Бродяжка голубых кровей

Теперь, спустя годы, я понимала: никто из тех, кто попал когда-то в свору, не выбирал такую жизнь. Никто не выбирал свору. Это свора выбрала нас. Не за то, кем мы родились, а за то, кем стали. Призраки прошлого напоминают нам о той жизни, какую мы могли бы иметь. Они лишь причиняли боль.

— Только здесь я свободен, — сказал Валрик. — И ты свободна. Только здесь.

— Вилька! Эй, Вилька!

Я вздрогнула и, поперхнувшись, закашлялась.

— Это Лиро, — хмуро произнес Валрик. — Треклятому музыкантишке опять скучно одному? Никто не хочет слушать его без тебя, Вилька.

— Вилька, я тебя вижу! — крикнул Лиро, махая руками.

— Что хотел? — спросила я неприветливо.

— Свермир вернулся! — ответил музыкант, ничуть не обидевшись на мой тон. — Велел позвать тебя.

Я напряглась. Демоны бы его побрали. Что на этот раз понадобилось несносному человеку?

— Надо идти, — сказал Валрик. — Ты же знаешь, да? Он каждое дерево в лесу вверх корнями перевернет, чтобы тебя найти.

— Кто бы мне ответил, почему он это делает, — буркнула я.

— Это любовь, Вилька, — хмыкнул друг. — Не иначе.

Я взглянула на него непонимающе. Шутит что ли? И правда, Валрик едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Я от души наградила его подзатыльником.

— Вилька! — снова позвал Лиро, начинавший терять терпение. — Свермир велел без тебя не возвращаться! Поторопись, а? Тут холод собачий!

Скрежетнув зубами, я отпила из бутылки и сунула ее в руки Валрику. Поднялась на ноги, отряхнулась и поспешила к поджидавшему меня Лиро.

— Он нынче в завидном расположении духа, — поведал музыкант. — Я даже удивлен.

И я. Если главарь в хорошем настроении, он точно кого-нибудь убьет. Боги, пусть это буду не я...

* * *

В лагере было тихо. После долгой дороги главарю требовался отдых, потому этим вечером не звучала музыка, не рассказывали историй у костра, не травили байки. Все разбрелись по углам, а детей уложили спать пораньше.

Я шла, как на казнь, каждое мгновение думая о том, как избежать встречи. Но бежать было поздно. Вот он, шатер, принадлежащий главе общины. Каждый раз я входила туда, как в первый.

У входа стояла загадочно улыбавшаяся Джуффери. Это насторожило меня еще больше. Она остановила меня, тщательно осмотрела со всех сторон, поправила волосы, погладила по плечу. Вздохнула, глядя на меня со слезами умиления. Тут уж я совсем перепугалась. Но в ответ на все мои вопросы тетушка Джуффери только качала головой, а потом и вовсе силком втолкнула меня в шатер.

Человек-гора стоял ко мне спиной. Я кашлянула. Он медленно повернулся и смерил меня долгим взглядом, будто проверяя, что изменилось за время его отсутствия.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказал, наконец, Свермир вместо приветствия. — Подарок.

Моему удивлению не было предела. Подарок? Мне?

Свермир взял с лежанки, на которой спал, подозрительный сверток. Я смотрела на разбойника с опаской и подходить не решалась. До последнего я была уверена, что он шутит.

— Бери, — подбодрил Свермир.

Я протянула руку.

— Открывай. И не отворачивайся. Я хочу видеть твое лицо.

Вздернув брови, я стала осторожно разворачивать сверток, то и дело предусмотрительно отдергивая руку: вдруг содержимое зашевелится или вовсе укусит? Свермир никогда не дарил мне подарков. Ни разу за четыре года. Лишь в день нашего знакомства — иглу куртизанки. А зная своеобразное чувство юмора и вкус главаря, можно было ожидать чего угодно. Ежа, ощетинившегося иглами, например, или банку с пиявками. Разве может этот человек подарить что-то приятное?

Но на этот раз Свермиру удалось меня удивить. Под толстым слоем пергамента я обнаружила...

— Платье? — выдохнула я удивленно. — Зачем мне платье?

Нет, правда, зачем мне платье в деньшовской глуши? Лазать по деревьям в нем неудобно, по лесу бегать — тем более. Непрактичная и неудобная вещь в привычных мне теперь условиях.

— Думаю, оно будет тебе как раз впору, — сказал главарь.

— Но Свермир...

— Тебе не нравится?

Потрясающий и наверняка неимоверно дорогой кроваво-красный шелк с изысканной белой вышивкой. Разве оно могло мне не понравиться? Да я глаз не могла оторвать от такой красоты! И, пожалуй, за четыре года я отвыкла от подобной роскоши.

— Нет, оно чудесное, но... куда я его надену? На охоту?

Свермир молча разглядывал меня, как диковинную зверушку, внезапно заговорившую на человеческом языке.

— Погоди, — осенило меня, — ты хочешь, чтобы я теперь была наживкой?

Что ж, это было вполне объяснимо. Дети часто болеют по весне, и сейчас, когда даже крепыш-сын Радины еще совсем слаб и не может идти на "охоту", ему необходимо было найти замену. А я в таком наряде привлеку внимание не хуже сторожевой башни.

— Нет, не хочу, — ответил Свермир и вдруг улыбнулся, что делал крайне редко. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Время застыло. Я забыла, как дышать. Что он сказал? Да нет, послышалось, наверное...

— Я не...

— Это свадебный подарок, Вилья.

А, нет, не послышалось. Платье выскользнуло из ослабевших рук и упало на грязный пол. Свермир подошел, поднял его, расправил и протянул мне. Я вцепилась в ткань и прижала платье к себе в бессознательной попытке защититься.

— Хороший цвет, — задумчиво сказал Свермир, разглядывая меня. — От него твои волосы еще больше похожи на огонь.

Он вдруг оказался так близко, что мне стало жарко. Сердце пропустило удар, когда Свермир мягко заправил за ухо непокорный вихор. От него пахло дымом, потом и каким-то едва уловимым мужским маслом для тела. Кажется, кедром. В Йефиалии была популярна герань, а меня от нее мутило. Не думала, что Свермир интересуется подобными бессмысленными мелочами. Может, это часть неведомого мне ритуала?

Я отступила назад, споткнулась и повалила подсвечник. К счастью, Свермир успел подхватить его. Горячий воск пролился главарю на руки, но он даже не поморщился. Больше Свермир не делал никаких попыток вновь приблизиться.

— Я должна... должна подумать, — пролепетала я, пятясь к выходу из шатра. — Я позже приду, хорошо?

Свермир выглядел слегка удивленным. Он усмехнулся, но ничего не сказал. И я внезапно поняла: это не было предложением. Глава общины сообщил мне новость о том, что женится на мне. Моего согласия не требовалось.

Выскочив из шатра, злая, как богиня мести, Торика, я не удостоила Джуффери и словом. Я сделала это не только потому, что была в ярости, а еще и в отместку за то, что она не предупредила о том, что меня ждет. В том, что она знала о планах Свермира, можно было не сомневаться. Она кричала мне что-то вслед, а я не слышала, неслась к Лунгуру, к месту, где оставила Валрика.

Мой друг спал в обнимку с бутылкой у потухшего костра. Я не стала его будить. Накрыла одеялом, которое мы принесли с собой, селя рядом и заплакала. И только размазывая слезы по щекам, заметила, что в руках у меня до сих пор треклятое красное платье. Рука не поднялась его порвать. В конце концов, где-то глубоко внутри меня еще жила крохотная леди, которой хотелось надеть что-то кроме мужских штанов да рубахи.

Вот тогда-то я и осознала, как неправ был Валрик, когда говорил о том, что здесь мы все свободны. От чего? Да, мы не живем по законам, навязанным обществом. Но от этого мы не стали свободными.

Я оказалась в западне. И моя клетка была вовсе не из золота, как бывает с прекрасными девами в романтических сказках. Моя тюрьма оказалась самой отвратительной из всех, что можно было представить. Стены ее были выстроены из моих страхов и глупости, пол и потолок — из малодушия и слабости. Свермиру оставалось лишь выковать подходящие решетки. Остальное я сделала сама. Вошла, села и сложила ручки в ожидании приговора.

И он не заставил себя ждать. Теперь я обязана выйти замуж за человека, которого ненавидела. А я-то думала, хуже уже быть не может.

Глава 4

Худший из мужчин

В долгом счастливом браке бывают моменты, когда лучше просто закрыть глаза.

Айрис Мердок. Честный проигрыш

Когда мне было лет семь, отец вывез меня в Йефиалию, посмотреть на народные гуляния, устраиваемые в честь праздника летнего солнцестояния. Столько необычных угощений, причудливых нарядов и радостных лиц я не видела больше нигде и никогда в своей жизни.

И там же мне посчастливилось увидеть Ее. Она спускалась со ступенек Палат Совета в великолепном кремовом платье, расшитом золотой нитью, сопровождаемая перезвоном множества браслетов и цепочек, и под руку ее держал лучший из мужчин. Во всяком случае, тогда эти двое казались мне самыми прекрасными людьми на планете. И у меня не было сомнений: когда я стану взрослой, меня отыщет самый лучший мужчина, и настанет день, когда я так же буду спускаться с мраморных ступеней Палат Совета в кремовом платье и золоте.

В реальности же оказалось все совсем по-другому.

Два дня, остававшиеся до моей свадьбы, пролетели быстро, не успела я ни глазом моргнуть, ни прийти в себя от обрушившегося на меня "счастья". Предполагалось, что все это время я проведу в приятных хлопотах, связанных с приготовлениями к столь знаменательному событию в жизни каждой женщины. Но вместо этого я с утра до ночи проводила в лесу. Мне не хотелось ни с кем видеться. Меня тошнило от одной мысли, что все в своре уже знают о том, что вскоре я стану собственностью главы общины.

Накануне злосчастного дня вечером я сидела у огня и слушала, как Лиро перебирает струны. Мне вдруг вспомнился мой первый день в своре и похороны Ларии. Настроение было точно таким же. Потому неосознанно я начала вполголоса напевать "Иш витриан", рейнскую заупокойную. И только допев до конца, я поняла, какая тишина воцарилась вокруг меня. Лиро давно перестал играть. Рядом стояли женщины и мужчины своры, глядя на меня недоумевающе.

— Чего уставились? — зло гаркнула я. — Нечем заняться?

Поджав губы, зеваки, фыркая, разошлись по углам.

— Зря ты так, — сказал добродушно Лиро. — Они радуются за тебя.

— Радуются? Пусть засунут эту радость себе в...

— Эй, эй! Жена главы общины должна вести себя благопристойно, — подколол меня Лиро.

Одарив его усталым взглядом, я натужно улыбнулась.

— Да, еще ты расскажи мне, что я теперь должна.

— Брось Вилька, — сказал Лиро. — Это не так страшно, как ты себе напридумывала.

— Конечно, — буркнула я.

— Уж поверь, о свадьбах я знаю побольше твоего. Меня приглашали на все празднества в... в... городе, где я жил.

— Лиро, почему ты никогда не говоришь, откуда ты?

— А какая разница? — отмахнулся музыкант, умело скрывая минутное замешательство за улыбкой. — Жил и жил, теперь я здесь. До тридцати лет успел отыграть на тысяче свадеб! Клянусь!

— До тридцати? — удивилась я. — Я думала, тебе сейчас тридцать...

Лиро подскочил и отвесил шутливый поклон.

— Спасибо, дорогая леди, искренне признателен за комплимент!

Я рассмеялась. Музыкант сел рядом и взял мою руку, обхватив своими.

— Вилька, не грусти, ладно? От этого союза польза будет вам обоим.

— Сомневаюсь, — вздохнула я.

— Не сомневайся. В твоей жизни ничего не изменится, слышишь? Ничего. Ты так и останешься нашей Вилькой. Только теперь ты будешь не одна. И Свермир... ему давно пора впустить кого-то в свою жизнь после Ясмин.

— Расскажи мне о ней, — попросила я. — О Ясмин. Все только и делают, что твердят, будто она была любовью всей его жизни. А я о ней ничего не знаю. Какая она была?

Лиро мечтательно улыбнулся.

— Знаешь, Вилька, есть женщины, которые годятся только в любовницы. Они, как ветер... Им никогда не стать остепенившимися умиротворенными женами за спиной мужа. Они всегда идут рядом, не отставая ни на шаг. Она была такой, Ясмин.

— Она... красивее меня? — спросила я и покраснела, стыдясь глупого вопроса.

Музыкант рассмеялся.

— А какая разница? Сильные чувства слепы. Они не в голове. Не в глазах. А вот тут, — Лиро похлопал себя по левой стороне груди. — А у них чувства были ого-го... Там такие страсти кипели, что даже ад показался бы холодным...

Я улыбнулась. Слушать Лиро — одно удовольствие. Говорил он часто витиевато, но красиво, аж заслушаешься. Бард как-никак.

— И что случилось потом? Она ведь...

— Умерла, да... — вздохнул Лиро. — Свермир тогда чуть с ума не сошел от горя. А потом вдруг ты свалилась, как снег на голову. Потому он в тебя и вцепился, наверное. Решил, что судьба подарила тебя ему за все мучения. Хотя по мне, так ты мучение не меньшее.

— Враки, — откликнулась я с усмешкой. — Ее... ее Верлена убила, да?

Ах да, Верлена. Я почти забыла о ней. С тех пор, как глава общины вернул меня, она ни разу не заговорила со мной. Когда мы встречались за обедом или у реки, она делала вид, что не знает меня и знать не хочет. Позже Лиро рассказал, что Свермир, узнав о том, что она сделала, пришел в ярость и едва не убил ее собственными руками. На красивом лице еще долго голубели синяки.

Музыкант посмотрел на меня, но казалось, он видит совсем не то, что находилось перед ним. Ему виделись картины из прошлого. Казалось, чужими воспоминаниями он всегда стремился заслониться от собственных.

— Верлена — непростая женщина, — начал он издалека. — В ней течет кровь диких предков с Юга. Она сама мечтала связать жизнь со Свермиром, но он упорно игнорировал ее. Иногда любовь граничит с безумием. А Верлена иначе и вовсе не умеет.

— И Верлена утопила Ясмин в кипятке... — продолжила я. — Мне давным-давно Мира рассказала.

Лиро вздохнул и потер лоб.

— Да... Жуткое было зрелище... Верлена им жизни не давала. А когда прознала, что Свермир собрался бросить общину и сбежать с Ясмин, взбеленилась совсем. Она хотела только лицо ей изуродовать. Ей казалось, тогда их страсть сойдет на нет. Но не смогла вовремя остановиться.

— Ужасная смерть... — прошептала я, содрогнувшись.

— Любая ужасна, Вилька. Любая... — задумчиво сказал Лиро. — Смотри, уже стемнело совсем... Иди спать, завтра у тебя тяжелый день.

— Не напоминай, — попросила я, поднимаясь.

— Ты подумай над тем, что я сказал... о Свермире. Может, ты изменишь свое мнение. Не сразу, конечно...

Я взглянула на музыканта с удивлением. Неужели он уговаривает меня? Зачем? Будто у меня есть выбор. Бежать уже поздно. Меня казнят, едва поймают. Ведь я давно уже не благородная ренора, а разбойница, гроза толстых кошельков. Куда мне идти?

— Иди. Я еще поиграю, — улыбнулся музыкант. — Вспомнил чертовку, и мелодия в голове родилась.

Промолчав, я махнула Лиро на прощание и неторопливо побрела к бараку, в котором спала с остальными. Мне не хотелось давать никаких обещаний. Жизнь слишком переменчива. Пусть все течет своим чередом. А загадывают пусть такие, как Свермир. Только у них все сбывается.

* * *

Всю ночь я проворочалась, и заснула лишь к утру. Разумеется, из-за бессонной ночи под глазами у меня были зияющие чернотой круги и опухшие веки. Узрев меня в таком виде, тетушка Джуффери схватилась за голову и уволокла к себе, в маленькую хижинку, где помещалось лишь спальное место, да пара туго свернутых толстых одеял, заменявших табуреты.