Консерватория: мелодия твоего сердца

Увидев однозначное выражение лица мужчины, я поняла, почему этот оллам был так талантлив и успешен: не может человек, так отчаянно влюбленный в музыку и ее порывы, всей душой, всем естеством чувствующий ее и проникающейся ею, не достичь такой высоты. Для прозябания в безвестности он слишком страстно увлечен, слишком предан своему делу. Колум Боллинамор будто дышал звуками, испытывая наслаждение от прикосновений к глянцевым клавишам, чувствуя особое волшебство зарождения звука и даря ощущение невероятно прекрасного, тонкого происходящего всем присутствующим.

Музыка разливалась, смешивалась с воздухом, мягко обволакивала и просилась внутрь. Она ласкалась, словно легкий, но имеющий свою волю ветерок с мягким приятным характером, нежно холодила кожу шелковым ощущением собственных невесомых касаний. Мой блок рассеялся, растворился под влиянием невероятно сильного желания прочувствовать эту музыку всей поверхностью тела, всем естеством. Впервые в жизни мне захотелось не просто пропустить чужую мелодию через себя, а пропитаться ею.

Избавившись от малейших отголосков блока, я вздохнула и закрыла глаза, вспоминая урок с Каэли Муррей. Как же легко представить, ощутить себя сосудом, когда наполняющая тебя субстанция будто светится изнутри эмоциями счастья, благоговения и трепетной радости. О, небо! Этот человек уникален! Ощущать такое всякий раз, когда начинаешь играть... Мелодия души Колума Боллинамора была бесподобна. Она сверкала как звезда, поглощая мое тело, превращая его в первозданный свет, растворяя все страхи и переживания, живущие в нем с самого детства, с самого первого знакомства с мелодией. Я почти не ощущала собственного тела, чувствуя только бесконечную негу. Никогда в жизни я не подозревала, что мелодия чужой души может быть так прекрасна. Воистину стоит терпеть неудобства и неприятные ощущения от чужих страхов, болезней и пороков, чтобы иметь возможность однажды соприкоснуться с подобным чудом.

От неповторимого ощущения и неистового желания купаться в нем я очнулась нескоро. Зато когда это все же произошло, мне удалось убедиться в том, что мастерство музыканта ничуть не уступало его внутреннему наполнению. Музыка парила, летела, устремлялась к слушателям серебряными ниточками, что были тоньше паутинки. Она расходилась лучами от музыканта, так что было не понять, где звуки берут свое начало: на кончиках ли пальцев, любовно касающихся клавиш, или в самом сердце оллама.

Лучик, что тянулся ко мне, будто впитывался, незаметно проникал под кожу, растворяясь в крови, смешивая музыку, кажется, с самой моей жизнью, с биением моего сердца. Я могла только наблюдать, словно со стороны, как светлеют мои мысли, уходит на задний план все незначительное, даже пусть когда-то, целую вечность назад, я и считала это важным, как в голове и в сердце поселяются ощущения тепла, покоя и светлой радости, в чьем свете происходящее со мной в повседневной жизни кажется совсем другим.

Многоуровневое воздействие... даже со своим уровнем дара гораздо выше среднего я могла только наблюдать и восхищаться филигранными движениями музыкального влияния, ювелирной точностью его воспроизведения. Я старалась следить за серебряной ниточкой, давно ставшей частью меня, оплетшей причудливыми кружевами мое сердце и разум, сквозь узор которой мир играл новыми красками.

Нет, кардинально ничего не поменялось ни в моем мировоззрении, ни в отношении к окружающим меня реалиям жизни, но были перенастроены акценты, тихо звенящие в совершенно иной тональности от соприкосновения с воздействием чужого дара. Колум Боллинамор будто поселил парк осеннее пламенеющих деревьев мне в душу и подарил ему голос, чтобы тот мог петь для меня. Только для меня. Всегда.

О, небо...

Прекрасная музыка меняла характер, темп и глубину воспроизведения. Она то звенела летним слепым дождем, блестящим в лучах солнца, то бурно и громко гремела осенней грозой. Неистовая и покладистая, мягкая и суровая, как каленое железо, нежная, как материнский поцелуй, и непримиримая, словно воин, идущий в битву, она была неизменно прекрасна. Она захватывала, погружала в водоворот, то отнимая, то вновь даря возможность дышать. Никогда я не слышала ничего подобного.

Тишина, опустившаяся вслед за занавесом, казалось, должна была быть оглушающей, но внутри меня все еще звучали финальные аккорды и прощальные переборы. Такая музыка не утихает просто так. Она может долго жить в сердце и неделями не покидать разума вне зависимости от желания слушателя. А моим единственным желанием было сохранить то волшебное ощущение, что смог подарить не только мне, но, уверена, и всем в этом зале невероятно одаренный оллам — Колум Боллинамор.

Он покинул зал точно так же, не прощаясь и не произнеся ни слова. Да и к чему слова, когда за него все сказала музыка? К чему бесцельное сотрясание воздуха бесполезными вибрациями, когда он еще хранит отголоски волшебных созвучий? Я улыбнулась. Все же оллам выбрал идеальный способ взаимодействия с публикой. Для нас всех он был не обыкновенным человеком, а проводником музыкальных откровений из тонкого мира в слышимый и воспринимаемый разумом диапазон.

Моргнув, удивленно почувствовала влагу на глазах. Не слезы, ведь я не плакала, но что-то весьма близкое к ним. Хотя такая музыка вполне была достойна слез как дани восхищения, следы которого многие дамы и даже некоторые мужчины стирали с лиц, нисколько не смущаясь.

Постепенно зал вновь заполнился гулом, выросшим из незаметно зародившегося едва слышного шепота и вздохов, но не таким громким и возбужденным, как до начала концерта. Слушатели медленно поднимались со своих мест и неспешно двигались к выходу, делясь ощущениями. Удивительно. Я не могла подобрать слов тем чувствам, что сейчас испытывала. Не знаю, находили ли другие, но попыток явно не оставляли, стремясь выговориться, выплеснуть эмоции, поделиться... но только шепотом. Я улыбнулась.

Три часа концерта пролетели незаметно, будто выпали в безвременье, унеся с собой всех присутствующих в зале, так что я не стала исключением, когда, выйдя в холл и бросив взгляд на окно, изумленно вскинула брови, отмечая, что на улице солнечный свет давно сменился бледным фонарным освещением. Не особенно торопясь, я покинула вестибюль одной из последних. На свежем воздухе большинство тех, с кем мы делили зал и невероятный мир чужой музыки, будто встрепенулись: их движения стали резче, голоса — громче, предложения — более связными. Вскоре на площади перед городским театром Керна уже вовсю гудели возбужденные людские голоса, стремящиеся выговориться, поделиться собственными впечатлениями и ощущениями от концерта.

Я плотнее запахнула плащ и быстро направилась по знакомой дороге. Не хотелось терять чувства и послевкусие, навеянные волшебной музыкой Колума Боллинамора, так что шаг получилось сбавить только спустя несколько минут ходьбы. Когда гомон стих и уже не заглушал мои собственные мысли и ощущения, я пошла гораздо медленнее, перебирая все еще свежие воспоминания, смакуя, воскрешая тактильную память, снова переживая восхитительную дрожь.

Погруженная в совсем свежие события, хоть и, увы, уже прошедшие, я шла, не замечая дороги, как вдруг почувствовала чужое прикосновение к своему плечу. Вздрогнув от неожиданности, я резко остановилась и обернулась. Всего в шаге от меня стоял незнакомый мужчина. Заметив, что добился моего внимания, он медленно, словно нехотя, убрал руку и улыбнулся, после чего произнес:

— Ну и ну, милая леди, вас не дозваться.

Что-то в его голосе мне не понравилось. То ли сверкнувшие сталью нотки, то ли не такая дружелюбная, какой бы он хотел ее сделать, интонация.

— Я могу вам чем-то помочь? — спокойно, но внутренне подбираясь, поинтересовалась я, стараясь придать голосу твердости.

В плохо освещенном переулке никого, кроме нас двоих, не было, и это положение вещей мне крайне не нравилось.

— Помочь? — мужчина насмешливо ухмыльнулся. — Да, собственно, это я хотел предложить вам помощь.

— Помощь? — переспросила я. — Какого рода?

— Ну как же! Девушка вечером идет совсем одна. Мало ли кто может встретиться... Вот, думаю, может, проводить? — губы незнакомца расплылись в самодовольной улыбке, не отразившейся в глазах, смотревших с пугающе хищным выражением.

— Благодарю, но в этом нет необходимости. Мне совсем недалеко идти, — ответила я и сделала попытку развернуться, чтобы продолжить путь, но была остановлена. Мужчина остановил меня, перехватив за руку, и произнес:

— Ну что же вы, милая леди, отказываетесь от чистосердечного желания помочь. Это очень обидно.

— Отпустите мою руку, — посмотрев в глаза незнакомцу, твердо произнесла я.

— А если нет? — ухмылка мужчины превратилась в предвкушающую.

— Я закричу, — ответила я.

— Боюсь, кричать тебе недолго, дорогуша. С перерезанным горлом оно как-то несподручно, — хохотнул тот, довольный собственной шуткой и продемонстрировал во второй руке нож.

Я почувствовала, как все внутри сжимается от страха, превращая меня в маленький живой комочек и оставляя тело лишь оболочкой, чтобы спрятаться где-то в его глубине.

— Что вам нужно? — стараясь не дать голосу дрогнуть, спросила я. — Деньги? Боюсь, у меня их не много.

— Деньги — сор, — фыркнул мужчина. — Хоть и приятный. Но такой милой барышне есть и без них чем поделиться.

С такими словами он отшвырнул меня к стене ближайшего забора и подступил, оказываясь в плотную. Спина от встречи с каменной кладкой тут же заныла и стала неприятно саднить, но это было меньшей из моих проблем. Я смотрела в приближающиеся холодные жестокие глаза незнакомца, чувствовала его учащающееся дыхание, ощущала, как рука, отпустившая мою, ищет дорогу к моему телу, сквозь плащ и не понимала, как происходящее может быть реальностью. Холодная сталь, прижатая к горлу, напоминала об угрозе расправы в том случае, если я вздумаю закричать.

Мужчина опустил голову, зарылся носом в мои волосы, заставив вздрогнуть от омерзения, и шумно вдохнул.

— Как вкусно пахнет. Ты прямо как цветок. Верно, мой прелестный цветочек? — пробормотал он куда-то пониже моего уха.

И в этот момент я решила, что если никак не получится остановить мерзавца, то я найду его. Расскажу все отцу, а потом, когда он его поймает, буду с удовольствием смотреть, как подонку отрежут и нос, и поганый язык, и еще много чего явно ненужного при такой скудости мозга и порочных наклонностях.

Мужчина выпрямился и посмотрел мне в глаза. По всей видимости, выражение ему не понравилось и он, едва разобравшись с застежкой плаща, оставил ее и перехватил той рукой мои волосы, больно сжав их на затылке и задирая мою голову вверх, обнажая горло.

— Строптивая, значит, — с явной издевкой в голосе произнес он. — Люблю таких. Нам с тобой будет весело, цветочек.

— Очень сомневаюсь, что тебе будет весело хоть с кем-нибудь сегодня, — прозвучал в ответ голос, показавшийся мне знакомым.

Я сделала попытку повернуть голову, чтобы рассмотреть неожиданного прохожего, но хватка бандита оказалась железной и, зашипев от боли, я оставила попытки поменять положение.

— Ты еще кто? — повернувшись к источнику звука, произнес незнакомец, а затем хмыкнул и добавил. — Хотя какая мне разница. Топай отсюда.

С этими словами он оторвал руку с ножом от моего горла, чтобы продемонстрировать оружие прохожему.

— Думаешь, ты один ходишь по улицам вечернего города с подобной железкой? — с мрачной иронией произнес совершенно точно знакомый голос.

Глаза мерзавца, резко усилившего хватку, сузились, а затем он неожиданно отпустил меня и, бросив: 'я не надолго, цветочек', сделал шаг по направлению к неожиданному защитнику моей девичьей чести.

Я тут же прижалась к стене, чтобы унять дрожь в теле, и посмотрела в ту же сторону. Напротив бандитского вида верзилы, стоявшего теперь ко мне спиной, стоял Грейнн Бойл. Очень злой Грейнн Бойл. Правда, отражалось это только в его глазах. Лицо же было на удивление спокойным. Партнер не смотрел на меня. Все его внимание было приковано к противнику. Теперь я заметила тускло блеснувший в его руке короткий клинок. Я и не знала, что он носит с собой оружие.

Явно криминальный субъект, поигрывая собственным ножом, сделал ложный выпад, направленный скорее, чтобы напугать противника. Грейнн не пошевелил и бровью, смотря в лицо сопернику, а вот я испугалась и стала озираться в поисках подходящего камня. Мужчина стоял ко мне спиной в удобной позиции: захочешь — не промахнешься. Но поблизости камней не было. В сердцах помянув службу очистки славного города Керн, я схватилась за плащ, в поисках хоть какой-нибудь опоры.

Противник приближался к Грейнну, делая обманные выпады и хмыкая в ответ на движения молодого человека. Сам оллам стал действовать, только когда мужчина оказался достаточно близко, чтобы достать его кинжалом. Все произошло очень быстро: незнакомец снова выкинул руку вперед в спланированном резком движении, направленном в корпус противника, а Грейнн ловким движением принял удар на свой клинок, отбрасывая разящую руку соперника, чтобы затем, слегка меняя траекторию, в одном плавном маневре, коснуться лица противника.

На щеке верзилы мгновенно возникла красная полоса, которая стала стремительно сочиться кровью, пачкая лицо, шею и одежду незнакомца.

— Ах ты ж гад! — воскликнул он и сделал шаг вперед.

Мужчина был крупнее Грейнна и выше. Да и в плане физических возможностей явно превосходил оллама. Я закусила губу. Теперь характер боя изменился. Бандит стремительно нападал, оставив всякое веселье, а мой партнер по ансамблю только и успевал защищаться и уходить от разящих выпадов. Долго такое продолжаться не могло.

Я нервно сжала лямку сумки, висящей на моем плече, следя за тем, как здоровый гад все дальше теснит Грейнна. В какой-то момент преступник все-таки достал моего защитника, распарывая его куртку на руке. Я вздрогнула. Дальнейшее произошло практически без согласия разумной моей части: перехватив поудобней ремень от сумки, я быстро сняла ее с плеча, сделала несколько стремительных шагов по направлению к дерущимся, хорошенько размахнулась и опустила ее прямо на голову подлеца.

Тот резко повернулся в мою сторону. Но его лице царило выражение бесконечного удивления, которое, впрочем, быстро сменилось злобной гримасой. Он сделал шаг по направлению ко мне и вздрогнул. Из его горла донесся сдавленный хрип, а в плече торчала рукоять клинка Грейнна, который с непроницаемым лицом быстрым движением достал второй из спрятанных на спине ножен.

Мужчина снова стремительно обернулся. Оценил расстановку сил. С яростью сплюнул противнику под ноги и плавным движением ушел в тень дома напротив, чтобы быстро покинуть место стычки, ничего не сказав напоследок. По всей видимости, нож в плече не способствовал приливу сарказма.

Я проводила улепетывающего гада пристальным взглядом до самого конца переулка, после чего судорожно выдохнула, а ремень сумки выпал из моих дрожащих ладоней. Переведя глаза на своего неожиданного защитника, наткнулась на пристальный взгляд стальных глаз.