Англичане вели себя исключительно беззаботно — подруливший к нам открытый автомобиль выглядел мирно, несмотря на то, что вёл его солдат, а рядом восседал офицер. А потом начались языковые проблемы — мой школьно-институтский английский позволил втолковать, что мы из России и едем к родителям юной леди. На что нас поместили в интенсивно посещаемую самым разным народом комнату и попросили подождать. Наши имена я даже сам написал на бумаге, используя привычную транслитерацию.

Офицер куда-то звонил — его быстрый английский я воспринимал, как белый шум, изредка выхватывая слухом отдельные знакомые слова, которые мне ничего не говорили. Фамилии и имена он зачитал внятно — этого не отнимешь.

Потом нам предложили чаю с плюшками. Было скучно и жарко — тут значительно теплее, чем в Москве, а одеты мы по моде средней полосы — в пальто и разные тёплые поддёвки. Переоделись по погоде и продолжили ждать. Уже к вечеру прибыл другой офицер и с ним наш лётчик.

— Они, что ли, беглецы? — спросил он, легко выделив нас по внешнему виду. И, в ответ на кивок, засветил кулаком мне под глаз. Потом оглядев Олю, высказался о ней крайне непочтительно, за что тут же огрёб от меня (я уже успел подняться на ноги). Разняли нас довольно быстро, а то он бы мне здорово накостылял — тот ещё крепыш оказался. Ну а после краткого международного инцидента, начался настоящий... собеседование. Потому что прибывший англичанин говорил по-русски, хотя и с акцентом, но грамматически правильно. Нас не разлучили и не пригласили в отдельное помещение — всё вершилось публично в присутствии любопытствующих. Хотя, с другой стороны, все они по-русски ни в зуб ногой. Да и шума особого не создают.

— Отчего мистер Кутепов решил покинуть Советскую Россию?

— Продуктов стало мало — нам приходилось голодать. А тут ещё слухи пошли, что Москву вот-вот захватят немцы. К тому же даже нас, несовершеннолетних, отправляют рыть противотанковые рвы — это очень тяжелая работа. Вы только посмотрите на руки моей невесты!

Оля показала ладошки и всхлипнула:

— Рукавицы прохудились на третий же день, а от мозолей никакой крем не помогает. У Вани вообще подмётки на руках, а не кожа. Сейчас уже немного помягче стали, и даже отшелушиваются, а то был просто ужас. И... и... и вы просто не представляете себе, как это страшно, жить в городе, куда скоро ворвётся враг — как раз в этот момент по щеке Ольги скатилась исключительно своевременная слезинка.

Да, кожа у меня с ладоней уже начинает сходить — самое убедительное для наглядной демонстрации состояние. У подруги мозоли чуть меньше — не столько она копала, сколько мы, парни. Но выглядят вполне состоятельно — у леди таких не бывает. Так что момент для их предъявления представителю союзников наилучший — этого не отнимешь.

В глазах нашего собеседника явно промелькнуло сочувствие.

— Расскажите мне о вашей фамилии, мисс.

— Бецкие не слишком древний род — известны с тысяча семьсот четвёртого года, когда у князя Трубецкого и одной шведской баронессы, не станем упоминать её имени, родился внебрачный ребёнок, которому отец дал сокращённый вариант своей фамилии, — сразу же выложила Ольга. — Мальчик вырос и получил хорошее образование, много путешествовал и занимал достойное место у трона Екатерины Великой, хлопоча о юности и младости. То есть попечительствовал учебным заведениям. Умер он в глубокой старости. Остались ли после него вдова или дети — кто знает? Но в исторических хрониках, газетных или журнальных публикациях о Бецких как-то не упоминали. Поэтому созвучие моей фамилии с именем этого человека — чистая случайность, — Ольга сделала значительные великосветские глаза и дождалась от нашего собеседника короткого понимающего кивка.

— А мистер Кутепов никакого отношения к известному организатору и вдохновителю белого движения генералу Кутепову тоже не имеет? — покосился англичанин на меня.

— Просто не знаю. У нас в семье эта тема никогда не затрагивалась. С дедушками, бабушками, дядями или тётями не встречался. Или не помню по малолетству, — честно ответил я.

— Тем не менее, вы готовы испросить политического убежища?

— Политического? — мы с Ольгой переглянулись, потому, что подобного варианта развития событий не предполагали. — Не думаю, — слово взял я. — Нас никто ни за что не преследовал. Мы простые беженцы из зоны гуманитарной катастрофы. Рассчитываем на то, что родители Ольги приютят нас в солнечном Уругвае, куда перебрались пару месяцев тому назад.

— Видите ли! Наши страны сейчас союзники, — объяснил офицер. — Мы вряд ли сможем отказать Москве в такой малости, как выдача двух беглецов, к тому же угнавших самолёт. Совсем другое дело, если бы вы заявили о наличии между вами и большевиками политических разногласий, вследствие которых решили покинуть страну и перебраться под защиту Британской короны.

— Москве сейчас не до этого, — лучезарно улыбнулась Ольга. — Поэтому ожидать скорую реакцию по дипломатическим каналам вряд ли следует. К тому же, откуда на той стороне известны наши имена?

— Мы уже сообщили в Тегеран вашему полномочному представителю — союзнический долг, ничего не поделаешь, — развёл руками англичанин. — Однако, мисс, вы правы — просьба вернуть самолёт последовала немедленно, а на вас, кажется, просто махнули рукой.

— Тогда, я была бы признательна, если бы вы подсказали, где тут можно сесть на пароход до Монтевидео.

— Это возможно, но немного позднее. Для начала — несколько уточняющих вопросов. Где вы, мисс, выучились водить самолёты?

— В аэроклубе, конечно. Занималась планерным спортом. Правда, летала только с инструктором, зато управляла сама. Нет, окончить курс мне так и не удалось — война помешала. Зато вот видите — пригодилось умение.

— То есть, ни вы, княжна, ни мистер Кутепов не испытывали на себе никакой дискриминации со стороны властей? — снова забросил удочку британский офицер.

Мы дружно покрутили головами.

— Ещё интересно, каким образом вы добрались от Москвы до самых южных окраин страны?

— Так опять же на самолёте. Мне папин знакомый лётчик сказал, что пора делать ноги из столицы, потому что труба дело. Папа с мамой сейчас на фронте, вот и попросили дядю Васю присматривать, когда бывает в наших краях. А он часто прилетает и заходит проведать. И Олю взять не отказался — было место.

— И вы сразу угнали другой самолёт?

— Мы слишком плохо знаем местность, чтобы добираться пешком, — пожал я плечами. — К тому же пограничники вряд ли пропустили бы нас беспрепятственно. А тут такая оказия — самолёт с полными баками, к тому же — простой в управлении, потому что на нём учат курсантов. А Оля сказала, что немного умеет. И дорога понятная — лети на юг, и доберёшься до Ирана. Опять же сверху видно всё хорошо.

Глава 12. Приехали

На ночь нас с Ольгой разместили порознь. Я оказался в одном строении (вроде барака) с обычными аэродромными работниками. Продегустировали привезённую с собой водку (вторую бутылку я никому не показал) и провели сравнение её вкусовых качеств с джином и виски. Нет, я отнюдь не перебрал, но сильно укрепил пролетарский интернационализм, рассказывая на своём кривом английском, как уважаю товарища Сталина и ценю заботу партии о великом народе-труженике в огромной стране, где люди друг другу братья.

Утром нас подняли ни свет, ни заря и погрузили в танспортник, на котором повезли почти строго на юг. Не только нас, но и какие-то ящики — то есть это был совсем не спецрейс. Думаю, что местному руководству мы не глянулисъ, и оно попросту избавилось от лишней обузы. Потому что после посадки подать машину к трапу никто не позаботился. Один из членов экипажа махнул рукой в сторону высящихся в отдалении зданий и со словами "Гоу эуэй", занялся своими делами.

Здания эти не относились к аэродромному комплексу, состоящему из нескольких безликих построек, а принадлежали местным жителям, которые, как выяснилось, не знают ни одного из языков, на которых мы способны общаться. Это вообще была самая окраина селения — по мере нашего продвижения к центру всё яснее слышался запах несвежих водорослей и начинающей портиться рыбы. После очередного поворота взору открылась неохватная водная ширь. По расчёту времени, проведённого в воздухе — Персидский залив. Оставалось выяснить название этого населённого пункта.

Навстречу стали изредка попадаться люди одетые не так радикально по-местному. В лохмотьях просматривались и контуры европейского силуэта. Наконец, на очередной вопрос, заданный на моём кривом английском, последовал более-менее внятный ответ: — Бендер-Аббас. Порт там, — и взмах рукой влево.

— Поражаюсь твоей везучести, Кутепов. После того, как ты вчера так безобразно надрался, попасть в единственное место, где есть шанс найти подходящий корабль... — Ольга смотрела не настолько укоризненно, как давеча. А то с самого утра дулась на меня, как мышь на крупу.

— Говорят, что у пьяных и влюблённых есть свой ангел-хранитель, — пожал я плечами.

Между тем город обрёл вполне цивилизованные очертания — мечеть, явно выраженные улицы вместо коридоров между высокими стенами, ослики, запряжённые в двухколёсные тележки и даже несколько зданий европейского вида.

В порту грузился тюками затрапезного вида пароходик с высокой закопченной трубой — его нам указали, как вероятный транспорт до Кейптауна. А так-то он следует в Англию. И насчёт места на борту следовало договариваться с капитаном, потому что это не пассажирский лайнер, а, как выразился служащий, трамп.

Наши немногочисленные фунты капитана действительно не заинтересовали, но совсем прогонять незадачливых беженцев он не стал, потому что кочегар ему был надобен, да и работу по приборке кают кому-то делать нужно. Словом, уже через полчаса я устроился в кубрике, а Ольга в каюте вместе с буфетчицей. Мы буквально забились в норку, наплевав и на местный колорит, и на все здешние достопримечательности — сидели, никуда не показывая носа, дожидаясь отплытия.

Основной массы членов команды видно не было — всем заправляли грузчики, которых, как заметила Оля, принято называть докерами. Они принимали со стрелы портового крана поддоны, уставленные тюками, а потом растаскивали их по всему трюму, укладывая плотно, без зазоров. И так — слой за слоем. На моё понимание — хлопок везут для порохового производства.

Ещё удалось понять, что корабль наш считается не очень хорошим для службы на нём, потому что капитан — крутой перец с суровым норовом, гоняет команду почём зря. Это я шлифовал свой английский, занимаясь расспросами всех, с кем случалось перекинуться словечком. И ещё он не берёт в команду мусульман — такой вот пунктик у мужика. Сам-то я к приверженцам ислама вообще никак не отношусь, потому что полный безбожник — делю мир на тех, кто желает верить, и тех, кто хочет знать. А на берегу в сторону Ольги не все хорошими взглядами смотрели — вот мы и решили тихонько посидеть, не разыскивая лишних приключений на наши головы.

Дни стояли пасмурные — жара не донимала. Да и зима здесь нынче — с десяти до четырёх можно и в рубашке ходить, а в остальное время тянет залезть в курточку.

Отплыли мы не на рассвете и не в прилив, а просто отвалили от стенки, едва завершили погрузку — матросы как раз запечатывали трюмы, а мне было пора на вахту к топкам. Ух и напахался! Вот, вроде, и физически крепок, и питаюсь полноценно, и с лопатой не понаслышке знаком, а непривычная работа взяла своё.

Но условия жизни ругать не стану — душ с опреснённой водой, в кубрике не воняет, на столе баранина и лимонный сок. Как на мой вкус — курорт, да и только. Оля тоже огорчённой не выглядит — попросила меня сделать ей лёгонький кастет, чтобы не повредить пальцы, когда окорачивает самых настырных ухажёров. Я ей и отлил из алюминия — как раз извёл "столовые приборы", ещё трофейные, что таскались с нами в вещмешках, а потом и в чемоданы перекочевали.

Так вот — если не считать внимания мужской части экипажа, жизнью она довольна. Сказала, что, намахавшись тряпкой, очень хорошо засыпает.

Потом началась жара — мы пересекали и тропические воды, и экватор, а железная коробка парохода очень нагревается в жарких солнечных лучах. У топки эти впечатления только усугубляются, несмотря на вполне приличную вентиляцию. Меня эти упражнения с лопатой стали здорово выматывать. Хорошо, что каждые сутки за кормой остаётся около пятисот километров, так что нетрудно прикинуть по карте и рассчитать, сколько вахт осталось до Кейптауна.

* * *

В знаменитом порту, расположенном неподалеку от южной оконечности Африки, мы провели три дня в ожидании рейсового парохода. Раньше такие называли пакетботами, а в моё время — лайнерами. Хотя, на право именоваться словом лайнер именно эта посудина никак не могла претендовать — маленькая и неказистая. Короче — грузопассажирский пароход, выполняющий регулярные рейсы. Вот он и прибыл точно по расписанию, принял нас на борт — денег на билеты хватило, тем более что и заработали мы немного на предыдущем отрезке маршрута.

Скромная каюта, сносная кормёжка и усиленные занятия испанским — радиограмму родителям Ольги о том, когда и как мы прибываем, удалось отправить вообще без проблем. Да, в установленный срок нас доставили прямиком в порт Монтевидео, где подругу чуть не затискали совсем не старые папа с мамой.

— А это мой Ваня, — наконец очередь дошла и до меня. — Он мне только понарошку жених, а на самом деле мы супруги.

Взгляды родителей, до этого момента любопытные, разом сделались совсем другими. Причем они смотрели на меня разными глазами. Отец — правым, щуря левый, будто целился. А мама с грустинкой. Или печалью — поди, так сразу разбери! А тут ещё мальчишка лет пяти или шести внёс окончательную ясность:

— Значит, ты в Олькиной комнате будешь спать, а моя вся останется моей, — констатировал он с явным удовольствием. Русские слова он произносил без напряжения, но с лёгким акцентом.

— Хуан родился в Испании, — сразу доложила мне Оля. — В России ни разу не бывал. Когда мы вернулись домой, он остался за границей и рос при дедушке.

— Дома всё расскажешь, — мягко прервал отец. Мама кивнула и легко подхватила оба чемодана — мой, и подруги. Почему-то ей никто в этом не воспрепятствовал. Потом мы ехали в открытом автомобиле дореволюционного вида — откидной верх и колёса со спицами указывали на то, что это жуткая древность даже для нынешних времён. Причем Олю за руль категорически не пустили — сказали, что она не справится без инструктажа. Да и дороги не знает.

Привезли нас за город, где в скромном доме, притаившемся среди кустов и деревьев, проживало семейство вместе с почтенных лет дедулей.

— Ещё один Хуан на мою голову, — проворчал тот, когда нас представили друг другу. Признаться, я ожидал разбора своего морального облика и упрёков в адрес Ольги, но ничего подобного не происходило — мальчишка, как я понял младший брат моей невесты? Жены? Подруги? Пусть пока просто Оленьки, плотно заполнил эфир изложением своих взаимоотношений с соседскими ребятами. Когда я выставил прихваченную из родительского дома поллитру, в дополнение к винным бокалам были выставлены рюмки. Как я понял, при белогвардейском дедушке и малолетнем сынишке ни о чём серьезном говорить не полагалось.