Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

Когда мы обогнули дом и выскочили на берег пруда, один аэроплан уже подгреб к нашему берегу, и мягко стукнулся тупым носом. Из кабины выскочила маленькая фигурка в летном шлеме, ловко пробежала по крылу и спрыгнула прямо на берег. В руке она держала моток веревки, один конец из которого исчезал в кабине.

— Тут есть, куда привязать?.. — весело спросила девушка.

Уинри. Это была Уинри. Когда я смотрел на фотографию, я был просто поражен сходством — но его выносить было все-таки легче. Потому что там была симпатичная девочка лет четырнадцати, с ямочками на щеках, в пышном платьице с оборками, с длинными светлыми волосами, с большим бантом на голове, которая обнимала за шею породистого спаниеля. У моей Уинри никогда не было ни платья с оборками, ни банта, ни спаниеля. Да и не помнил я ее в четырнадцать лет: я ее такой не видел. А эта...

Уинри была чуть постарше меня, и, когда я видел ее в последний раз, ей уже минуло шестнадцать... значит, сейчас должно быть почти девятнадцать. Этой девчонке было не больше семнадцати. У нее были такие же большие ясные глаза — я не мог разобрать их цвета ночью, и от души понадеялся, что они все-таки не голубые... у Хайдериха-то ведь не карие! А еще она была в кожаной куртке, в кожаном шлеме, из-под которого выглядывала длинная челка, в кожаной куртке, широких штанах, заправленных в высокие сапоги и даже с картинным белым шарфом на шее, которым так любили покрасоваться записные асы. Однако на щеке ее был какой-то темный мазок — я решил, что это машинное масло, и сердце снова сжалось. Так она больше походила на девушку, которую я знал, и которую... да что там!

— Здравствуйте! — старательно выговорила она по-немецки. — Я ищу...

— Вы ищете Альфонса Хайдериха?.. — перебил я ее по-английски.

— Да... — она удивленно посмотрела на меня. — А вы его знаете?.. — потом глаза ее расширились, и она громко вскрикнула. — Эдвард! Ты нашелся!

И повисла у меня на шее.

— Эдвард! — еще один знакомый голос. — Это правда ты?..

Со второго самолета, тоже уже причалившего, спрыгнула высокая женщина. Она уже сняла шлем и держала его в руке, и ее короткие, тоже светлые волосы отливали серебром под луной.

— Элизабет! — а этот голос уже принадлежал уже Мейсону Хьюзу.

— Мейсон! — ахнула женщина в свою очередь. — А ты что тут делаешь?.. Ты же писал мне, что в Африке!

Все! Все! Хватит с меня двойников! Надоело! Чувствуя, как меня охватывает паника с невыносимой болью пополам, я разомкнул руки Уэнди Честертон у себя на шее и легонько отстранил ее.

— Меня зовут Эдвард, — тихо сказал я, — но боюсь, вы меня не знаете. Моя фамилия Элрик. Я — напарник Хайдериха по исследованиям. Я никогда раньше вас не видел, но он о вас рассказывал.

— Эдвард, ну ты как всегда! — рассмеялась Уэнди. — Ты не можешь быть этим Элриком, о котором он писал! И снова с Альфонсом! Я так и знала, что его-то ты найдешь, если уж со мной и с папой решил не связываться! А почему он, идиот такой, мне не написал! Ведь он знал, как это для меня важно! И.. кстати... где он?

— Его похитили, — мрачно сказал я. — Мисс Честертон, я понимаю ваши чувства, но я, вероятно, просто похож на человека, которого вы ищете. Я действительно просто Эдвард Элрик, и никто больше, и я никогда в жизни вас не видел.

— Эдвард... Я сейчас обижусь!

— Это надо же! — присвистнул майор Хьюз. — Эдвард, не хорошо с твоей стороны! Я думал, в твоем возрасте еще не притворяются перед девушками, что не знают их. Если ты встречался с ней и разбил ей сердце...

— Мейсон, да ты что, не узнаешь! — воскликнула женщина, которую назвали Элизабет, и которая жуть как напомнила мне старшего лейтенанта Хоукай... как будто одного двойника Уинри, да и матери чуть пораньше, мне было мало. — Это же Эд! Эд Мэтьюз! Конечно, он уже не так похож на Майкла и Роя, как в детстве, но...

— Простите, но его действительно зовут Эдвард Элрик, — отец подошел ко мне и положил руку мне на плечо. — А я его отец, Филипп Гогенхайм. И я совершенно точно знаю, что Эдвард не мог быть с вами знаком.

— Вы... отец Эдварда?.. — Уэнди смотрела на нас почти испуганно. — Не дядя Майкл?..

Мы оба кивнули, я — сердито, Гогенхайм — терпеливо.

— Но вы тоже — друг Альфонса?..

Я кивнул, чувствуя, как в груди растекается что-то ледяное. "Тоже". Эти два года я с переменными успехами пытался забыть сцену нашего с Хайдерихом знакомства... Как он заорал мне тогда: "Эдвард! Боже мой! Какими судьбами?! Как ты меня нашел?!" И потом добавил что-то про дядю, с которым я, мол, вместе приезжал в Берлин. Но про дядю и Берлин — это было потом, а первый оклик, да еще этим голосом... Пожалуй, мало наберется в жизни моментов, когда я чувствовал себя хуже, чем когда я понял, что Хайдерих — это совсем не Ал, а Эдвард, которого он имеет в виду — это совсем не я.

И теперь эта девочка тоже знает меня! Неужели судьбы всех двойников связаны так же, как и наши?.. Теперь еще и эта Элизабет, которая явно знает "Хьюза"... не удивлюсь, если скоро и двойник полковника объявится. И окажется таким же язвой, как оригинал.

А пока я только кивнул на вопрос девушки.

— Полагаю, я должен отдать вам это, — я полез в карман, вытащил оттуда и сунул ей фотку и медальон. — Думаю, он хотел бы, чтобы вы это взяли, — ужасно я был рад от этого избавиться.

— Хотел бы... что это значит?! Где он?! Он жив?!

— Жив, жив, не кричите так. Его просто похитили, но мы как раз в процессе...

— Его похитили?.. Но как?! Черт и если вы — Элрик, то что вы здесь делаете?!

— Вы о чем?

— О том, что Ал написал мне в последнем письме, что вы погибли!

— Что?! — мы смотрели друг на друга, одинаково разозленные и ничего не понимающие.

— Полагаю, сестренка, ты опять читала письмо через строчку, — хмыкнула Лиза. — Кстати, раз уж Мейсон меня не представляет... Элизабет Уоткинс, двоюродная сестра Уэнди.

— Триша Гогенхайм, — жена отца приветливо улыбнулась. И сказала это по-английски! Я только сейчас сообразил, что разговор ведется именно на этом языке, и фройляйн Герхард, таким образом, оказалась совершенно выключено из беседы. Однако она тоже улыбнулась и сказала:

— А я — Элисия Герхард. Мейсон... ты знаешь старшую из девушек?..

— Невеста погибшего друга, — пояснил Хьюз для нее по-немецки. — Да я и младшую знаю. Привет, Уэнди! Подросла с тех пор, как мы не виделись. И я вижу, все-таки вы построили аэропланы, способные перемахнуть Пролив и пол-Европы в придачу.

— Дядя Мейсон, и вы тут?! — Уэнди только его заметила.

.Не звала бы ты меня дядей, я чувствую себя стариком.

Гогенхайм рассмеялся.

— Смотрю, у нас тут прямо семейная вечеринка, — проговорил он по-английски и сразу же перевел на немецкий. — Герр Хьюз... вы собирались сажать свою невесту на корабль. Может быть, нам стоит поехать в порт, пока не поздно?..

— А есть ли в этом смысл?.. — вздохнул Хьюз. — Все внимание, какое мы могли привлечь к этому дому, мы уже привлекли, так что я удивлюсь, если те ребятки, которые охотятся за Эдвардом, не явятся снова — просто проверить, что еще происходит в здесь.

— Между прочим, а что это за письмо, в котором Хайдерих сообщал, что я умер?.. — это все не давало мне покоя. — И как вы нас нашли?..

— Да в письме в последнем, он в поезде его написал и отправил с какой-то станции! — Уэнди махнула рукой. — Там он говорил, что его друг Элрик, с которым они работали, умер, и он теперь едет в Мюнхен и будет жить по такому-то адресу... вот я и решила сделать ему сюрприз, а заодно и самолет испытать.... Лиза раньше жила в Мюнхене, она сказала, что тут есть пруд, на который можно сесть...

— Авантюристки! — Хьюз схватился за голову. — Лиза, ты тут меньше месяца жила десять лет назад!

— Но запомнила же, — хладнокровно возразила ему Уоткинс.

— Нет, ну не мог он написать, что я умер!

— Думаю, сестренка опять неправильно разобрала его смешной английский, — пожала плечами Элизабет Уоткинс.

— Не может быть такого! Я на пять раз перечитала письмо, и...

— На пять?.. А мне сказала, что разок прочитала, и все...

— Не твое дело, вообще!

— О, похоже, у нас проблемы... — Гогенхайм показал на двух полицейских с фонарями, который бежали к нам вкруговую озера. Оштрафовать, что ли, собирались?.. Сомневаюсь, что где-то в правилах прописано, что самолетам запрещено садиться на декоративные озерца!

— Я с этим разберусь... — Гогенхайм шагнул им навстречу.

— Ни с чем вы не разберетесь, Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм! — позади нашей компании вспыхнул неожиданно яркий свет: кто-то включил прожектор. — Поднимите руки и медленно повернитесь!

Полицейские замерли... потом один уронил фонарик и повернул обратно. Второй тут же последовал его примеру, но фонарик сохранил. Медленно, вместе с отцом, я повернулся лицом к свету.

Да. За ярким сиянием вырисовывались люди с квадратными плечами и с ружьями, направленными прямо на нас. Общество Туле, как будто мы по вам скучали...

Глава 16. Долгая ночь Эда Элрика

Честно сказать, мне уже плевать было, кто эти ребята за прожектором и чего они от нас хотят. За эту ночь на меня уже свалилось столько всего, что хоть прилети десант с Марса брать эту планетку — как в любимых книжках Хайдериха — я бы и то, наверное, только махнул бы рукой, и пошел бы своей дорогой, позволив им вершить свои черные дела направо и налево.

— Ну и чего вы от нас хотите?! — произнес я, повысив голос. — Выкладывайте быстрее и валите, у нас своих дело по горло!

— До чего невежливый юноша, — хмыкнул какой-то довольно-таки неприятный голос. — Я, вообще-то, не к тебе обращался!

— Полностью согласен с его словами, — вздохнул Гогенхайм. — У нас действительно не так много времени, так что...

— Мы, собственно, немного знакомы, профессор Гогенхайм, — хохотнул голос.

— А! — отец улыбнулся. — Хаскинсон, верно?.. Вы всегда были нетерпеливы. Ну... полагаю, вы по-прежнему держитесь профессора Гаусгофера?..

— Всегда-то неприятности нам доставляют твои старые знакомые, — произнес я уголком рта.

— Извини, сын, — отец едва заметно пожал плечами. — Вероятно, это судьба.

— А почему бы и нет?.. — ответил Хаскинсон почти весело. — Вам ли не знать, коллега, что этот мир держится силой и только силой, в чем бы эта сила не заключалась. Ну ладно... что мы все о своем да о своем... Я вот все не пойму, кто этот такой голосистый молодой человек.

— Собственно говоря, мой сын Эдвард, Хаскинсон, — спокойно ответил Гогенхайм. — А теперь может, все-таки выскажите свои претензии ко мне, и мы разойдемся миром?..

— Эдвард Элрик?! — голос Хаскинсона дрогнул. — Но как же так... но ведь мне приказано было... но ведь он же...

— Умер? — спросил я, чувствуя, как в груди рождается то ли веселый смех, то ли досада. — Умер, да?! И кто это вам сказал?!

— Не ваше дело! — Хаскинсон совладал с удивлением. — Так оно даже и лучше. Значит, со мной пойдете вы оба. Если, конечно, не хотите, чтобы мы расстреляли ваших спутниц.

"Он говорит про спутниц, — мелькнуло у меня в голове, — значит, Мейсона Хьюза он не увидел... почему?.. Или просто не счел нужным упомянуть?"

— Не дурите, — сказал я громко, пытаясь выиграть время. — На моих глазах вы остановили целый поезд, и едва ли не его хотели расстрелять. Так я вам и поверил, что вы отпустите этих женщин.

— На том поезде почти не было людей арийской расы! — хмыкнул Хаскинсон.

Та-ак... ну вот, мы и добрались до того, ребята, что составляет самую суть вашего мировоззрения. Объявить себя самих привилегированными, а остальных недочеловеками, чтобы сливать на них всю ту муть и грязь, что скопилась у вас в душе. Здорово придумано, нечего сказать. Да только у меня к таким нет и не было ни малейшей жалости.

— А ничего, что он шел из Румынии?.. — мягко спросил я. — Кто такие румыны, по-вашему, если не римляне?..

— Я с тобой спорить не собираюсь, щенок! — фыркнул голос из-за прожектора. — Не хотите по-хорошему, будет по-плохому.

— В самолеты! — вдруг заорал Гогенхайм не своим голосом и выхватил откуда-то из-под пальто непонятную штуковину... ну ладно, непонятную внешне, назначение-то сомнений не вызвало: это было оружие. Особенно очевидно стало это через мгновение, когда оружие буквально вспыхнуло и выпустило ракету прямо по прожектору. Прожектор разбился, зазвенел и покатился по траве, мгновенно стало темно. Я бы, наверное, ничего не видел, но мне это, в данный момент, было по барабану... по толстому такому барабану, обтянутому слоновьей кожей. Потому что, за миллисекунду до крика отца, я рванулся вперед, надеясь в прыжке зацепить этого хмыря Хаскинсона — примерное местоположение я определил по голосу. Черт, если бы не проклятая нога! Нет, она не подвела, все же работа отца была выше всяческих похвал, да и успел я к ней приноровиться за время жизни в этом мире. Однако гнулась она хуже, и прыгнуть достаточно высоко с ней было невозможно: Хаскинсона я так и не поймал, повалил на землю только одного из рядовых с ружьями.

"Не попадите в мальчишку и мужика с бородой! — это явно Хаскинсон орал. — Попробуйте только, и не видать вам Шамбалы как своих ушей!"

"Н-да... — ударом кулака я отправил своего противника в нокаут. — Тебе-то точно рая не видеть, зачем же ты его другим предлагаешь?"

Теперь сорвать с пояса рядового нож... Стрелять в такой свалке — себе дороже: того и гляди, попадешь в своих, а то и по самолетам. А самолеты нужны, еще как нужны!

Я прыгнул снова в темноту, на сей раз не вслепую — я почти с самого начала разговора жмурил глаза, так что они привыкли к темноте очень быстро — и ударил снова, на сей раз ножом. Получилось не так чтобы очень: кажется, я ненароком ранил его сильнее, чем намеревался... ну и ладно, некогда переживать, потом изрефлексируешься. Так, что теперь?.. Черт, эти идиоты все еще стреляют... что, если они заденут женщин?..

Вдруг немного в стороне, но почти рядом со мной, что-то вспыхнуло... словно бомба взорвалась. Во все стороны полетели искры, одежда на нескольких рядовых загорелась, и они с воплями покатились по чахлой городской травке. Прожектор — то есть то, что от него осталось — тоже внезапно вспыхнул, выбросил кучу искр и зачадил.

— Эй вы, я тут! — заорал веселый голос Мейсона Хьюза. — Ну что, как вам наш "особый зажигательный"?..

Сам Мейсон стоял чуть в стороне, на выступающем фундаменте дома — да это же дом фройляйн Герхард! — и белозубо смеялся. В руке у него была бутылка.

— А вот хотите еще? — крикнул он, широко размахнулся и кинул бутылку в нападавших, а сам спрыгнул с фундамента, прежде чем его успели полоснуть бестолково выпущенные в его сторону пули.

Тут я еле успел повернуться и врезать какому-то мужику... черт, сколько же их тут?.. Скольких я успел вырубить — троих, пятерых?.. И что там делает Гогенхайм?..

Я услышал шум заводимого мотора.

— Эдвард! — крикнул чей-то голос, по-моему, Уэнди. — Эдвард, давай! Залезай в кабину!

Ну и ну, честное слово. Какого хрена она кричит "давай", когда и дураку ясно, что, если мы с отцом и с Хьюзом не продолжим удерживать этих, они просто-напросто перестреляют тут всех?.. Лучше бы они с сестрой улетали, и забирали бы Тришу и фройляйн Герхард! Честное слово, лучше.

Черт... я заехал еще кому-то в челюсть, потом меня сшибли с ног... я попробовал перекатиться по траве, но нога, которая и на тренировках-то не слишком слушалась (да разве натренируешься как следует без спарринг-партнера?..) подвела снова, и я неловко упал, шмякнувшись лбом. Уй, как больно...

— Не делай резких движений, Эдвард Элрик! — прямо надо мной сухо клацнул затвор, а уж этот противный голос Хаскинсона я теперь надолго запомню.

Я медленно поднял голову.

Прямо надо мной стоял высокий мужик, лица которого я толком не мог разглядеть, но острый крючковатый нос не разглядеть было невозможно. До сих пор мне казалось, что такие носы бывают только на картинках в детских книжках.

— Попробуйте только улететь, — почти весело воскликнул Хаскинсон, — и я убью мальчишку.

Я услышал, как звук моторов у меня за спиной стал тише — наверное, кто-то из двух, Уэнди или ее кузина, выключили мотор. Другой же мотор только взревел громче, и я понял, что самолет начал набирать скорость по озеру — видеть я его не мог, потому что лежал спиной. Одна из девушек рассудила, что жизнь нескольких (сколько там набилось ей в кабину?) важнее, чем жизнь одного. Черт... лучше бы и вторая пораскинула мозгами! Тем более что они явно не собираются меня убивать: более того, вся эта бодяга была затеяна для того, чтобы взять нас с отцом живыми.

— Остановите же его! — заорал Хаскинсон. — Он взлетает!

Несколько человек, из тех, что остались на ногах, бросились выполнять его приказ — видимо, по глупости. Что они могли сделать с взлетающим самолетом, который уже набрал скорость по водной глади?.. Едва не врезавшись в противоположный берег, обрамленный гранитом (все-таки озеро было крайне небольшим), самолет поднялся в воздух, чиркнул колесами по парапету, и был таков в ночном небе. Я не видел, кто улетел на нем, но от души понадеялся, что там были и Триша Гогенхайм, и фройляйн Герхард.

— Ну что, — улыбнулся Гогенхайм (он стоял неподвижно, по необходимости, — его скрутили пара дюжих молодцов, и я не видел, как это произошло, но догадывался, что, видимо, в тот же момент, когда пленили меня... все-таки их было слишком много), — полагаю, вы не проиграли и не выиграли, Хаскинсон?.. Захватить нас, вам, конечно, удалось, но свидетели упущены.

— Полагаю, я с этим как-нибудь примирюсь, — Хаскинсон хмыкнул и нетерпеливым жестом отбросил со лба жесткие черные волосы. — В конце концов, сегодня мы оказались сильнее.

Я скосил глаза, пытаясь рассмотреть, где Мейсон Хьюз и кто пилот самолета, безвольно покачивающегося на воде озерца, но не видел ни того, ни другого.

И тут ночь огласилась лаем собак, и криками людей.

— Ни с места! — донеслось из-под арки, ведущей на улицу (оттуда выбежали и туда завернули давешние полицейские). — Стоять!

На сей раз отряд был побольше: пожалуй, человек двадцать-тридцать, и с собаками. И с оружием.

— Ох, черт... — простонал Хаскинсон с видом человека, которому приходится есть очень-очень кислый лимон. — Ну их-то какого сюда принесло?.. Мы еще не можем...

"Связываться с полицией", — мысленно закончил я фразу за него, когда руки мои уже поймали ногу Хаскинсона (ведь я все еще полулежал на земле) и рванули ее на себя. Как и следовало ожидать, Хаскинсон потерял равновесие и начал заваливаться на спину. Ствол ружья ушел куда-то вбок и вверх, раздался выстрел. Я торопливо вскочил, и добавил этому мужику в челюсть — чтобы мало не показалось синяка на затылке после падения.

— Эдвард! — снова панический крик, и снова тот же голос. Уэнди, куда же без нее.

На сей раз, действительно можно было убегать — а я не из тех, которые предпочитают глупо геройствовать, когда есть возможность спасти свою шкуру. Моя главная задача, в конце концов, выжить и вернуться домой, а я не смогу этого сделать, если бесславно сложу голову на берегу декоративного озерца в центре Мюнхена.

Набрав порядочную скорость, я рванул к Уэндиному самолетику, и успел запрыгнуть в кабину, когда он уже отчаливал от берега.

— А мой отец?! — закричал я, повертев головой и не увидев Гогенхайма.

— Они его крепко схватили! — заорала мне Уэнди в ответ. — Без толку! Нам ему не помочь!

— А майор?!

Она не ответила.

И в следующий момент — нет, не может так быстро, самолет Лизы разгонялся целую вечность — я ощутил легкий толчок, сердце упало куда-то в район желудка... потом встряхнуло еще раз, качнуло — я догадался, что мы тоже задели парапет колесами, и, видимо, гораздо ощутимее, — мы летели!

— Ого! — завопил я в следующую секунду, не помня себя от восторга.

Под нами раскинулись крыши ночного Мюнхена.

...Не думаю, что я когда-нибудь смог бы полюбить этот мир, если мне суждено остаться здесь навсегда. Здесь нет ни такого неба, ни таких красок, как в Аместрис... и самое главное, нет таких людей. Они все немного другие, и это "немного" портит все. Но... но за одно я буду благодарен этому миру даже тогда, когда вернусь на Родину: он подарил мне радость полета в ночном небе, когда холодный ветер в лицо, и звезды, и воздух...

— Здорово! — заорал я снова, не владея собой.

— Эдвард, между прочим, твоего отца похитили какие-то типы, и... — это надо же, не жалеет голос надрывать, чтобы меня отчитывать. Нет, положительно, в ней очень много общего с моей Уинри.

— С моим отцом постоянно что-то происходит, я за него не волнуюсь почти! — заорал я в ответ. — Меня больше беспокоит, что с Хайдерихом! Но убивать его не будут, это ясно, а значит, мы найдем способ его освободить!

— Что мы найдем способ?!

— Освободить Хайдериха!

— Ты самонадеянный тип! Такой же, как наш Эдвард! Ты уверен, что ты не он и память в детстве не терял?!

— Абсолютно!

— Что?!

— Уверен, говорю!

Но после этой фразы у меня совершенно отпала охота разговаривать. Я слишком хорошо помнил, что на самом деле я — в какой-то степени "их" Эдвард... и эта самая степень ужасно мне не нравилась.