнение председателя совета, а им сразу избрали академика Елсукова (по-крайней мере до возвращения Горбача), шло за два голоса. Такой вот паритет.

Вторым пунктом стало согласование охранных мероприятий. Слишком много желающих пощупать за мошну вокруг анклава нарисовалось. Посреди разоренной страны островок благополучия смотрелся желанным призом для всех партий. А в свете наступающей летней кампании мог стать стратегическим пунктом как для армии Речи Посполитой, так и для войск российского царя.

После распределения зон ответственности и схемы взаимодействия при угрозе, договорились, что по мере сил анклав будет пробовать выйти на связь с представителями обеих сторон, но в стратегической перспективе должен двигаться в сторону России. И желательно сохранять автономию. Иначе ученые не смогут восстановить деятельность установки, отправившей их в прошлое. Как это получиться — вопрос. Но, в любом случае, надежды больше связывались с московскими силами, чем с магнатами и королем Речи Посполитой. Слишком уж не вписывался анклав в структуру Республики, да и земли чьи-то занимал. А для московского царя вассальное союзное княжество со своим уставом на землях противника явно не худший вариант.

Спорили долго. До хрипоты...

11.

В это же время в комнатах этажом выше шел допрос пленных. Отошедший от схватки, замотанный в бинты Кастусь Катовский оказался вполне вменяемым собеседником и довольно бойко расписывал перспективы отхода "лужичан" от московской "здрады". Толстяк при этом лихо уплетал жареную яичницу, нахваливая колбасу и столовый хрен, и требовал еще вкусного грузинского вина. То, что утром из-за горячности многие его товарищи были убиты, да и собственная судьба стала туманна, совсем не беспокоило шляхтича. Он назвал это коротко — "лёс", после чего уточнил, что даже если его вечером расстреляют, то пройти через это надо с полным брюхом, а не натощак. И если бы им сразу предложили добрую чарку и шкварку, то, возможно, и драки бы никакой не было.

Через коридор уже русский витязь, накачанный уколами и перевязанный, пенял допрашивающим за измену царю и предлагал повиниться. Звали его Еромей Веригин, младший брат воеводы Андрея Веригина, посланного из Полоцка на помощь друйскому воеводе Афанасию Ордин-Нащёкину, встреченному Волковым и Щербиным утром. Еромей предлагал выступить заступником перед воеводой за своих пленителей, если они выполнят все те же условия службы московскому царю: повинятся, выдадут воевод, сдадут оружие, присягнут царю на Библии. Он заявил, что шляхта сможет служить царю так же, как до этого служила королю. О каких-либо перспективах для невоенного сословия в случае перехода под руку российского самодержца пленник умалчивал. Гарантий от имени воеводы давать не желал.

Пленный кочевник и вовсе ничего путного не сказал. По-татарски он говорил плохо, и всего его запаса слов хватило на то, чтобы назвать себя. Пура... Из рода кого-то. Он сразу заявил, что беден и выкупа за него не пришлют. Но уточнил, что все мужчины его рода — хорошие воины, и он готов отслужить свой плен, если с ним договорятся о хорошей цене. Взяли его с окровавленной саблей над трупом бабки Акулины, потому разговор был недолгим. Степняка отдали ополченцам под радостный гул последних. Кочевника слегка помутузили, после чего привязали к Зилу на цепь и поволокли к селу, где он набедокурил. Утро он встречал висящим на суку липы.

Ночь прошла тихо. Только раз тишину разорвала пулеметная очередь. Вереница всадников пробовала просочиться через бетонку периметра. Налетчики шли тихо, закрыв лошадям морды и обмотав копыта. Но в луче инфракрасного фонаря оказались как на ладони. Запрятавшийся в кустах секрет подпустил их на расстояние пятиста метров, после чего открыли огонь. Одна очередь и уменьшившийся наполовину отряд любителей ночных прогулок поскакал обратно.

Больше желающих не нашлось.

Зато утром к ним прибыли парламентеры.

На этот раз чин по чину — с развернутым знаменем, трубачом и писарем. Воевода московский, убедившийся в боеспособности встреченных "чернокнижников", сам предлагал вернуться к переговорам.

Видно была, что мощь "адовой повозки" впечатлило московских командиров. Настолько впечатлило, что, увидев сразу три БТР, представитель воеводы озвучил новое предложение Ордин-Нащёкина: "Жителям городка и окрестностей, шляхте и подлому люду, сохраняются все вольности, бывшие при Речи Посполитой". Взамен население должно целовать крест царю, выставить отряд с вонючими повозками, стреляющими как немецкий орган, в царёво войско, изгнать жидов, иезуитов и униатских священников.

Это примерно совпадало с идеей совета, озвученной намедни. Только с изгнанием жидов могли возникнуть проблемы, но с этим решили разобраться при встрече с воеводой. После торга о количестве предоставляемого контингента — посол требовал всех, способных носить оружие, но удалось остановиться на цифре в пятьдесят воинов и два БТР — стороны ударили по рукам.

Крестоцелование отложили на утро, а пока для вновь обретенных союзников решили закатить пир.

Глава 5.

1.

Утром капитана Ещенко встретили целым ворохом проблем.

Вчерашние послы от воеводы требовали выдать на постой войска дома, провиант и поскорее привести население к целованию креста на верность царю. Все это следовало сделать до обеда. От вечернего пиетета перед чудо-оружием у гостей не осталось и следа. Посланцы вели себя нагло, по отношению к военным — заносчиво, а с учеными и прочим гражданским людом даже спесиво. Ещенко такое поведение напоминало манеры полевых командиров чеченского МВД. Вот только причину резко возросшего самомнения никто предположить не мог.

Объяснение нашлось быстро. Один из БТР, высланных на патрулирование периметра перед рассветом, утром не вышел на связь — исчез вместе с отделением в семь человек и полным боекомплектом. Растворился в ночном лесу без единого выстрела.

Разведчики тут же организовали мобгруппу для поиска следов, которая и подтвердила первые подозрения о том, что к исчезновению приложили руку новоявленные союзники. БТР свернул с маршрута и ушел в сторону лагеря московского войска. Было ли это добровольно или их заставили — никто ответить не мог.

Прямых обвинений капитан пока не высказал — ждал отчета разведгруппы, посланной по следу. Кроме того, готовился к вылету пожарный вертолет. С его помощью найти бронетранспортер должны были быстро.

К этой неприятности пришли жалобы на поведение боярских детей из свиты послов. Те после вчерашнего пира ушли самыми последними, да еще и потребовали девок и погулять, а когда выкушали принесенную водку, полезли в разборки с солдатами охраны. До мордобоя или, что намного хуже, рубки дело не дошло, но ночь прошла нервно. Утром одного из союзников сняли с визжащей поварихи, что не прибавило теплоты в отношениях между охранами высоких переговаривающихся сторон.

Теперь предстоял трудный разговор с послами.

Капитану донесли, что с рассветом бояре съездили к зданию лужковской церкви, чтобы посмотреть место будущей присяги. По отзывам бойцов сопровождения, церковь послам не понравилась. Что-то не то утворил батюшка Серафим, бывший механизатор, рукоположенный в начале 90х на пост главы местного прихода. То ли крестился не так, то ли сказал нечто чуждое. Послы уехали с половины службы злые и рассерженные.

Для процедуры согласования окончательного текста присяги отвели дом культуры. Собирались долго. Послы заявились последними.

Впереди вышагивал дородный дядька в шубе до пола и с лопатообразной бородой — дьяк приказа Литовского Рылеев Николай. За ним — воевода Андрей Веригин, сын главного воеводы Воин Ордин-Нащёкин и татарский сотник Убедэй. Дьяк нес в руках свернутую в трубку грамоту присяги.

Капитан Ещенко очень надеялся на выздоровление майора, но врачи оставили командира в постели. По их словам, минимум пару дней он будет отходить от операции.

За послами шел десяток опухших вояк с трубами и барабанами. Два здоровенных мужика несли знамена. Остальная охрана осталась в коридоре и запрудила один из выходов из актового зала. По регламенту до обеда тут должны быть высказаны все пожелания и перечислены все "свободы", которые жители хотят сохранить при новой власти. Проблема была в том, что все привилегии следовало подкрепить дарованными грамотами от старых властей, то есть от короля Речи Посполитой. А их у анклава не было.

Воевода отлично был осведомлен о том, что еще неделю назад здесь никакого города не было. Но разговор о том, что Лужки с окрестностями были перенесены сюда из другого царства Господом Богом для помощи своему Помазаннику, вызвал больше споров, чем радости у московитов. Их резонное предположение, что данное Богом является собственностью тому, кому это даровано, а значит, жители анклава — царевы холопы, как-то не сильно вдохновил широкие массы. Конституция Беларуси и России, врученная послам в качестве перечня "свобод" вызвала у них смех. Дьяк, обхохотавшись, пообещал, что "право на труд" он может гарантировать, а вот с остальным выйдет заминка.

Тем не менее, козыри пока еще были у штаба. Войска московского царя, посланные из Полацка к Друе для снятия осады нуждались в анклаве пока еще больше, чем анклав — в царе. Так что, мало помалу за ночь текст присяги, где привычными времени терминами перечислялись "свободы" городка и окрестностей, удалось сверстать.

Пунктов было немного:

— все жители Лужков и окрестностей (ограниченных бетонкой периметра) записываются вместе с семьями в "мещане" и не могут уводиться в холопы на земли Руси;

— на территории Лужков действует уклад "спредвечный" (закон РФ), если дело касается жителей анклава. Если спор идет между жителем Лужков и московитом, то действует царев закон;

— воеводу в Лужках назначается царь (это вызвало больше всего споров). "Товарищем", то есть заместителем, ставиться местный;

— на постой войска не присылаются, прокорм здесь "не имут", но просить могут. За это город должен содержать полсотни войска с огненным боем и две железные самоходные боевые повозки в войсках царя за свой счет (отдельно оговорили, что "корм" для повозок и припас для солдат поставляется казной);

— если проходящим царевым войскам нужен припас и еда, то они могут купить его по "справедливой" цене у купцов и магистрата, но не могут забирать и требовать его. Если нужны будут помещения, то магистрат предоставит отдельные дома и конюшни;

— церковь православная становится главной церковью. Католические храмы не закрываются, но их земли отходят царю (таких земель не было), синагоги разрушаются (синагог не было), униатские храмы отходят православной церкви (униатских храмов тоже не нашли).

"Еврейский" вопрос при согласовании обошли. Капитан подтвердил, что синагог и иудейских священников у них нет, а "если кто и похож на жида, то это дело его и Бога, потому как крещены все". Воевода сделал вид, что верит.

В обед при стечении народа виднейшие жители торжественно присягнули на Библии в том, что "животы свои за царя ложить будут, от веры не отойдут, на посулы Короля и гетмана не поведутся".

Лужки пошли под высокую руку царя Алексея Романова.

2.

Пока большие начальники по очереди, хитро прищурившись, прикидывали, как бы им не ударить в грязь лицом, далеко от церкви, в здании штаба, перевязанный и хмурый Рустем Арзяев, командир взвода разведки, составлял план поисков БТР.

Бронемашина ушла в сторону союзников, но в нынешних реалиях зоны влияния вокруг анклава напоминали слоеный пирог, так что утверждать, что техника "приватизирована" московским воеводой было рано. Вернуть боевую единицу следовало быстро и, желательно, с бойцами и их снаряжением. Кроме того, следовало сделать это с наименьшим ухудшением отношений между союзниками.

Вертолет для разведки с воздуха обещали подготовить к обеду, но и без него у лейтенанта уже были первые результаты. Осмотр показал, что к БТР приближались всадники, стрельбы никто не слышал, значит, контакт закончился разговором и дезертирством отделения или внезапным и вероломным нападением со взятием пленных. Лошади топтались у БТР долго, следов их нашли уйму, а вот крови или признаков драки (поломанные примятые кусты) не обнаружилось. Но машина сошла с трассы патрулирования. Колея, найденная на опушке, вела в сторону лагеря московского войска. В сам лагерь "Тигр" с разведчиками не пустили всадники воеводы — десятка три вооруженных до зубов латников окружили автомобиль и жестами показали, что дальше хода нет. Разогнать их было несложно, но указания штаба требовали не вступать в конфликты с царскими войсками. Капитан, занимавшийся до провала во времени учетом и списанием ГСМ, настаивал на том, что любая провокация союзника выйдет боком, потому вести себя надо с соседями так, будто они имеют дело с батальоном чеченского спецназа. Арзяеву не нравилось правило, по которому на наглость надо только утираться, но ослушаться приказа не решился.

По мнению лейтенанта, вероятность того, что техника и люди находятся в лагере, составляла 90 процентов. Оставалось выяснить, добровольно ли они туда попали и в каком качестве содержаться. В его взводе разведки большей частью служили контрактники. Ребята были опытные, хлебнувшие командировок и знающие, как "работать по зеленке" — три полноценные группы по десять человек. На дело командир выделил первую и вторую группу, оставив у себя в резерве третью, проверил экипировку и потребовал разработать путь, выводящий по большой дуге к лагерю. Московский воевода держал воинство в небольшом леску, но в километре от лагеря находилось несколько холмов, поросших соснами. С этих природных вышек разведке и следовало выдвигаться к цели. Не хватало только подробного плана лагеря. Пока же командиры групп, прапорщик Маевский и старшина Быков изучали макет местности, созданный в ящике из песка и веток, отмечая кроки на пути и согласовывая порядок подхода к лагерю, направления движения и азимуты, лейтенант выбрался к вертолетчикам.