Граф-2. Законник.

— Да не знаю я!!! Нашел — и все! Не мое это дело: он — любимчик его величества. И делает все, что хочет...

— Пусть делает. Вам-то что, мессир?

— Он взбесится — значит, у меня будут неприятности...

— Не обязательно... Хотя... от чего она умерла-то? — спросил Кулак. — Надеюсь, не от недоедания?

— Какого такого недоедания? — мессир Лейст аж подскочил от возмущения. — Все, что выделяет казна на питание заключенных, тратится на продукты! Мне эти деньги не нужны! А умерла она потому, что он ее сам и замучил! Сам! Брал ее каждую ночь, и терзал с вечера и до утра. А она, хоть и безумна, но все-таки не железная...

— Тогда вы тут точно ни при чем...

— Да знаю я... Только вот, боюсь, что это мне не поможет...

...Жуткий женский крик, внезапно раздавшийся из бойницы, заставил коменданта удивленно вытаращить глаза:

— Кого он это?

— Понятия не имею... — честно признался Варис.

Мессир Лейст задумчиво подергал себя за бородку, немного подумал и вздохнул:

— Да все равно кого... Видимо, ему уже сообщили... Вот и бесится...

— Успокаивать не пойдете?

— Н-нет! Сейчас к нему лучше не подходить... Да и в пыточной сейчас... грязновато...

Представив себе эту 'грязь', Кулак поежился. Потом сообразил, что там сейчас находится ее высочество принцесса Илзе, и. заставил себя перевести разговор на другую тему:

— Кстати, мессир Дюк, а правда, что ваш сын вызвал на дуэль внука графа Эрвела Фарбо?

...Через час после захода солнца Варис решительно подошел к дверям в Кошмар и изо всех сил врезал по ним кулаком. Потом подождал минуту и врезал снова. А когда за ними раздались звуки шагов, поинтересовался:

— Ключник, это ты?

— Я, ваша милость!

— Сходи в пыточную. Сообщи ее высочеству, что солнце давно зашло, и нам пора возвращаться во дворец...

— Как прикажете, ваша милость!

— Давай... Поторопись — уже действительно поздно...

Судя по раздавшемуся за дверью звяканью и приглушенной ругани, криворукий охранник умудрился уронить связку ключей. И теперь, кривясь от боли в сломанных ребрах, пытался ее поднять.

— Что ты там копаешься? — зарычал Варис, и от души врезал по двери кулаком. — Бегом давай!!!

— Уже бегу, ваша милость!!! — взвыл Шадур, и за дверью сразу же настала мертвая тишина.

Покосившись на стремительно темнеющее небо, Кулак заставил себя подойти к бойнице и прислушался. Удивительно — но там, внизу, было тихо. Ни крика, ни стона, ни вздоха...

'Как в усыпальнице...' — подумал Варис. А потом, почувствовав тошнотворный запах горелой плоти, вздрогнул: 'Нет! Не в усыпальнице! В них пахнет по-другому...'

Стараясь, чтобы со стороны его движение выглядело как можно более спокойным, он развернулся на месте, дошел до лавки и медленно опустился на нее. Решив, что ждать возвращения Шадура лучше сидя...

...Услышав топот сапог вернувшегося охранника, Кулак дождался, пока проскрипит открывающаяся дверь, открыл глаза, повернул голову направо и поинтересовался:

— Сообщил?

И, увидев выглянувшее из-за двери бледное, как полотно, лицо охранника, мигом оказался на ногах.

— Ва-ва-ва-ша милость! Та-а-ам та-а-акое...

— О чем это ты? — понимая, что произошло что-то из ряда вон выходящее, Варис похолодел: — Ты говорил с ее высочеством?

— О-о-она... ме-е-ертва!!!

— Что?! — Кулак мгновенно оказался рядом с Ключником, и, схватив его за грудки, от души встряхнул: — Что ты сказал?

— Ее вы-ысочество п-принцесса Илзе м-мертва-а-а...

По спине телохранителя покатились капельки холодного пота:

— Веди. Меня. Туда. Живо!!!

— Д-да! К-как прикажете!!! — пробормотал Шадур и тут же сорвался с места. Забыв про боль в ребрах, про связку ключей, торчащих из двери и про факел, вставленный в кольцо на стене.

Мысленно проклиная тупость насмерть перепуганного тюремщика, Кулак вцепился в факел, выдернул из замка связку ключей и ринулся следом за Шадуром в жуткую темноту холодного, как ледник, коридора...

...На самом нижнем этаже Кошмара жутко воняло паленым мясом и жженными костями. Смрад был таким густым, что прежде, чем войти в пыточную, Варис задержал дыхание. И прищурил заслезившиеся глаза. Потом увидел фиолетовое пятно, висящее в центре комнаты, и мгновенно оказался рядом с ним. Один взгляд на тело, болтающееся в петле, и ему слегка полегчало: широченные плечи, покрытый густым черным волосом торс и перевитые мышцами руки, выглядывающие из разрывов женского платья, явно принадлежали мужчине.

Правда, обрывки платья, кое-как натянутого на труп, было тем самым. Фиолетовым. С серебристыми вставками под грудью, по краю подола и на рукавах!

'Платье — ее... А ее самой — нет... И где ее искать?' — мрачно подумал Варис. И развернулся к стоящему рядом Ключнику:

— Это не она! Идем ее искать...

— Это — не она... — эхом повторил охранник. — Это — мэтр Джиэро... А искать ее не надо: ее высочество — во-о-он там, за дыбой...

...Для того чтобы осмотреть лишенный кожи и покрытый жуткими ожогами труп, Варису пришлось собрать всю силу воли, удерживать рвущееся наружу содержимое желудка, и стараться не представлять то, что творил с ее высочеством повредившийся рассудком палач. Однако получалось все это из рук вон плохо: перед мысленным взором воина мелькали картинки одна другой страшнее, а по лицу и спине струйками тек холодный пот. Поэтому когда за его спиной раздался трясущийся от страха голос Шадура, Варис был на грани умопомешательства:

— Серьги видите, ваша милость?

— Вижу... — с трудом заставив себя собраться, глухо пробормотал Варис. И, с трудом оторвав взгляд от выжженных глазниц ее высочества, приказал: — Проводи меня к выходу. Потом беги к мессиру Лейсту и приведи его сюда. Кроме него в пыточную никого не впускать, ясно?

— Ясно... — кивнул Ключник. И робко поинтересовался: — А вы куда?

— Я? Во дворец... — мертвым голосом ответил Кулак. — Докладывать его величеству...

Глава 18. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Третий раз правое заднее колесо кареты баронессы отвалилось в паре верст перед деревенькой с говорящим названием Топь. Отвалилось качественно — так, что переломилась ось, с обеих дверей поотлетали баронские гербы, а леди Майянка заработала здоровенный синяк под правым глазом.

Полюбовавшись на расстроенное лицо баронессы Квайст, я спешился, подошел к вознице, в неподдельном отчаянии ломающего руки рядом с каретой, и, по-отечески похлопав его по плечу, расстроенно вздохнул:

— Третий раз за день. В первый день пути... Плохая примета...

Мужик захлопал ресницами, засиял, как ясное солнышко, и радостно воскликнул:

— Ага, ваша светлость! Если день не задался...

— ...то вечером жди беды... — поддакнул ему я. — Правда?

— Правда...

— Вот и я так думаю... — я попинал ногой ни в чем не повинное колесо и... холодно улыбнулся: — Как ты думаешь, по двадцать плетей за каждую 'случайную' поломку — это не чересчур?

— Э-э-э... что, ваша светлость?

— Я спрашиваю, шестьдесят плетей для тебя не многовато? Или подождать, пока ты заработаешь сотню?

Возница смертельно побледнел:

— За что, ваша светлость?

— За преданность своим хозяевам... И за попытку помешать мне доставить их к его величеству королю...

— Я... это...

— Старался... — кивнул я. — Молодец. Ты сделал все, что мог. А теперь слушай меня внимательно: максимум через шесть дней барон Квайст и его супруга окажутся в Арнорде. Даже если для этого мне придется заставить их передвигаться пешком. Так что твоя 'помощь' им только повредит...

— Пешком? — у возницы отвалилась челюсть. — Ее милость — и пешком?

— Да... — кивнул я. — Или у тебя есть сомнения, что я, Утерс, сдержу свое слово?

— Н-нет, ваша светлость... — помрачнел возница. Потом затравленно посмотрел куда-то сквозь карету и вздохнул: — Я все понял... Этого больше не повторится...

— Вот и хорошо... — кивнул я. — Ночевать мы будем в Полесье, так что, как починишь карету, гони ее туда...

— А...

— А ее милость с бароном Самедом доедут до него верхом...

...Мда. Уже часа через два, задолго до того, как мы подъехали к Полесью, я начал понимать причины, заставившие Размазню прятаться от жены в винных погребах. Леди Майянка была невыносима. Ни в малых количествах, ни в больших. Ее раздражало все — 'кляча, на которой она вынуждена ехать', седло, пошитое 'невесть кем и невесть как', пыль, поднимающаяся из-под копыт лошадей дозорных, затягивающие небо облака и даже легкий ветерок, дующий 'прямо в правое ухо'. Даже в присутствии меня, человека, арестовавшего ее и ее супруга, баронесса умудрялась истерить практически без остановок.

А еще она всячески пыталась замедлить наше передвижение. Сначала — жалуясь на то, что от 'такой посадки' у нее устает поясница, а потом — заботой о 'бедной лошадке' и постоянными остановками по нужде...

...'Застудилась, наверное...' — очередной раз возвращаясь из десятиминутной отлучки в придорожные кусты, вздохнула она. И затравленно посмотрела на сопровождавшую ее наперсницу.

Желчная старая тетка по имени Веномия сокрушенно кивнула головой и мрачно пробормотала, что такую простуду лучше лечить в постели. Причем не в какой попало, а той, что стоит в их имении: там 'не нужно никуда ездить, чтобы найти нужное лекарство'...

...Вылечить занедужившую баронессу удалось без всяких проблем. Даже не возвращаясь в ее имение. Для этого мне пришлось проехать мимо поворота к постоялому двору 'Стол у дороги', и в ответ на удивленное восклицание леди Майянки сообщить, что ночевать мы будем только в Полесье. Сколько времени бы не пришлось до него добираться.

Еще пара распоряжений, данных мною Воско Игле, ввергли баронессу в состояние ступора: узнав, что выезд из Полесья я планирую за час до рассвета, и, представив, сколько времени ей останется на сон при такой скорости передвижения, она ненадолго заткнулась, и... предпочла вылечиться. От всех недомоганий сразу. За исключением, разве что, стервозности...

...Вторую попытку замедлить наше передвижение леди Майянка предприняла с утра. Послав ко мне свою наперсницу с сообщением, что занедужила и изволит почивать. Выслушав крайне эмоциональное сообщение служанки, я вздохнул, буркнул, что так и знал, и приказал Рыжему Лису срочно найти Молота.

Лис мгновенно вылетел в коридор, а я, вытащив из ножен кинжал, пододвинул к себе пару новых нательных рубах. И, развернув верхнюю, принялся деловито отрезать от нее кружевной воротник.

Понять, зачем я уродую еще не надеванную вещь, Веномия не смогла, и удивленно вытаращила глаза.

В это время в дверь постучали, и на пороге возник запыхавшийся Молот:

— Звали, ваша светлость?

Я кивнул:

— Ну, и что там с колодой?

— Нашли, ваша светлость! В третьем доме, у мясника... Грязная, правда... Но ничего — ее сейчас отмывают, и эдак через полчаса все будет готово...

— Молодец... — буркнул я, и, повернувшись к Веномии, бросил ей изуродованную рубашку:

— Сложи ее поаккуратнее... А то помялась...

Выполнив мою просьбу, служанка снова превратилась в соляной столб. До тех пор, пока я не закончил со второй:

— Сложи и эту, а потом отнеси их своим хозяевам. Как проснутся — пусть сразу и одевают...

В оценке умственных способностей старой змеи я не ошибся — сложив два и два, она мгновенно побледнела, и, сглотнув подступивший к горлу комок, пролепетала:

— Простите, ваша светлость, но зачем?

— Как ты понимаешь, должность Указующего Перста его величества — это не столько права, сколько обязанности... — вздохнул я. — Увы, оценив скорость нашего передвижения, я пришел к выводу, что раньше, чем через десять-двенадцать дней мы до Арнорда не доберемся. А такого количества времени у меня нет: если я прибуду в столицу позже, чем через пять, я гарантированно не успею выполнить все то, что обещал королю Вильфорду. Нарушить данное слово я не могу, поэтому вынужден воспользоваться правом карать...

— Правом... что? — побледнев еще сильнее, выдохнула служанка.

— Карать... Ну, наказывать... — хмуро буркнул я. — В принципе, какая разница, кто вынесет приговор, я или Королевский суд? Уложение — одно, значит, решая судьбу твоих хозяев, и я, и судьи будем руководствоваться одними и теми же статьями. Соответственно, если в рассмотрение дела не вмешается его величество, барон Самед и леди Майянка отправятся на эшафот. Получается, что особой необходимости везти их в столицу нет...

— Как это нет? — взвыла Веномия. — Вы же сами сказали, что король Вильфорд может вмешаться?

— Может... Если сочтет раскаяние твоих хозяев искренним, и если за них попросят люди, к мнению которых он прислушивается...

— Вот! Значит, необходимость есть!

— Да нету! — раздраженно воскликнул я. — Если бы они раскаивались, то мчались бы к королю, забыв про еду и сон. А они 'занедужили и изволят почивать'... Так что давай, неси... И не расстраивайся так — рука у меня легкая, они уйдут из жизни быстро. И почти безболезненно...

...Через трое суток я напрочь забыл, что такое привалы — 'глубоко раскаивающиеся' Квайсты отослали карету в имение, а сами предпочли путешествовать налегке. Одвуконь. И путешествовать так, что давались диву даже мои, ко всему привычные, воины.

Просыпаясь ни свет, ни заря, барон с баронессой неслись на конюшню, чтобы лично приказать конюхам седлать лошадей. А потом метались рядом с ними все то время, которое я и мои люди тратили на умывание, туалет и завтрак. Потом первыми запрыгивали в седло и вылетали со двора, чтобы спешиться только во время смены коня на заводного...

Чудеса выносливости, которые проявляли Размазня и его супруга, восхищали всех, кроме наперсницы баронессы: после дня безумной скачки немолодая, в общем-то, женщина сползала коня на грани потери сознания. И доползала до выделенной ей комнатушки чуть ли не на четвереньках. Впрочем, хозяйку ее самочувствие почти не интересовало: увидев, что я поворачиваю коня к очередному постоялому двору, она пришпоривала свою лошадь, и, поравнявшись со мной, принималась возмущенно интересоваться, чем вызвана необходимость останавливаться на ночлег в такой ранний час. А потом, выслушав мои аргументы, принималась довольно убедительно возмущаться...

...Мое желание переночевать в Кижере баронессу просто 'убило': по ее мнению, те три часа, которые оставались до заката, мы могли провести в седле. А переночевать где-нибудь в Иртишах или Белой Речке. Благо постоялые дворы в этих придорожных деревнях были 'вполне даже ничего'.

Не на шутку разошедшаяся леди Майянка успокоилась только тогда, когда я ей объяснил, что в Кижер меня ведет не желание выспаться на чистых простынях, а долг перед королем. В частности, желание проверить, как изменились порядки в гарнизоне после казни его капитана.

Слово 'казнь' мгновенно выбило баронессу из колеи. И заставило мрачно молчать до того момента, когда мы выехали на холм, с которого были видны Восточные ворота Кижера...

...Дикое столпотворение, начавшееся у въезда в город, заставило леди Майянку побледнеть, и даже подать голос: