Василиса и Серый волк

— Эй, хватит думать о моих деньгах! — прекратил все дебаты Кир. — Я с ней даже поговорить не смог. Ничего сказать не успел.

— Ну, так иди назад! — хором отозвались трое.

— Вам легко сказать. Она двери больше не откроет. Как я до нее дозовусь? — потом посмотрел по сторонам и добавил. — Филька, тоже пробовал. Не вышло. Надо бы его найти...

Димон, все это время не участвовавший в беседе, полез за мобильным в карман куртки. Он долго искал какой-то номер телефона в мудреной адресной книжке и, наконец, принялся звонить.

— Эта мадам от нас так просто не скроется! — заверил он друга. — Сейчас все будет!

Он отошел в сторонку и стал о чем-то переговариваться по телефону. Трое оставшихся поняли, что имел ввиду товарищ только через пятнадцать минут, когда, гудя сиреной, во двор въехала машина МЧС с телескопическим подъемником.

От неожиданного поворота событий Гоша с Лешей присвистнули.

— Вот все-таки хорошо иметь друга пожарного! — восхищенно заметил последний.

— Короче, Кир. У тебя двадцать минут, — инструктировал Дима. — Полезай в люльку, до Васькиного окна на четвертом ребята тебя вмиг подбросят. Там уж как-нибудь сам. Главное не теряйся, времени мало, машине еще на пожар ехать.

— Ты сдурел? — ошалело спросил Кир.

— Я — нет, а вот тебя мы сейчас втроем к этой кабинке привяжем, если по доброй воле быстро не полезешь!

Мужчина с сомнением осмотрел хлипкую на вид кабинку с проржавевшим креплением, но делать было нечего. В следующую минуту опытный водитель, под руководством Лешки, уже направлял телескопический подъемник к окошку с веселенькими занавесками на четвертом этаже. Именно там находилась спальня Василисы.

Девушка чуть не грохнулась в обморок, когда в стекло вежливо постучали. Мелкими шажками она направилась к плотным занавескам. В голове крутилась только одна гипотеза, но она была совершенно фантастической.

Когда улыбающееся лицо Кира показалось за окном, Василиса поняла: в жизни есть место и для фантастики!

Это был он. Боль и отчаяние полоснули по сердцу. Это еще недавно любимое лицо, красивые глаза, губы — весь он превратился в неиссякаемый источник боли, тоски по несбыточному. Как он смеет на нее так смотреть? Душа переворачивается. Стоит за окном, такой родной, желанный, но слишком опасный. Сколько еще вынесет ее сердечко? Оно и так рвется на части от желания простить и ненависти за предательство. Нет, в это болото она второй раз не полезет.

Мужчина что-то говорил, но двойной новенький стеклопакет превращал его речь в несуразную пантомиму. Пришлось открыть окно. В это время в спальню просунулись две любопытные головы. Ни Вика, ни Грабовский не могли пропустить такое!

— Вот до чего ты упрямый осел! — уже кричала Василиса. — Я ведь однозначно сказала, что не желаю тебя видеть и слышать!

— Милая, ну хотя бы одну речь я могу произнести. Даже закоренелому преступнику полагается звонок адвокату, — он в молитвенном жесте сложил руки и заморгал длинными ресницами. — Я тебя очень прошу.

— Пивоваров, ну ты подонок! Ты мне и так уже сердце разбил. Добавки захотелось?

Василиса осмотрелась по сторонам, думая, чем же в него запустить. Первым под руку попались собственные тапочки. Не целясь, она швырнула их прямо в голову Кира и только на сантиметр промахнулась.

Пивоваров, ожидавший такую реакцию, крепко схватился за ледяной металлический поручень. От каждого его движения кабинка устрашающе качалась.

Девушка снова обратила свой взор в комнату. Если он не понимает так, значит — пора кидать что-то потяжелее!

Руки сами схватили большой керамический горшок с диффенбахией. Заметив это, Вика мигом ворвалась внутрь и, отобрав любимый цветок, сунула в руки безумной подруге скромный кактус.

Василиса уже не разбирала. Кактус пулей полетел следом за тапочками.

В этот раз Киру не так повезло. Острые колючки впились в куртку, а земля комьями посыпалась по одежде.

— Василиса, ну пожалуйста, дай хоть слово сказать. Я тебя не понимаю... — отчаянно попросил он.

— Пивоваров! Я от тебя устала, — хрипло простонала Василиса, захлебываясь внезапными слезами. — Все. На этом наш короткий роман закончен. Давай больше не будем. Ни тебе радости, ни мне покоя.

Она со стуком закрыла окно и вышла в другую комнату.

Кир постоял еще немного. Почему она так себя странно ведет — было совершенно непонятно. Явно, что-то крылось за подобной реакцией, но вот что?..

Водитель пожарной машины понял, что дело дрянь, и медленно опустил подъемник к земле.

За всем этим кроме друзей снизу, внимательно наблюдал и Александр Грабовский. Он видел собственными глазами отчаяние на лице мужчины, видел его настойчивость. Нет, определенно этот случай кардинально отличался от предыдущего. Он снова открыл блокнот и вписал еще одну строчку.

Кир возвратился в свою квартиру уже вечером. Думать ни о чем не хотелось. За окнами было темно, как и в душе. Таких отпоров жизнь ему еще не давала. Как-то глупо, бездумно и болезненно. А ведь это была его милая, простая девочка! Вот ведь у нее как: и в страсть, как в омут, и в ярость, как в пекло.

Он чуть не полез, сломя голову, в то окно, когда увидел ее, обомлевшую от удивления. Хотелось влезть, закрыть все двери и долго, мучительно сладко, доказывать, как она ему дорога. Чтобы стонала под ним, извивалась и никогда, никогда даже не подумывала гнать от себя. И эта чертова майка на ней! Ну, разве можно выгонять мужчину в одной майке?

В довершение эффекта слова ее: "Я ведь, как дура, влюбилась...". Самое невероятное признание в любви, и с какой страстью оно было сказано! Мысли снова поскакали не в ту степь. "Напиться что ли?" — подумал Кир.

Через часик в гости заглянул Лешка. На лбу у него красовалась здоровенная ссадина. Он, не разуваясь, достал из-за пазухи Филю. Рыжий котенок так согрелся возле могучей груди, что мурлыкал.

— Кир, возвращаю питомца, — аккуратно поставил Филю на пол, пригладил шерстку и добавил. — Девчонки слезно попросили вернуть.

— Сапоги или провода? — хмыкнув, спросил хозяин пушистого монстра. Он совершенно забыл о котенке.

— Да, как тебе сказать: ни то и не другое. Он Василисе в кровать такую лужу надул. Ей сейчас спать негде.

Кир закашлялся. Вот чего-чего, а луж в постелях Филя еще не делал. Может, у девчонок погрызть нечего было?

Лешка почесал затылок и добавил:

— Я ей, конечно, намекнул, что у тебя одна комната пустует...

— Так это она тебя так огрела? Знатная царапина.

— Она! — весело согласился друг. — Ну и характер у девки, огонь!

— Знаю... — потом, тяжело вздохнув, добавил. — С Викой хоть не поругались?

— Да нет. Она с профессором ихним ржали, как лошади. Обещала даже, если от этого демона патлатого их избавлю, замуж за меня выйдет!

— Быстро у вас! — присвистнул Кир.

— Да это так пока, шутка.

— А ты бы хотел?

— Не знаю. Наверное, да. Одному оно только кажется, что хорошо. Когда она рядом — совсем другое дело. Сразу хочется большой дом, детишек и собаку.

— Не ожидал от тебя. Никак ты в перебежчики намылился из нашего холостяцкого племени. Один я останусь.

Лешка на это только улыбнулся. Он, как никто другой из их четверки, знал, что Кир не от принципиальности до сих пор не женат. Напряженная работа и полное отсутствие свободного времени давно уже ограничили возможности друга в построении нормальной личной жизни. Странно даже, что Ангелина так долго продержалась в любовницах. На нее ведь он тоже, наверняка, время находил лишь урывками.

Когда через пару минут в дверь позвонили, оба друга удивленно переглянулись. Димон и Гошка давно сидели по домам с женами.

Кир открыл дверь.

Александр Грабовский, собственной персоной, с задумчивым видом и блокнотом в руке стоял на пороге.

Глава 14. Часть 2. Мужские разговоры о жизни и любви

Уж этого гостя никто не ожидал.

— Здравствуйте, молодые люди! Вы, видимо, так рады меня видеть, что даже слова растеряли.

— Александр Михайлович, извините, — первым пришел в себя Кир. — Милости прошу в дом. Вы как-то неожиданно нагрянули...

— Нет, неожиданно это ваш рыжий друг к девочкам наведался, а я так... Мимо проходил, — затем он повернулся к Лешке и добавил. — Алексей, рекомендую забрать Викторию из квартиры. Со мной на диванчике милые дамы спать отказались и сейчас пытаются улечься пазлами на узкой тахте твоей благоверной.

Лешка сразу вспомнил, что Филька одну из кроватей временно вывел из эксплуатации, и засобирался.

— Спасибо, Михалыч, что сказал. Кир, я лучше поеду!

Друзья обнялись на прощание и в просторной двухкомнатной квартире остались лишь двое, не считая пушистого партизана.

Профессор сразу же нашел кухню и с важным видом уселся на самый высокий табурет.

Кир все не мог понять, что же делает в его квартире этот странный тип, но приступать к расспросу первым почему-то не решился.

— Вы, Кир Юрьевич, наверно все гадаете, зачем я вас посетил? — прищурив левый глаз, хитро спросил профессор.

— Александр Михайлович, не скрою — не ожидал вас увидеть. Хотя после сегодняшнего безумного дня даже это уже не должно казаться странным.

— Может, перейдем на "ты"? — неожиданно предложил Грабовский. — После того, как ты меня на ручках потаскал, если не пережениться, так перейти на "ты" мы просто обязаны.

Кир кивнул в знак согласия и принялся варить кофе. Вряд ли спать ему в ближайшее время позволят.

Грабовский взял в руки кофейную банку, понюхал и показал два пальца. Вторая кружка тут же появилась на столе.

Никто из мужчин не проронил ни слова, глотая обжигающий напиток, пока на донышке не показалась кофейная гуща. Даже Филя молчал, поглядывал то на гостя, то на хозяина. Глаза у котенка слипались, но упрямство брало верх.

— Где у тебя тут покурить можно? — спросил Грабовский.

— Квартира съемная, так что лучше на общей площадке, если датчиков пожарных нет.

Профессор о чем-то подумал, взвесил и пошел за курткой. Через минуту из коридора послышался его голос.

— Пошли на крышу. У вас дом на горке, вид на город будет хороший.

Киру ничего не оставалось. Понимал, что условия здесь ставит не он.

С крыши девятнадцатиэтажного дома вид действительно был впечатляющим. Целый район лежал как на ладони, правда, из-за снегопада видимость оставляла желать лучшего. Но они не видами наслаждаться пришли.

Возле верхушки лифтовой шахты, что у самого края дома, примостилась странная металлическая конструкция. Сидеть на ней было хоть и неудобно, но все-таки лучше, чем стоять. Оба, не сговариваясь, присели на переплетенные железные прутья.

— Что у вас с Василисой? — спросил Грабовский. — Только честно говори.

— Да как тебе объяснить, я еще и сам не могу понять, — Кир тяжело вздохнул, запахнул тонкую куртку поплотнее. — Она мне дорога. Очень. Не знаю, может, это та самая любовь...

— Страшное это слово! — тряся головой, прошептал профессор.

Кир улыбнулся. Видимо не ему одному от этого слова становилось не по себе.

— Любовь... А что такое любовь? Словечко то затасканное вдоль и поперек, — профессор стряхнул сигарету и продолжил. — Им обычно нормальных мужиков пугают и глупых баб соблазняют. Вот я для себя все иначе вижу. Это кайф от прихода домой, удовольствие от блинчиков утром в субботу, готовность смиряться с дурным настроением в критические дни и щенячья радость, когда в пузе любимой толкается твой собственный карапуз. Всякие рестораны, театры и приемы — банальная мишура, глазированные цветочки на замысловатом торте под названием "любовь".

— А как же ухаживания? Конфетно-букетная хиромантия?

— Ухаживания нужны только когда стоит вопрос доступа к телу! Рестораном можно обмануть только разум, да и то ненадолго. Душу трюфелями не обманешь, тем более Васькину, раненую...

Кир уселся поудобнее. Впереди маячил очень долгий разговор. И дело не в последней фразе профессора. Атмосфера была такая, пронзительно-искренняя. Медленный снегопад, тусклые огни фонарей, редкие одинокие машины на кольцевой недалеко.

— Саша, давай уже. Я готов, — просто сказал он.

Снег медленно кружился перед самыми лицами и таял на щеках. Кир не прятал лицо, почему-то сейчас это было нужно. Холод пробирал сквозь одежду, заставлял подрагивать и чувствовать себя живым.

Грабовский достал сигарету, прокашлялся и начал.

— Три года назад произошло одно некрасивое событие, отголоски которого по сей день ломают девочке жизнь, — он тяжело вздохнул, но продолжать было надо. — Тогдашний Васькин ухажер несколько переборщил с ухаживанием. Сильно переборщил. Девочка уже спала и видела себя в белом свадебном платье с длинной кружевной фатой. Она была настолько счастливой, что мы, олухи, даже не присмотрелись к некоторым странным деталям.

Подумав немного, профессор, сделал первую затяжку и продолжил.

— Она с этим Олегом встречалась полгода, но вместе они не жили. Ухажер регулярно мотался в командировки по заграницам, возвращался всегда с дорогими подарками и надолго затаскивал ее в койку. Ваську в те полгода было не узнать. Как она расцвела! У меня заочники толпами ей конфеты таскать начали, цветочки. Счастливая женщина — это ведь самый соблазнительный фрукт на свете. Она всех отвергала и летела, как сумасшедшая по вечерам домой, ждать. А однажды у него задержался самолет. Буря была, январь. Василиса, недолго думая, сама поехала в аэропорт на машине. В общем... На двадцатом километре ее старушку занесло. Скорая приехала вовремя, но из реанимации нашу девочку три дня не выпускали. Мы с Викой по очереди дежурили в больнице. Этот не пришел ни разу. Я потом по своим каналам стал узнавать, где он. И вот это любопытство я до сих пор простить себе не могу.

Грабовский все рассказывал, а Кир курил. Он сам не заметил, как тоже вытащил сигарету, зажег и сделал первую большую затяжку. В душе все переворачивалось. Зная Василису, представить те события было несложно. Отчаянная, молодая, влюбленная девушка.

Три года назад, точно в такой же январь, в больницу к пострадавшей девушке пришел посетитель. Он был без цветов и традиционных апельсинов. Вместо радости или сочувствия в его глазах плясали огоньки ярости. Девушка сразу узнала своего любимого, только вот слова, которые он произнес, все никак не могла понять.

Закрыв за собой дверь, Олег обрушил на слабую больную целый шквал упреков и оскорблений. Он рвал и метал полчаса, пока она, обливаясь слезами, молча слушала. Оказалось, друзья Грабовского перестарались и, найдя пропажу, позвонили ему домой сообщить, что любимая девушка в больнице. Трубку подняла законная жена. Что было после этого — догадаться не сложно. Олег винил во всем Василису, и никакое ее состояние не тревожило некогда любимого мужчину.

После разговора девушку отвезли в операционную. Потом опять была реанимация. Еще два дня кошмара. Врачи боролись за жизнь больной против ее собственной воли, привязывали руки и ноги к кровати, чтобы не сбивала капельницы и датчики. После выписки год на транквилизаторах и антидепрессантах. Профессор лично выдавал ей клоназепам по полтаблетки в день, а остальное прятал. К тому времени Вика уже разбежалась с недоумком мужем, и девочки зажили вдвоем.