Конец рассказа совпал с нашими финальными конвульсиями. Мы, совершенно обессилев, лежали на кроватях, держась за животы. Гусько был по-своему очень талантлив и вполне бы мог писать миниатюры для Райкина или Петросяна. Я не имею возможности воспроизвести этот шедевр в полном объеме, но один небольшой кусочек, врезался мне в память очень хорошо. Звучало это примерно так: '...Я поцеловал ее в губы. От возбуждения она так сильно сжала ноги, что у меня треснули очки'.
Юра, Юра! В неудачное время и в неправильном месте ты родился. Ох, будут у тебя проблемы из-за конспектов. И не только из-за них!
* * *
Раздался рев двигателя, это ушла на взлет спарка — разведчик погоды. 20-ка и 19-ый стояли на ЦЗ рядом, а мы с Женькой между ними. Наши машины были полностью подготовлены к вылету, и мы неторопливо толковали за жизнь.
Через какое-то время возле моего самолета появился летчик. Поздоровавшись с нами за руку, он обошел вокруг самолета и постучал ногой по колесу. Потом зачем-то поковырялся пальцем, в выступающем вперед, как пушка, трубе приемника воздушного давления, скептически хмыкнул и полез в кабину. Я последовал за ним и помог ему пристегнуться. Через пару минут прозрачная капля фонаря закрылась. После запуска и проверки работоспособности самолетных систем, 20-ка вырулила со стоянки. Обдав нас удушливой струей керосиновых испарений, она ушла в сторону ВПП.
Откуда-то выскочил Панин, как чертик из коробочки:
— Ну, шо панове? Как тут у вас? Все чудово?
— Нормально. Давай, бугор, расписывайся! — я протянул своему начальнику журнал подготовки.
Панин размашисто расписался в ЖПС, потом снял у меня с головы берет, и засунул мне за пазуху, молча, показывая пальцем на свой. Оказалось, что его головной убор был привязан тонким фалом к воротнику куртки.
— И у тебя должно быть также, — объяснил старший техник. — Иначе ветер снесет с головы — и в двигатель! Ничего не поделаешь, авиационная специфика. Ты заметил, что в авиации, в отличие от других родов войск, на одежде нет пуговиц? Одни только молнии и заклепки. Вот, по этой же самой причине — пуговицы имеют обыкновение отрываться.
— Понял, до следующих полетов сделаю, — пообещал я.
Тезка между тем повернулся к Петрову и укоризненно поинтересовался:
— Женька, а ты что такой небритый сегодня? Знаешь, что настоящие мужчины, я, кстати, к ним принадлежу, бреются два раза в день? Первый раз перед службой, а второй раз вечером, когда ложишься...
— Под комэску, — перебил его Петров на полуслове. — Отсталый ты человек Панин.
Мой напарник провел тыльной стороной ладони по своей щетине и продолжил свою мысль:
— Если ты настоящий мужчина, то ты должен быть выбрит до синевы и слегка пьян. Но если ты еще и техник самолета, то ты должен быть слегка выбрит и пьян до синевы. Понял?
Панин уже открыл рот, чтобы ответить, но не успел. Мимо проходил Птицын в летной кожаной куртке. Мы вытянулись и отдали честь. Дятел лениво ответил и пошел дальше своей дорогой.
— Вот, кожедуб! — бросил ему вслед Женя, когда Птицын отошел на порядочное расстояние.
— Почему Кожедуб? — удивился я. — В смысле, летчик-ас?
— Нет, в смысле, замполит в кожаной куртке.
— Женя, думай, что говоришь! — старший техник опасливо покосился на меня. — Это же руководитель партийной жизни полка, — тезка вдруг заговорил словами из газеты 'Правда'.
— Ну, да, — не унимался Петров. — Руководитель — это кто руками водит. Много здесь таких. Особенно среди летчиков.
— Жека, ну не трогай ты летунов. Летчик — профессия героическая, рисковая! — улыбнулся Панин, чтобы разрядить обстановку.
Однако сегодня Петров явно был настроен критически и не желал оставлять последнее слово за начальником:
— Какой там героизм? Вот моряки — это, да. Уважаю!
— А почему моряки? — удивился Панин.
— Да потому, что в отличие от кораблей, истории еще не известно ни одного случая, когда бы самолет на землю не вернулся.
Старший техник лишь безнадежно махнул рукой:
— Я вижу Женька, тебя все равно не переспоришь. Ладно, я побежал на 21-ый. Надо приглядеть за нашим клоуном — Гусько. Пока еще не случилось чего.
Панин, как шарик ртути, выкатился из поля нашего зрения.
Вскоре приземлился мой самолет и зарулил на ЦЗ. Прежде всего, нужно было заменить тормозной парашют. Делать это приходилось после каждого вылета, потому что использованный парашют летчик сбрасывал на землю сразу после приземления и съезда с ВПП. Там его подбирали, снова укладывали и упаковывали в специальный брезентовый чехол. Потом, готовый к повторному применению, он опять возвращался к техникам.
Я залез на самолет, засунул тяжелый брезентовый цилиндр в парашютную гондолу, затем закрыл ее створки. Дальше — заправка. Хорошо автомобилистам! У них одна заправочная горловина и один бак. А у самолета иногда более десяти баков, расположенных в разных местах фюзеляжа и крыльев. Каждый из них, естественно, нужно залить до верха.
На старых самолетах это отнимало немало времени и требовало известной сноровки. Я вспомнил, как еще во время учебы в институте был на военных сборах в Тарту, в Эстонии, где базировался полк дальних бомбардировщиков Ту-16. В этом же городе располагался штаб дивизии. Комдивом являлся некий генерал-майор Джохар Дудаев, наводивший страх на весь гарнизон, но мало кому известный за его пределами.
Так вот, заправку этого старенького самолета я запомнил очень хорошо. Он имел (дай бог памяти) целых четыре заправочные горловины. Процесс кормления топливом производился сверху, с помощью заправочного пистолета. Особенно, мне нравилось этим заниматься после ночных полетов, в темноте. Заправочные пистолеты не отключались автоматически при наполнении бака, поэтому нужно было соблюдать крайнюю осторожность. Это потом я научился заправлять на слух, а поначалу.... Льешь себе, льешь. Изо всех сил таращишь глаза, пытаясь разглядеть уровень залитого топлива. А оттуда, как даст фонтан — все, прозевал!
Миг-27 принадлежал уже к самолетам нового поколения и был оборудован системой централизованной заправки. Ничуть не хуже, чем в 'Жигулях'. Всего одна горловина, расположенная с левой стороны фюзеляжа — заправляются все баки одновременно. Заправка прекращается автоматически после наполнения. В общем, сплошное удовольствие. Такие случаи, когда можно облиться керосином, как на Ту-16 просто и представить невозможно.
С улыбкой, вспоминая события ушедших дней, я открыл лючок заправочной горловины. Затем скрутил крышку бака, которая повисла на тонком металлическом тросике, соединяющем ее с корпусом самолета. Подтащил заправочный шланг, заканчивающийся на конце специальным приспособлением, с двумя ручками, называемым 'присоской'. Вставил ее в пазы горловины и повернул вправо до упора. Все, можно заправляться. Я постучал в окно кабины топливозаправщика. Водитель включил подкачивающие насосы, и длинная змея шланга начала толстеть прямо на глазах. Я вернулся к горловине, попробовал, хорошо ли закреплена присоска и посмотрел на топливомер, расположенный рядом с горловиной. Стрелка, дрогнув, поползла вверх, и ... мощная струя керосина ударила меня в живот, едва не сбив с ног.
С матом и криками 'стой!' я отскочил в сторону. Из места, где присоска соединялась с резиновым шлангом, хлестало топливо. Боец, наконец, сообразил, что произошло, выключил насос и теперь обескуражено осматривал место повреждения. Мой самолет стоял в центре огромной лужи, но хуже всего пришлось мне. Ниже пояса, я был весь насквозь пропитан керосином. Хлюпало даже в технических тапках.
К месту происшествия неспешно подошли Петров с Дедом. У Женьки на голове красовался зеленый технический шлемофон, свернутый набекрень. Одно ухо шлемофона было поднято вверх, как у деревенского деда — чтобы лучше слышать. Капитан, с руками, засунутыми в карманы и, надвинутой на глаза беретке напоминал хулигана. Женя посмотрел на керосин, капающий с моей одежды.
— Эх, сейчас бы спичку на него зажженную кинуть. Правда, Дед? — мечтательно произнес Петров.
— Нет, не вспыхнет. Это же не бензин, — сомнительно покачал головой Борзоконь.
— А если его несколькими слоями бумаги обернуть? Для поддержки горения.
— Ну, тогда может и подпалится, — согласился ветеран техслужбы.
— Какие же вы все-таки козлы — военные! — не выдержал я и побежал искать другой топливозаправщик.
— Чего это с ним? — удивился Женька. — Керосину что ли надышался?
— Обиделся, дурилка, — беззлобно констатировал Дед, глядя мне вслед. — Аналогичный случай произошел прошлым летом в городе Конотопе...
Заправив, наконец, свой самолет я разделся до трусов и отжал одежду. Однако мне стало уже не до работы — все мое тело горело и чесалось после керосинового душа. К счастью, полеты закончились, и пришло время возвращаться домой.
Естественно, чтобы вытащить на ЦЗ такое количество самолетов для полетов или отбуксировать назад в зону, одних только эскадрильских тягачей было недостаточно. Поэтому использовали весь пригодный для этого автотранспорт: заправщики, передвижные электрогенераторы и прочую спецтехнику. Однажды инженер полка показал, что для этого можно использовать также маломощные машины и приволок самолет с помощью собственного 'Уазика'. Но, это уже для экстремалов.
В этот раз после полетов для буксировки мне достался передвижной электрогенератор. Он был установлен на шасси 'Урала', как и наши тягачи, и являлся вполне пригодным для такого рода работ.
Приехав в зону, машина развернула 20-ку хвостовым оперением к входу в укрытие. Я выпрыгнул из кабины, снял закрепленный на буксировочном водиле длинный рычаг и вставил его в поворотный механизм передней стойки шасси. С помощью этого нехитрого приспособления теперь было можно поворачивать колеса самолета вручную.
— Давай помалу! — крикнул я водителю.
'Урал' начал движение. Судя по всему, водитель был неопытный — машина шла рывками, виляя из стороны в сторону. Я изо всех сил налегал на поворотный рычаг, выравнивая самолет и пытаясь компенсировать погрешности вождения. Наконец МиГ, подпрыгнув широкими пневматиками на направляющем рельсе створок, заехал внутрь укрытия и остановился. Я вытер пот со лба. Ноги мелко и противно дрожали от напряжения.
Теперь нужно было закрыть створки. В принципе, для закрывания укрытий предназначались стационарные электролебедки, которые располагались рядом с входом. Но это только в принципе. На самом деле, ни на одной стоянке они не работали, не выдержав суровых условий эксплуатации и отсутствия запчастей. Поэтому обычно укрытия закрывал тот же тягач, что буксировал самолет в зону.
Я накинул петлю троса на шкворень, приваренный к двери одной из створок, затем продел его через блок, расположенный на другой. Второй конец троса был закреплен на буксировочном крюке машины. Обматерив водителя за его манеру езды, я попросил его двигаться равномернее. 'Урал' тронулся, створки поехали навстречу друг другу. Однако машина по-прежнему шла рывками, то, ускоряясь, то, внезапно останавливаясь. Стальной трос при этом, то ослабевал, то резко натягивался, как струна.
Откуда-то со стороны раздался громкий свист. Я обернулся. К нам бежал вездесущий Панин.
— Стой! Едрит твою, три раза налево! — кричал он водителю.
Старший техник добавил еще несколько крепких выражений. Крайне редко я видел его таким раздраженным. Обычно он никогда не опускался до того, чтобы орать матом на солдат.
Сашка вскочил на подножку машины и, распахнув дверцу, резким рывком схватил водителя за ворот и выбросил из кабины. Тот, хлопая глазами, жалобно просил:
— Куда вы? Я же не имею права, никому давать садится за руль!
Но Панин не слушал его. Он включил передачу и осторожно двинулся с места. Створки плавно тронулись, и медленно набирая скорость, сошлись посередине, захлопнувшись с легким щелчком. В очередной раз я посмотрел на своего начальника с уважением — и все то он умеет!
— Никогда! Слышишь, никогда не делай так! — возбужденным голосом обратился ко мне Панин, выбираясь из машины.
— А что случилось?
— Ты что не видел, что этот горе-водитель чуть трос не порвал?
— Да, ладно. Поменяли бы. Небось, государство не обеднеет, — пытался отшутиться я.
— А башку бы мы тебе тоже поменяли? Ты когда-нибудь видел, как лопается натянутая струна? А тут толстенный трос.... Отрубит руку или ногу в момент и фамилию не спросит! Понятно?
Я лишь молча кивнул головой, возразить было нечего.
Вернувшись в гостиницу, я первым делом снял с себя одежду и, как сумел, помылся в раковине холодной водой (горячая, в тот день, как обычно, отсутствовала). Теперь нужно было решить, что же делать с моими штанами. Они почти высохли, однако издавали резкий запах керосина. В конце концов, я открыл окно, повесил брюки на одну из рам, чтобы быстрее выветрились на воздухе, и завалился в кровать.
Часа через полтора я проснулся от стука собственных зубов. Подоконник и моя одежда были подернуты тонким слоем инея. Это ночью начался заморозок.
'Нет, так нельзя!' — подумал я. — 'Играть в генерала Карбышева мы не договаривались!' — после чего встал и закрыл окно.
Через часик я проснулся снова, оттого, что кто-то душил меня за горло. Это было густое облако керосиновых паров. Я мгновенно поменял свое предыдущее решение.
'Нет, так нельзя! Лучше умереть на морозе героем, чем задохнуться, как таракан в газовой камере!' — и распахнул окно настежь, жадно глотая свежий воздух.
Кинув поверх одеяла шинель и куртку, чтобы не замерзнуть, я опять заснул. Вскоре мне приснилось, что меня ослепили. Я вскочил. Глаза на самом деле не открывались. Я в ужасе заметался по комнате, наталкиваясь на стол и кровати, опрокидывая стулья. Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, что это смерзлись ресницы. С трудом, глаза, наконец, удалось открыть.
'Нет, так нельзя!' — подвел я черту в своих сомнениях. — 'Нужно принимать решения взвешенно и спокойно, отбросив эмоции. Сколько человек в истории человечества замерзло насмерть от холода? А сколько задохнулось от керосина? Ну, то-то!'
Рамы снова были плотно прикрыты. Однако через полчаса меня стало тошнить...
Так я пробегал всю ночь, то, открывая, то, закрывая окно. Такая простая мысль, что грязную одежду можно просто постирать, пусть даже и в холодной воде, так и не пришла мне в голову. Невыспавшийся, кашляющий, с плохо сгибающимися в суставах пальцами и веками без ресниц, я появился на следующий день на службе.
От расстройства я даже не сразу заметил, что произошло историческое событие — из комнаты ушли клопы. Навсегда!
* * *
Нам крупно повезло. Проверять марксистско-ленинскую подготовку нашей эскадрильи пришел лично замполит полка. Мы сидели в классе летной подготовки, по стенам которого были развешаны схемы выхода из атаки в зоне действия натовских зенитных ракет 'Хок'. Неподалеку от входа в класс, стоял стол, где важно расположились Птицын и замполит нашей эскадрильи — капитан Гундосиков. Я сидел вместе с Гусько и нервно теребил корешок своей тетрадки с конспектами первоисточников, в то время как офицеры эскадрильи один за другим подходили к замполитам и предъявляли свои работы. Каждый имел несколько толстых тетрадей, красиво оформленных, с аккуратно отчерченными полями и разукрашенных фломастером. Видимо, это были конспекты, как минимум, за несколько лет.
