В прошлом Владимир Романов был типичным представителем "золотой молодёжи". Родившийся и выросший в престижном районе столицы, в богатой и успешной семье, он всегда получал что хотел. До четырнадцати лет жизнь его была легка и непринуждённа. Всё изменилось в тот день, когда его отца, владельца одного из первых частных коммерческих банков, застрелили по дороге на работу. Сразу со всех сторон посыпались неприятности, всплыли непонятные кредиторы и начались "наезды" налоговых служб. Деньги закончились и его мать, женщина умная и осторожная продала почти всё имущество, сохранив лишь небольшую квартиру на окраине Москвы, в своё время доставшуюся им за долги. Там, в спальном районе, Володя Романов и заканчивал обычную среднюю школу. Кроме этой квартиры, от отца юноше достался невысокий рост, цепкий ум и упрямый характер. Местная шпана, получив в соседи новенького "ботаника", начала активно его "прописывать". Походив месяц с синяками, парень пошёл в секцию самбо, работавшую при школе и через год, собрав приятелей из спортзала, отловил и зверски избил всех своих мучителей, искалечив некоторых на всю жизнь. Дело замяли, потому что все потерпевшие давно состояли на учёте в милиции, а виновный был сиротой, круглым отличником и единственным победителем всевозможных олимпиад в своей, не очень престижной, школе. Блестяще сдав вступительные экзамены, юноша поступил на финансово-экономический факультет, решив пойти по стопам отца. Мать плакала и уговаривала Вову "не лезть в этот гадюшник", но парень, закончив институт с красным дипломом, устроился работать мелким менеджером в небольшой, но перспективный банк. С тех пор жизнь Володи устаканилась. Рос его банк, а вместе с ним и росла карьера Владимира — через десять лет он стал самым молодым членом правления, отвечающим за работу филиалов банка по всей стране. Молодой и богатый мужчина притягивал к себе женщин, как огонь мотыльков. К тридцати годам он успел трижды "побывать замужем" и трижды развестись. Вдобавок к этому он увлёкся дайвингом, спортивными автомобилями, путешествиями по экзотическим странам и, побывав в Бразилии, капоэйрой.

В командировку в Новосибирск, на семинар, устраиваемый для сибирских и дальневосточных филиалов, Владимир захватил с собой свою новую секретаршу — Машеньку. Девочкой она была очень красивой, да ещё и не глупой, хотя и выглядела как классическая блондинка. Был, правда, с ней один закавык — на это место её пристроил сам Председатель Правления, так что Романов пока не рисковал подбивать к своей секретарше клинья. Но тут подвернулась эта командировка и Володя, состроив самые невинные глазки, велел Машеньке заказать два авиабилета.

На самом деле ничего у Марии с САМИМ не было. Тот просто не смог отказать её отцу, с которым он когда-то давно вместе учился. Впрочем, Маша, в свои двадцать лет, и сама прекрасно понимала, что вечно рассчитывать на помощь папы нельзя и что ни её золотая медаль в школе, ни золотая медаль из музыкальной школы, ни хорошая учёба на заочном в универе, в этой жизни никакой роли не играют. А вот роскошное холёное тело фотомодели, длиннющие ноги и выдающийся бюст — ещё как смогут помочь ей устроиться в жизни. Поэтому уроженка маленького уральского городка свою первую поездку с шефом расценила как замечательный шанс перевести их отношения на новый уровень. Да и вообще, чем чёрт не шутит, приглядеться насчёт замужества.

Жрать хотелось так, что сон не шёл. Глядя, как во сне дрожит и стонет Маша, Владимир постарался собраться и привести в порядок свои мысли. Тренированный и изобретательный ум банкира лихорадочно искал выход из сложившейся патовой ситуации и не находил никаких вариантов, кроме совершенно самоубийственных. Устав тыкаться в глухую стену в поисках выхода, Володя вылез из палатки и, слушая как зычным голосом один из его "ассистентов" отдаёт команды бомжам, припомнил недавнее прошлое.

Когда, выехавший из загородного дома отдыха, автобус, битком набитый "семинаристами", провалился неизвестно куда и со всех сторон в окна хлынула вода, Владимир не растерялся. Схватив в охапку впавшую в столбняк Машу, он выбил окно и выпрыгнул из тонущего автобуса. Не успев удивиться солёной морской воде и возникшему в полусотне метров пляжу, Романов отбуксировал девушку на берег. Над водой там и сям торчали головы выплывших. Люди ошарашено крутились на месте, поблизости от торчащего из воды краешка крыши автобуса. Проорав им, чтоб плыли к берегу, Володя поплыл к месту катастрофы. Тогда он помог выбраться пятерым. Шестой и седьмой, когда он вытащил из затопленного салона автобуса — уже не дышали. Искусственное дыхание не помогло. На восьмого у него просто не хватило сил. На пустом берегу, считая Владимира, собралось всего двадцать пять человек. Никто ничего не понимал, телефоны не работали. Сбившись в кучу, люди громко обсуждали происшедшее, временами срываясь на истерику. Две небольшие группы молодых мужчин ушли за помощью, разойдясь по берегу в разные стороны. Больше их никто не видел. Володя, скорее всего, тогда ушёл бы с кем-нибудь из них, но наглотавшаяся воды Маша лежала пластом и бросить её он не смог.

Владимир вздохнул — первый день был адом. Не было ничего. Ни воды, ни еды. Даже зажигалки — и те промокли. Отчаявшись найти источник, он решил выкопать в распадке с густым камышом яму и, о чудо, всего на глубине полутора метров нашлась мутная водичка. А ночью пришли собаки. Отошедших за чахлые камыши "по делам" двух женщин свора растерзала прямо на глазах обезумевших от ужаса людей. К счастью, к большой группе, сидевшей возле костра, твари не отважились подойти. Рыба ловилась через пень-колоду, в иной день не получалось поймать ничего... море было пустым и бедным на живность. Немного выручали змеи, которых некоторые банкиры здорово наловчились жарить и ящерицы, коих в окрестностях водилось великое множество. Через неделю к обитавшим в шалашах людям вышли ещё пятеро — четверо едва переставляющих ноги мужиков и шмарообразного вида девица, волокущая за собой пустой пластмассовый бак для воды. Новенькие оказались бригадой электриков откуда-то с Алтая, выехавших на пикничок и прихвативших с собой местную синявку. Про то, куда делась их машина и как они тут оказались, мужики плели что то совсем невнятное, ругая какого-то Ваську, который, после переноса, предложил им выпить. Куда подевался сам Васька — никто не знал.

А дальше пошла борьба за выживание. Свора кружила вокруг стойбища робинзонов, не давая людям расползтись по окрестностям в поисках пищи. Приходилось обходиться тем, что было под боком или передвигаться всей толпой. Господа банкиры оказались на редкость неприспособленными к кочевой жизни. Из всей этой кодлы лишь пара-тройка мужичков пыталась держаться достойно, следя за собой и своим здоровьем. Остальные, выбитые из привычной колеи, передвигались словно лунатики, покорно и апатично выполняя всё, что им говорили.

Считать, в том числе и калории, Володя умел отлично. Ещё через неделю, когда брюки на нём стали болтаться, а дырок на ремне стало не хватать, он пораскинул мозгами и пришёл к выводу, что "своя рубашка ближе к телу" и играть во всеобщее равенство глупо. Поговорив с парой крепких ребят из бригады, Романов объявил себя боссом, Машку — женщиной босса, а Витю и Антона, двоюродных братьев шкафоподобного вида, своими "ассистентами". После этого Босс и его команда, подавив кулаками и дубинками сопротивление недовольных, питаться стала гораздо лучше. Остальной народ худел и впахивал, от безысходности поедая всё подряд, включая кузнечиков, сусликов и прочих мелких грызунов. Володя попытался заставить людей не есть это мясо, рассказывая об опасности заражения, но оголодавший народ уже ничего не воспринимал, с аппетитом хрустя крысиными косточками. Глядевшие в рот Романову, братцы-электрики аргументы босса восприняли очень серьёзно. Более того — всё общение с "бомжами" (так между собой они называли всех остальных) братья перевели на длинные заострённые колья, стараясь не прикасаться к ним руками. Они даже привезённую именно ими шмару стали игнорировать. Ещё через неделю двое бомжей заболели — у них поднялась температура, а всё тело покрылось алыми пятнышками. Что это была за хрень Романов не знал, но немедленно распорядился снимать лагерь и двигать на пяток километров дальше по берегу. Это не помогло — болезнь они принесли с собой. Пришлось "переезжать" ещё трижды, прежде чем зараза от них отстала. Группе это обошлось ещё в пять покойников.

Через месяц такой полукочевой жизни, вконец озверев от воздержания и плохой пищи, братья подкатили к боссу с предложением "поделиться Машкой". Босс их весьма разумные аргументы не воспринял, и, несмотря на то, что он был на голову ниже любого из них, избил обоих. На неделю "ассистенты" угомонились, но это был не выход и Володя это прекрасно понимал — братья в сложившейся структуре были незаменимы. Владимир постоянно чувствовал спиной взгляды "бомжей", полные ненависти и бессильной злобы. Спасало их пока только посменное круглосуточное дежурство. Немного подумав и поскрипев, для порядка, зубами, Романов отвёл испуганную девушку подальше в пустыню и простыми словами объяснил ей ситуацию. Выбор был прост: либо она и трое здоровых и относительно чистых мужиков, либо голод и куча грязных бомжей. Маша упала на колени и попыталась заплакать, но один хорошо поставленный удар решил вопрос не в её пользу.

И вот уже пару недель, почти каждый вечер, его Машу забирали на часок-другой. Володя заскрежетал зубами — братцы оказались затейниками и всякий раз девушка возвращалась от них вся в слезах и на подламывающихся ногах.

"Прирезать бы их"

От ненависти кружилась голова.

"Легко! Ну а дальше что? Следующей ночью меня режет это быдло и всё... Маша достаётся им"

Володя застонал — выхода он не видел. Оставалось лишь делать вид, что ничего страшного не происходит и оставаться для этих животных боссом, раздавая тумаки и указания и поощряя их лишним куском отобранной у бомжей еды и своей женщиной.

Романов сплюнул, глядя на дежурившего сегодня ночью Антона, и пошёл искупнуться в море.

"Утопиться, что ли?"

— А скажи мне, любезный, — Маляренко закончил привязывать на крышу "буханки" мангал. — На сколько км у нас бензинчику хватит?

Коля задумался.

— На много, дружище, на много. Говори, чего удумал.

— Смотри. — Иван вытащил из кармана карту и расстелил её на сидении. — Мы примерно вот тут, до дома по прямой, если я не ошибаюсь, километров 50-60. Из них с десяток по пескам. Ещё вспомни кучу сухих русел. Пусть и не таких глубоких и крутых как это. — Маляренко махнул рукой за спину и продолжил.

— Я предлагаю отсюда двигать не на юг, вдоль берега, а на восток — вглубь степи, постепенно, по широкой дуге, поворачивая к югу. Уж мимо-то посёлка по-любому не промахнёмся — дальше пляжа не уедем.

— Этточно. — Коля почесал лоб. — Чем дальше от берега, тем меньше промоин.

— Заодно и посмотрим, что да как. — Просипел Маляренко. — Может и водички раздобудем.

Покидав как попало отвинченные Димкой скамейки и прочее барахло в салон, мужики попадали внутрь. Николай, сидевший за рулём, зачем то посигналил и не торопясь попылил на восток.

Честно говоря, за всё это время Ваня изрядно одичал, а потому воспринял старый кассетный магнитофон, запитанный от каких-то проводов, как нечто фантастическое. В коробке под сиденьем нашлось несколько кассет и из немилосердно пылящей и оставляющей на земле чёткий рыжий след "буханки", на все четыре стороны света полетел могучий и безжалостный русский шансон. Стоически перетерпев несколько блатняков, Иван взмолился и, дурачась, запросил пощады.

— О! Найн! Мой разум не есть это мочь!

К его немалому удивлению, Николай немедленно вырубил магнитофон, а Юра и Димка облегчённо выдохнули. Маляренко уловил всеобщее удовольствие и зауважал своих спутников ещё больше.

— Всё одно и тоже. — Юра повертел в руках оставшиеся кассеты и с отвращением бросил их обратно в коробку.

Иван сидел рядом с водителем, внимательно глядя по сторонам. Гладкий как стол такыр постепенно стал меняться — то тут, то там появлялись робкие чахлые кустики и клочки засохшей травы. Справа, на горизонте, едва различима, появилась тоненькая синяя полоска моря.

"Угу, на севере тоже берег". — Маляренко прикидывал расстояние до моря, получалось минимум с десяток километров. Хотя... да кто ж его знает? Иван припомнил, как он ошибся, когда с дедом ходил на холмы и засомневался — воздух был немыслимо прозрачен и никаких дополнительных ориентиров не было видно.

— Хватит на восток двигаться — Коля, поворачивай.

И машинка, бодро тарахтя мотором, устремилась навстречу солнцу.

Глава 6.

В которой Иван радуется, ругается и справляет новоселье.

— Ванечка, миленький, — Алина, то всхлипывая, то смеясь, покрывала лицо Ивана десятками поцелуев. — Я думала — ты уже не вернёшься. Я думала — ты погиб.

У женщины подкосились ноги и она упала на землю. Стоявший столбом и бормотавший всякую оправдательную фигню Ваня, подхватил подругу на руки и понёс её к своей палатке.

Рядом происходило ещё три подобные сцены. Ольга, намеревавшаяся было закатить Николаю скандал, поглядев на почерневшее и измученное лицо мужа, громко разрыдалась и повисла у него на шее. Настя, тихая и неприметная женщина, с которой жил Юра-толстый, вся залитая слезами, с красным и опухшим носом, вцепилась в руку мужчины и потащила его в шалаш. И даже Светлана, смущаясь и глядя в землю, пришла встретить Димку, отчего тот, до того пластом валявшийся в "буханке", немедленно ожил, выпрыгнул из машины с улыбкой от уха до уха и немедленно обнял девушку. Издалека на милование новообразовавшейся пары угрюмо смотрел Юрка-студент. К месту встречи прихромал совершенно счастливый Звонарёв, запер трофей на ключ и разогнал оставшихся женщин, умилённо взиравших на всё это дело со стороны, велев им топить баню и готовить праздничный обед.

До посёлка доехали не торопясь — часа за два, лишь разок остановившись по пути, чтобы напиться воды из того самого родника от которого и начинался дальний ручей, протекавший в пяти километрах от посёлка. Так вдоль ручья и покатили. Казавшаяся ровной как стол степь на поверку оказалась сущей стиральной доской. Как говорится: ехать — не пешком идти, но сейчас, утоливший жажду Маляренко, с удовольствием бы прогулялся на своих двоих. Трясло немилосердно, но ехать быстрее Иван, сменивший за рулём Колю, не хотел — трава росла густая и что там, под ней, не было видно совершенно. Подъехав к тропинке, ведущей к входу в посёлок, он посигналил и заглушил мотор.

Раздавшийся из-за плетня многоголосый женский визг был явно громче смолкшего движка.

Вымытый, обласканный и снова вымытый, распаренный и одетый во всё чистое, Иван развалился за праздничным столом на мягком кресле. Ощущения были сказочные. Вечерело, солнце скрылось за деревьями, но было еще довольно светло. Прохладный свежий ветерок приятно холодил тело. Рядом, намекая на грядущую бурную ночь, прижималась горячим бедром Алина, то и дело подкладывая Ивану лучшие, по её мнению, кусочки. Напротив, с видом довольного котяры, расположился Коля. Есть он уже не мог. На ушко ему что то шептала Оля, отчего вождь млел и глупо улыбался, поглаживая любимую по коленке.