Еврейское счастье военлета Фрейдсона

— Я действительно, Саша, вчера родился. Ну, не вчера... неделю назад.

— Черт, я как-то выпустил это из виду. Извини. — Смутился Коган.

— Да не за что. Понимаю, что выгляжу более старым. Более опытным. Но... что есть, то есть.

— Тяжело тебе в жизни будет, — вздохнул политрук.

— Каждый несет свой крест, — улыбнулся я. — Говорят, что Господь не дает его нам не по силам.

Коган на меня несколько странно посмотрел.

— Курить идем? — сменил я тему.

— Ты иди, — нахмурился политрук, — А я тут вызова жду. — Показал он глазам на дверь, за которой прокураторствовала тетя Гадя.

$

Заметив в коридоре доктора Туровского и поняв, что добежать до него я со своими костылями я не успеваю, крикнул.

— Солосич! Соломон Иосифович! Подождите меня.

Доктор остановился и обернулся, глядя, как я стараюсь уверенно шкандыбать в его сторону. Блин горелый. Без костылей, наверное, получилось бы быстрее. На гипс я уже мог вполне уверенно опирать ногу.

— Соломон Иосифович, когда же с меня, наконец, снимут этот чертов гипс? — выпалил я.

— Ну, что за молодежь нынче пошла, — устало покачал головой доктор. — Никакого терпежу нет.

— Так когда? — настаивал я.

— Как только, так сразу. Такой ответ устраивает? — съехидничал врач.

— Нет, — честно ответил я.

— Товарищ капитан, будете выпендриваться я вообще пропишу вам постельный режим. И палату — одиночку.

И понизив голос, добавил.

— Тут вас всем миром спасают, а вы с капризами лезете. Идите. Мне тут до партсобрания с генералом от интендантства разбираться. Матрасы, койки, подушки, клеёнки на новый контингент у нас не предусмотрены. Выбивать придётся. Хорошо генералы сами к нам ездят, а не у себя в предбанниках нас часами держат.

Посмотрел на меня придирчиво. Оценивающе.

— Что ордена надел — молодец. А ещё до собрания вам повторить Устав и Программу партии не мешает. Спрашивать же будут.

— Про Соню что-нибудь известно?

— Опять за рыбу деньги! — вплеснул руками Туровский. — С тобой ещё не до конца всё порешали. Давай будем действовать постепенно. Мне Соня все же ближе чем тебе, но я же не тороплю события, хотя девочку жалко до слез. Всё. Иди...

В конце коридора показалась доктор Шумская, и Туровский поспешил к ней, избавившись, таким образом, от меня.

$

В палате веселье и дым коромыслом.

У нас новый постоялец. Без обеих рук. Весёлый и хулиганистый.

Раков на гармошке наяривает, а новенький поёт. Старшее поколение охотно подпевает.

$

Вот и верь после этого людям!

Я прижалась к нему при луне,

А он взял мои девичьи груди

И узлом завязал на спине.

$

Слабый запах разбавленного спирта плыл по палате.

— Кто на партсобрание идет? — спросил заинтересованно.

— Никто, — мне весело ответил Данилкин. — Мы с Анастасом беспартийные, а молодежь — комса## голимая.

$

$

## К О М С А — (жарг.) комсомольцы.

$

Анастас не обращая на меня внимания, терзал Ракова.

— ''Девочку Надю'' умеешь?

— А то! — подбоченился танкист.

— Давай! — махнул майор рукой.

Раков растянул меха баяна, а Айрапетян запел речитативом с легким кавказским акцентом, пожалуй, даже нарочитым несколько, для юмора.

$

Карапет мой ягода,

Люби менэ два года.

А я тибэ три года.

Тибэ прямой вигода.

$

И опять ржут всем автобусом. А оторжавшись снова запели хором.

$

Сидели мы у речки, у вонючки. И было то в двенадцатом часу.

Ты прислонилася ко мне корявой рожей и что-то пела, ковыряяся в носу.

Ты пела так, что выли все собаки, а у соседа обвалился потолок.

И мне хотелося без шума и без драки тебя обнять, поднять и шмякнуть об пенёк.

$

Я только рукой махнул на это безобразие. Не... Данилкин-то, Данилкин... почитатель Есенина...

Куда катится мир?

Взял брошюрки с Программой и Уставом и ушел в Большую курилку. Пока она практически пустая. Последние дни, как полагаю. Потом там будет курительный клуб ''Мороженое мясо''.

Затянулся жутко крепким ''Нордом'' — жуть термоядерные папироски, и прикинул к носу, что у меня хорошего? А хорошего у меня как бонус за потерю памяти, что всё, что случилось, или прочитал я с Нового года, либо вообще услышал, впечатывалось мне в голову намертво. Мог страницами цитировать тот же ''Краткий курс''.

$

$

$

7.

Обед также был сегодня приличнее, чем обычно. Порадовали нас густым красным борщом с чесночными пампушками, даже каплей сметаны. Мяса в борще мало, так, волоконца, зато дали каждому приличный кусок речной рыбы с картофельным пюре на второе. Компот как всегда был из сухофруктов. По нынешним временам — лакомство. В гуще урюк попадается, груша... В урюке косточка со сладко-горьким ядрышком. Праздник!

Новенького в палате с ложечки ласково кормила молоденькая некрасивая санитарка. Он оказался младшим лейтенантом — сапёром. Молодой еще пацан, который, похоже, ни разу в жизни не брился. Руки потерял в тылу, обучая солдатиков как надо устанавливать противопехотную мину. Ту самую, про которую генерал Карбышев говорил: ''К чему мне здоровые фугасы. Ты врагу пятку оторви и этого достаточно''.

Мамлей отчаянно завидовал Ракову, что у того руки целые и он может на гармошке играть. А что ног нет, то по сравнению с отсутствием рук это — по его мнению — мелочь.

— Я у нас на поселке первый гармонист был, — заявил он мне, представляясь и поминутно цыкая зубом.

Звали его грозно — Платон Кречетов. Такое имя-фамилия бы летчику-штурмовику впору, а не минёру. Минёр — профессия тихая. Последствия её громкие, но это уже издержки производства.

Он отчаянно смущался, что его кормят как младенца. И оттого часто санитарке грубил. Та стоически терпела.

$

Парторганизация госпиталя была вполне себе представительная, учитывая сильно кадрированный личный состав учреждения. Оба врача, комиссар с политруком, интендант Шапиро, три медсестры, комендант госпиталя — уже встречаемый мною старшина и замполитрука. Это постоянный состав. Из переменного состава всего восемь ранбольных. Ещё некоторые коммунисты отсутствовали по уважительной причине — валялись без сознания или лежали в палатах пластом без движения по иным причинам.

Я тут с удивлением узнал, что на всю страну, на весь Советский Союз пока не больше четырех миллионов коммунистов. На все полторы сотни миллионов человек населения. И это через четверть века после революции!

— Товарищи коммунисты, прежде чем мы перейдём к повестке дня нашего собрания я хотел бы спросить вас, есть ли какие-либо ходатайства или пожелания по повестке,

Замполитрука, который по совместительству тянул лямку секретаря местной комячейки, был серьезен и даже несколько важен.

— Слушаю вас, — это он уже не ко всем, а к вставшему высокому видному мужчине лет сорока. Командиру в форме госбезопасности. По три шпалы в петлицах и значок почетного чекиста на правой стороне груди. Заметные седые виски при черной шевелюре.

— Товарищи, позвольте представиться: капитан госбезопасности Лоркиш Илья Яковлевич. Коммунист. Начальник шестого отдела Управления Особых отделов НКВД. Прошу товарищей коммунистов разрешить мне присутствовать на вашем собрании, так как на нем рассматривается персональное дело коммуниста Ананидзе. Я замещаю в настоящий момент начальника пятого отдела нашего управления — майора госбезопасности Прохоренко, который является прямым начальником уже упомянутого политрука Ананидзе. Товарищ Прохоренко, к сожалению, плотно занят по службе, а в уполномочившем Ананидзе Особом отделе Главсанупра## только кандидаты в члены партии и комсомольцы. Так, что пришлось приехать мне.

$

$

## Г Л А В С А Н У П Р — Главное санитарное управление Народного коммиссариата обороны.

$

— Товарищи, какие будут предложения в ответ на такую просьбу, — вопросил зал парторг.

Встала старшая операционная медсестра и заявила.

— Пусть присутствует. Путь послушает. Но только с совещательным голосом. Чтобы не было тут...

Что ''тут'' она не договорила.

— Другие предложения есть? — замполитрука обвел взглядом зал поверх очков. — Нет. Прощу голосовать. Кто: ''за?''... ''Против?''... ''Воздержался?''... Единогласно. Оставайтесь, товарищ Лоркиш.

Пока чекист усаживался замполитрука держал паузу.

— Довожу до сведения коммунистов, что на нашем сегодняшнем собрании присутствует член Комиссии партийного контроля Центрального Комитета нашей партии товарищ Чирва-Коханная. Поприветствуем её.

Все зааплодировали.

Тетя Гадя встала, коротко кивнула на три стороны, показала рукой, что аплодисменты излишние и снова села на свой стул. Скромная.

— Прошу, Гедвига Мосиевна, к нам в президиум, — радушно пригласил её комиссар госпиталя.

— Не уговаривайте, товарищ Смирнов, — ответила она с места этакой ласковой строгостью. — Мы не управление, а контроль. Контроль осуществляется всегда несколько со стороны, а не из президиумов. Так что я тут, в уголке под фикусом, посижу. Послушаю ваших коммунистов.

— Что у вас? — подал голос замполитрука.

Встал комиссар моего авиаполка.

— Товарищи, моя фамилия простая и самая распространенная — Кузнецов. Старший батальонный комиссар. Я здесь представляю партийную организацию истребительного авиационного полка ПВО столицы, в котором служил коммунист Фрейдсон до того как попал к вам в госпиталь и встал на временный учёт в вашу парторганизацию. Также я один из рекомендателей товарища Фрейдсона в члены ВКП(б). Прошу разрешения присутствовать.

Проголосовали и его. Естественно единогласно ''за''.

Потом призвав зал к порядку, замполитрука продолжил ведение собрания.

— Предложения по изменению повестки дня собрания есть? — замполитрука снова уверенно взял в свои руки бразды правления. — Нет?... Тогда переходим к первому пункту повестки. Обсуждение ноты товарища Молотова ко всему миру о зверствах немецко-фашистских захватчиков на оккупированных территориях СССР. Слово для доклада имеет политрук госпиталя коммунист Коган.

И когда только Саша сумел так хорошо подготовиться? — удивился я, слушая его доклад, ведь только вместе со мной утром эту ноту по радио слушал впервые вместе с нами. Вот талант ''агитатора, горлана, главаря'', как писал Маяковский. Слушал я его и радовался, что в этом мире у меня появился такой умный и пробивной друг. И жить тут лучше с таким другом, чем без него. Чем вообще без друзей.

По первому вопросу приняли единогласно резолюцию, что каждый коммунист должен стать агитатором и распространять эту ноту и комментарии к ней по месту своего жительства среди соседей, в очередях, в транспорте. Активно раскрывать глаза обывателям, что немец уже не тот, что в первую мировую. Совсем не тот. А то у многих ещё остались иллюзии, что немцы культурная нация. Как же? Нация Шиллера, Гёте, Канта и Маркса с Энгельсом.

По поводу гнойного отделения отчитывались врач Туровский и комендант госпиталя Шапиро. Шло постоянное длинное перечисление кроватей, комплектов постельного белья, одеял, подушек, клеёнок, как в наличии, так и в недостатке. Особенно перевязочного материала, которого потребуется в разы больше, чем при обычных клинических случаях.

— Я осмотрел всё сам, — отчитывался комендант, — в Банно-прачечном отделении у нас хоть и стоит оборудование времен царя Гороха, но вполне ремонтопригодное и с возросшими объемами стирки оно справится. Надо только штат банно-прачечный расширить. Ну и над остальными комсомолками шефство взять. И теми, кто у нас уже есть и теми, кого заново призовут. Печки в крыльевых корпусах в порядке — заселяйся и топи, если есть чем. Центральный корпус у нас, как вам всем известно, на центральной котельной и водяном отоплении — также в порядке. Но хозяйственно отделение требуется расширить хотя бы на четыре бойца и одну полуторку, хотя этого явно мало, но хоть что-то. И дополнительно инструмент потребен: пилы, топоры и колуны... В Лужниках, в пойме за окружной ''железкой'', навалили с вагонов дрова кучами, но они все в виде узловатых корчеванных пней. Их рубить и колоть и пилить требуется на месте. Работка та еще — адова. Пень с корнями это не бревнышко ровное раскроить. И в отличие от отопления на баню и прачечную дрова требуются круглогодично. Соответственно на территории госпиталя нужно дровяной склад расширить. С колес, как сейчас, работать уже не получится.

Туровский докладывался вторым.

— Все эти вопросы плюс вопросы по медицинскому персоналу я перед интендантством сегодня поставил. К нам целый генерал приезжал, видно сильно им сверху хвоста накрутили. Я ему корпуса показал, где палаты пустые и сказал, что тут у нас будет ''генеральская'' палата. Вот как есть. И всех интендантов будем класть просто на пол. Внял. Обещал открыть линию снабжения. Вечером я встречаюсь с Лефортовским райвоенкомом подполковником Накашидзе по поводу комсомольского призыва к нам девчат и ребят шестнадцати-семнадцати летнего возраста. И мужчин за сорок. Этих на военную службу. Чем такая встреча закончится — отчитаюсь. Я остро понимаю необходимость создания такого отделения у нас, но и сроки руководство ставит не реальные. Придется, если товарищи коммунисты одобрят, подавать наверх встречный план поэтапного развития такого отделения у нас. Потому, как понимаем, что людей надо лечить уже здесь и сейчас. И даже ''вчера''.

Богораз вклинился.

— Кстати, товарищи коммунисты, надо учитывать, что весной-летом из Горького вернется сюда из эвакуации основной состав госпиталя. Так, что операционные и процедурные что законсервированные я под палаты не отдам.

— Тогда придется в коридорах койки ставить, — заметила старшая перевязочная сестра.

— Коридоры у нас широкие, — улыбнулся Богораз. — А обморожения вещь сезонная. Есть и приятная для нас новость. Штаб формирования эвакуационных санпоездов, фронтовых госпиталей и медсанбатов освобождает наше здание и перебирается под крылышко НКПС##1. Каганович##2 уже подписал соответствующее постановление по своему наркомату и с Главсанупром РККА согласовано. Из сформированных уже эвакуационных санитарных поездов нам оставляют один полный экипаж до лета. До того времени, когда схлынет вал обмороженных бойцов. Потом заберут.

$

$

##1 Н К П С — Народный комиссариат путей сообщения.

##2 Лазарь Моисеевич К А Г А Н О В И Ч — революционер, партийный и хозяйственный деятель СССР. В 1942 году — член Политбюро и Оргбюро ЦК ВКП(б), народный комиссар путей сообщения.

$

Шумно выдохнул, пару раз втянул воздух носом и, вынув из кармана большой клетчатый платок, вытер испарину на лбу.

Все терпеливо ждали, когда он закончит эту процедуру.

— И последнее — в порядке усиления, придают нам в качестве заведующего гнойным отделением опытного доктора из железнодорожной больницы — Эстер Сергеевну Баумкрайц. У меня всё.

— Ойц!... — воскликнул Коган. — Вот так прямо.

— А что вам не нравится, товарищ Коган? — подал строгий голос комиссар Смирнов.

— Да нет... — смутился политрук. — Против Эстер Сергеевны я ничего не имею... Но... Как ранбольные воспримут её фамилию, которая в переводе с идиш означает ''деревянный крест''?