Просто шататься по миру мне не слишком хотелось — в первый день моего странствия я уже простудилась, и из носу непрерывно текло, что слегка умаляло патетику ситуации. Надо было составить какой-то план действий, включающий мало-мальски комфортное существование, как итог.
В Умпадте меня высадили из повозки и попрощались — дальше господин Эвернети ехал на юг, в Эрбстфельд и наши с ним пути расходились. Не скажу, что я была рада этому, но и особой тревоги не ощущала. Дорога дальше шла оживленная и нечисть к ней опасалась приближаться. Значит, скорее всего, съесть меня не должны. Чего же мне бояться — ограбления, что ли?.. Смешно.
С такими мыслями я и брела по дороге, с тревогой поглядывая на небо. Там собирались сизые, свинцовые тучи, готовые вот-вот пролиться холодным и частым ливнем. Воды в них было столько, что они даже двигались медленно и тяжело, несмотря на разгулявшийся ветер.
К счастью, спустя полчаса, когда я уже промокла насквозь, меня обогнал почтовый дилижанс. Я со вздохом отдала свои последние деньги кучеру и забралась внутрь.
К несчастью, спустя еще полчаса дилижанс увяз в луже и мы с кучером его долго выталкивали. Грязь в этой местности отличалась потрясающей вязкостью, и когда проклятая колымага наконец была вытолкнута, меня уже покрывал равномерный ее слой. На дилижансе я добралась до Гройдта и там была вынуждена обменять на еду свою запасную рубаху. Помыться мне удалось совершенно бесплатно, дождевой водой, так как чердак, где я заночевала, существенно протекал.
Без денег, с украденной связкой таранки, которая источала подозрительный запашок, ранним утром я вышла из Гройдта в направлении Эсворда, понимая, что путешествие мое немного затянется. Дождь все продолжался, и все приметы указывали на то, что он будет идти еще дней пять.
После полудня меня, вконец продрогшую и замерзшую, подобрали ваганты — люди безусловно щедрые, но при этом едва ли не более бедные, чем я, так что щедрость их имела теоретический характер. Но у них была крытая повозка, неприятно напомнившая мне о моих детских годах, и дохлый мерин, тянущий эту повозку. С ними я добралась до деревни Великие Комарищи, где обрела ночлег в виде полуразваленного сеновала. Утром я обнаружила, что связка тарани пропала вместе с вагантами, повозкой и мерином.
Тщетно я шаталась по деревне в поисках чего-либо съестного. Припасы на зиму крестьяне уже съели и положили зубы на полку. Я была изгнана из деревни с позором и неутоленным чувством голода.
Чувствуя, как мой желудок исполняет какие-то сложные акробатические этюды, я брела под дождем по раскисшей дороге. Вера в хороших и добрых людей во мне почти скончалась, когда я встретила бродячих монахов. После этой встречи вера умерла окончательно.
В следующей деревне, Новых Оспинах, мне повезло больше. Почти целую куртку мне удалось поменять на почти съедобный кусок сыра и буханку черствого хлеба у весьма прижимистой старухи, которая напоследок попыталась навести на меня порчу. Порчу я отвела, что позволило старухе тут же обвинить меня в колдовстве и призвать односельчан немедля устроить мне сожжение на костре. Односельчане не поддались на бабкины уговоры, мотивируя это тем, что в такой дождь сжигать ведьм несподручно, а вот если бы было солнышко, то они б не поленились и устроили бы два костра — и для меня, и для голосистой бабки, которая, по-видимому, уже надоела всем хуже горькой редьки. На том бабка быстро успокоилась, хотя ее коварные планы выдавал недобрый прищур. Следующие три дня она явно собиралась потратить на порчу всех своих соседей с хозяйством вместе.
Понимая, что без куртки в такую погоду мне долго не протянуть, я напоследок стянула у этой славной старушки лоскутное одеяло, что было не так-то просто.
Благословите, боги, Новые Оспины!
Так, замотавшись в пестроцветное одеяло и грызя гранитный хлеб, я добрела до постоялого двора в Прямых Мышках, где смогла украсть куртку, ничуть не хуже (и не лучше) моей прежней. Это вернуло мне веру в богов — милостивых, но несколько невнимательных к бедам своих чад. В хороших людей я поверить уже не могла. Все бы было просто чудно, если бы мне не пришла в голову мысль еще раз испытать судьбу и покуситься на курицу, которая бродила по двору. Тут удача меня покинула, и я едва не переломала себе все кости, преодолевая забор за забором.
К вечеру я добралась до Сомартена — более-менее приличного городка. Там я чудно переночевала в конюшне при таверне, куда меня пустил сердобольный конюх, который даже поделился со мной ужином. Правда, ближе к полуночи, оказалось, что насчет меня у него были довольно смелые планы, но тут он не угадал.
Зря он оставил у стены вилы.
Утром, в виде компенсации за моральный ущерб, я забрала с собой кусок ветчины, которым конюх собирался позавтракать, и ослабила узел на вожжах, надежно обездвиживающих этого сладострастного, но недальновидного субъекта.
Жизнь вне стен Академии начинала меня угнетать своим разнообразием и непредсказуемостью.
Не успели трубы Сомартена скрыться за горизонтом, а ветчина — улечься в желудке, как меня обогнала телега. Правивший нею крестьянин без особых уговоров согласился подвезти меня до самого Эсворда. Казалось, Провидение смилостивилось надо мной.
Если бы знать — надолго ли?
-А вона и ратуша наша виднеется! — махнул рукой мой случайный попутчик.
Я всмотрелась в затянутый сизой пеленой дождя горизонт и с досадой подумала, что ничего, кроме деревьев и неба там нет, как и не было с самого утра. Но крестьянин повеселел, даже что-то принялся напевать себе под нос, и прикрикнул на свою лошаденку, которая тоже была не в восторге от погоды и оттого еле плелась.
Уже четвертый день я странствовала и оттого пребывала в отвратительном настроении. Еще с той поры, когда моя семья тряслась в повозках через три королевства, я ненавидела дорогу. От разговоров про зов неведомых земель и новые горизонты меня попросту тошнило. Третье утро я умывалась из фляжки, не меняла грязную рубаху и питалась черт знает чем, искренне надеясь после каждой своей трапезы, что мой желудок все-таки не взбунтуется и не заставит меня изучить каждый куст при дороге. Нет, путешествия — это ужасная вещь!.. Только вконец опустившиеся бродяги могут находить удовольствие от такого времяпрепровождения!
-А где именно вы заметили признаки ратуши? — деликатно спросила я, хотя вряд ли у меня таким образом получилось как следует замаскировать ехидство.
-Да вон же! — безо всякой обиды отозвался мужик. — Видишь сосну кривую?
-Ну, — согласилась я.
Не увидеть сосну мог только слепой. Вокруг нас, сколько хватало глазу тянулся сосновый лес, причем каждое третье дерево было кривым, а все остальные — скособоченными.
-А рядом с сосной — такая себе сухостоина?
В усохших деревьях тут тоже недостатка не было, но я все-таки поняла, что же имеет в виду мой собеседник. Действительно, та сосна была кривее остальных. Я бы даже сказала, что по сравнению с ней все остальное тянуло на корабельный лес.
-А между ими, — продолжал развивать свою мысль мужик, — такая черточка и вроде как с нашлепкой сверху. Энто шпиль ратушный. Еще чуток проедем, и флюгер увидишь...
Я разглядела за пеленой дождя черточку с нашлепкой и приуныла. Выходило, что ехать нам еще придется дотемна. А я уж надеялась, что скоро прибуду в город...
Под дождем каждая минута тянулась бесконечно. Холодные капли стекали с моих волос за шиворот и медленно ползли по спине. С кончика носа тоже беспрестанно капало. Одежда моя давно уж промокла насквозь, прилипла к телу и от каждого резкого порыва ветра меня бил озноб. Если бы в моей куртке было чуть меньше прорех!..
Если бы у меня была шляпа...
Если бы я ехала в карете...
Тут я поняла, что надо отвлечься. От одной мысли, что в такую погоду можно сидеть в сухости и тепле, укутавшись в меха, у меня даже зубы заклацали. Чтобы на время забыть о своем промокшем и продрогшем состоянии человеку обычно требуется либо поесть, либо поговорить. Однако от раздумий о еде мне тоже следовало отвлечься, потому как в моем желудке царила та самая абсолютная пустота, которая, по уверениям физиков Академии, просто не существует в природе. Точно такая же пустота находилась и внутри моего кошелька, так что положение с едой вряд ли могло каким-то образом улучшиться.
-А скажите, почтенный, — со вздохом спросила я у мужика, которому, казалось, до дождя и холода не было никакого дела. — Велик ли Эсворд? Что за люди там проживают? Какие ремесла в почете?
Мужик обрадовался моей инициативе. Видимо ему тоже приходилось несладко, только вот на его изрытом ранними морщинами, грубом лице сложно было заметить признаки каких-либо эмоций.
-Да Эсворд наш не велик, не мал, — начал он свой рассказ. — Городок тихий, мирный. Народу скока живет в ём — это конечно вопрос... Так сразу и не сосчитаишь... Вот вы сами откудова будете?
-Из Артанда, — сказалось само по себе.
Вот что со мной делалось!.. Спросили бы у меня то же самое пять дней тому назад, я бы безо всякого промедления ответила "Из Изгарда"!..
-О! — обрадовался мужик. — Вот как в Артанде людей, так и у нас. Ну может чуток поменьше. Народ у нас спокойный, без дури в голове. Вот когда война последняя случилась, почти никто из наших туды и не пошел. Все в партизаны подались. Оно и ясно. День в лесу посидишь в кумпании, вечером домой придешь, а там ужо и супы-каши наварены. Поел, на дитев поглядел — и снова в лес. Не успели и в дурака наиграться, как война и закончилась. Потому как не таковские мы, как энти каллесвордские иль эрбстфельдские, чтобы в каждую драку лезть. Мы сурьезней и обстоятельней будем... А ремесла у нас разные имеются. Ну ювелиров каких или рудокопов у нас не сыщещь, конешно. Нет у нас ни золота, ни других полезных ископаемых. Худая у нас землица. Еле на прокорм хватает. Зато пушного зверя у нас — хоть завались. И соболя, и куницы, и лисы... Распоследний оборванец волчью шубу тута справит. Гончаров у нас много, потому как глина хорошая, вязкая, хрен и отстираешь ежели вляпаешься...Холстина у нас неважная, конешно, ну да это полбеды. Зато рыба-тарань отменная, такой и в столице не пробовали! Мыловарня есть, правда не шибко большая. Кожевников целая улица. Ох и злющие же они, когда выпьют! А выпивают чуть ли не каждый день. Ага, чуть не запамятовал! Самогон у нас под стать тарани, это без сомнения...
Я слушала его вполуха, ожидая, когда речь пойдет о маге, но так и не дождалась. Видимо, он был куда менее значим в глазах местных жителей, нежели госпожа Техьерд, которая "добавляет в самогон какую-то траву, отчего горение получается нешутошное". Это могло свидетельствовать о двух обстоятельствах: либо в этих местах водилось мало нечисти, либо же маг был халтурщиком.
Я еще раз посмотрела на вековой лес, в могучих ветвях которого шумел ветер, роняя на раскисшую землю крупные холодные капли дождя. Старые сосны стремительно уходили вверх, и когда я запрокинула голову, чтобы увидеть их вершины, то у меня потемнело в глазах от головокружения.
Мне было хорошо известно, что этот лес называется Эсв и занимает большую часть Эпфельредда, клином врезается в западные пределы Эзрингена и глубоко вдается в Аале. Все люди, живущие рядом с лесом, знают, что в Эсве творится черт знает что, и ничего с этим не поделаешь. Никто не удивлялся, если на лесной дороге вдруг пропадал целый купеческий обоз или вдруг на месте деревеньки, которую все знали, по весне находили затягивающуюся молодой порослью проплешину. Про такие случаи избегали рассказывать на ночь или чересчур громко, однако все о них слышали. Одного только взгляда в густую темноту чащи мне хватило, чтобы воскресить в памяти все те запреты, которые вбили мне в голову в детстве.
Не ходить в одиночестве. Не сворачивать с дороги. Не спускаться в овраги. Не разговаривать с незнакомыми людьми, появившимися из чащи.
Это были очень умные запреты, вырабатываемые на протяжении многих поколений, как платный довесок к инстинкту самосохранения. Полезность их подтверждалась многажды. Мало кто мог похвастаться тем, что в одиночку пошел в лес, свернул с дороги, спустился в овраг и там встретил незнакомца. При этом я вовсе не утверждаю, что таких случаев не было. Почему же. Их было много, куда больше чем хотелось бы. Но вот только, повторюсь, никто уже о них от первого лица рассказать не мог.
...Это был очень, очень старый лес. И я готова была поспорить, что уж тут всякой нечисти хватило бы на десять магов, не то что на одного. Но все свои умозаключения я старалась проверять.
-А как у вас здесь с нечистью дело обстоит? — ловко вклинилась я в секундную паузу в рассказе своего собеседника.
Тот настолько увлекся, рассказывая о разведении пиявок, которое также являлось важнейшим местным промыслом, что растерянно примолк. Правда, ненадолго. Своим вопросом я дала повод затронуть куда более благодатную тему, чем пиявководство.
Спустя некоторое время я уже сожалела о том, что не удовлетворилась своими логическими выводами. Мне торжественно было поведано, что монстры и чудовища бесчисленными стадами ходят вокруг Эсворда, вытаптывая посевы и оскверняя колодцы, абсолютно презрев и светскую власть, и духовную. Ни в один бестиарий не влезло бы столько леденящих душу описаний разнообразных чудовищ. Количество жертв вурдалаков и вовсе не подлежало осмыслению. Боюсь, что даже всего населения Изгарда хватило бы ненасытным чудовищам на три месяца — не больше. Судя по этому рассказу, за последние двадцать лет ни один эсвордец не умер своей смертью. Бедных людей без конца и краю топили русалки, загрызали оборотни, потрошили упыри, а сонмища призраков доводили невинных девиц и юношей до массовых самоубийств, словно состязаясь между собой в кровожадности. Рассказчик с такой прочувствованной гордостью живописал очередное пожрание несчастного монстром, что невольно хотелось спросить: скольких он загрыз лично, а скольких заманил в пасть волкодлакам?..
-А чародея у вас тут нет? — снова изящно ввернула я вопрос, сбив его с мысли.
-Чародея... — протянул мой собеседник, при этом скроив такую рожу, что сразу становилось ясно: местного мага не уважают.
-Ну да, — бесхитростно сказала я. — Чародей должен защищать город от монстров.
-Может где-то и должон, а у нас свой порядок, — с ехидцей произнес крестьянин. — У нас на кого чудищ напал, тот от его сам и защищается... Нашему-то чародею шибко не нравится чародействовать. Вот он и сворачивает все на других, кто рядом проходил, да не сообразил откреститься. Чуть что — "энто не по моей части!" Он и в городе не часто показывается, а уж к нам, в деревню пособить, и вовсе не дозовешься. Пусть нас упырюги поедом едят — он и в ус не дует! Лишнюю версту проехать не желает, мол, это там волки бешеные либо мыши крупные завелись, вот и съели старого Снипкинда прямо у порога!.. Бабы с реки со стирки возвращаются, криком кричат: "Русалка Марту под корягу затащила!", а он — "Какая вам русалка?! Ее судорога взяла, вот и потонула." Ежели кто с покосов не возвратился, так энто обязательно грабители лесные постарались... Какие ж тут у нас грабители? Кто в энтом лесу по доброй воле жить станет? Это при столицах может и сидит кто в кустах, а у нас от дороги отойди и все, пиши пропало...
