Кто поверит эху? - Часть 1

**

— Рабочие говорят, он снова предупредил — не беритесь за это дело, а то скоро ущелье получит кровь. Они верят, и не на пустом месте.

— Да, я помню про то упавшее дерево, благодаря которому он здесь появился. Наверняка у него в запасе еще набор трюков. Тем не менее даже гибель одного-двух человек не должна помешать стройке.

Кэраи вместе с Айю прогуливался вдоль небольшого канала. Узкая улочка в этот час была почти пустой: на нее выходили каменные ограды богатых домов. Опавшие, последние лепестки акации подрагивали на воде, и блики на ней переливались; казалось — вода течет, а лепестки не движутся. Кэраи засмотрелся на них.

— Но все-таки, что вы теперь намерены делать? — господина Айю мелкие прелести жизни не интересовали. Младший Таэна едва слышно вздохнул:

— Если бы не опрометчивость брата... Мне Энори безразличен, а вот жителям Хинаи, к сожалению, нет. Если бы мост начали строить и остановили до моего приезда, другое дело. Сейчас, к сожалению, это больше похоже на попытку расставить фишки на поле. Если бы он пришел и рассказал, допустим, о том, что вот-вот рухнет соседний мост, который сейчас никому не интересен! Но он нацелился именно на эту, мою первую стройку. Если одержит верх — все равно что с горы прокричать, кто тут решает.

— Ваш приказ они не посмеют нарушить, но люди недовольны и напуганы.

— Меня не интересуют их чувства, лишь бы делалось дело.

— Но дрожащими руками его не сделать хорошо!

— Пожалуй.

— Как вы думаете, если господин Энори обратится к главе провинции, чью сторону примет он?

— Я сумею убедить брата.

— Думаете, он поэтому пока пытался решить дело с вами?

— Или потому что хочет оказаться сильней без посредников...

— Не торопитесь, — Айю отхлебнул из бутылочки на поясе темный отвар, прокашлялся. — Сейчас Энори не ваш союзник, вероятно, но может им стать.

— Сомневаюсь... Говорят, он водит дружбу с флейтистом — а сам, похоже, любит, чтобы танцевали лишь под его мелодии. Я много знал таких. К счастью, он не прячет глаза, по ним достаточно читается.

— Этими своими глазами он видит недоступное простым смертным... так говорят, — задумчиво произнес помощник.

— А вы, господин Айю — вы верите?

— Я слишком долго прожил здесь, чтобы смотреть на мир по-другому. Много неведомого... — приостановился, слегка нахмурился: — А вас изменила Столица.

— Там осталось место лишь рукотворным чудесам. И разговорам о них.

— А как же природа? Любая росинка — чудо, когда она сверкает всеми цветами радуги.

— О таком я не подумал. Но это совсем другие чудеса.

— Разве в детстве вы не видели в этих землях того, что нельзя объяснить человеческим разумом? Столица обрубает корни...

— Но я все же вернулся.

— Еще нет. Вы любите эту землю, но она перестала быть вашей. Точнее, вы сейчас не ее...

— Неужели, чтобы нам вновь объединиться, мне придется верить байкам, которые крестьяне рассказывают по ночам?

— Они ведь знают не меньше нас, живущих в богатых домах.

На другой день небо над всем округом затянули дожди, и работа все равно стала.

— Господин, опасно настраивать Энори Сэнну против себя, — неожиданно заявил и личный слуга Ариму, сперва вместе с Кэраи покинувший Север, а теперь приехавший с ним из Столицы.

— Любопытно. Ты что, тоже веришь в его волшебный дар?

Ариму заметно смутился:

— Ну, как сказать... Суть-то не в этом. Он слишком близок к мальчику, к наследнику.

— Это меня и беспокоит... Остальное ерунда, на самом деле.

— Но, господин, пока мы не знаем, что Энори действительно значит для него, лучше выждать.

— Выжидать можно до бесконечности. Дело должно делаться, вот и все...

...А ведь любят его горожане, верно, он с ними иначе себя ведет. За советами приходят, и он всех принимает. Нравится ему народная приязнь. Может углежогу чистой воды сапфир подарить, или, того хлеще, попросту позабыть, где оставил драгоценную вещь. Потому что из низов, что ли... А деньги, на которые все это богатство куплено — не его, а Тагари.

Кэраи сидел, глядя на бледное пламя светильника, и вспоминал. В детстве и юности его окружало много поверий — и над порогом всегда висели связки трав, чтобы отпугнуть духов, насылающих кошмар, и посылали по воде лодочки со свечой, задаривая хозяев реки...

Он тогда не сомневался, что видел однажды маки — длинноносого лукавого оборотня, существо назойливое, но безвредное — такие разве что облапошат. А у его няньки в подполе жила мелкая сердитая нечисть ишильке... Потом уверил себя — просто большая крыса.

Было все-таки, или не было?

В Столице проводилось множество ритуалов, красивых, надо признать, но бессмысленных. Те же лодочки — повод для знати блеснуть изощренным вкусом в одеждах... А еще нашумевшая история с фальшивым оборотнем-мошенником. Нет, чиновник, если он казнокрад и взяточник, страшнее маки, а поговорить о якобы неведомом и старине всегда приятно, но не более.

Может, зря он так с Энори. Но не нравится этот парень, что тут поделать. Личные симпатии ладно — талая вода, придут и уйдут, но чутью он привык доверять, как и разуму.

В конце концов, еще есть время присмотреться.

В дверь постучались, тихо, но настойчиво. Он знал эту манеру — слуга не хочет мешать, но намекает, что дело важное.

— Господин, к вам пришел человек, просит его принять.

— Кто?

— Простой ремесленник, судя по виду.

— Он с ума сошел. Для просителей есть отведенное время, тем более почти ночь на дворе.

— Говорит, он живет возле ущелья, где вы строите мост. Он совсем стар и очень устал — долго сюда добирался. Прогнать его, или направить куда?

— Пусть ждет во дворе, я сейчас выйду.

Подумал: если посетитель начнет рассказывать про веление местной нечисти, голоса в голове или что-нибудь в этом роде, будет уж слишком.

С Айю Кэраи увиделся через три дня. Тот, грузный, в темно-вишневом и коралловом плотном шелке, мерил шагами библиотеку, держа в руке свиток, и что-то напевно бормотал себе под нос. Кэраи сперва даже решил, что стихи, но оказалось — разницы урожаев.

Рассказал про нежданного гостя:

— Он говорил — порода неустойчива, провалы и близость подземной реки. Приводил приметы, правда, перемежая их отсылками к духам. Помнит, как много десятилетий назад возводили мост возле Сосновой, там ущелье похоже. Я послал своих людей проверить личность; да, не соврал. Хоть этот мастер давно ушел на покой, его уважают. Он считался одним из мудрейших в провинции. Но слухами полнится земля; старик жил у дочери, узнал про стройку и нашел в себе силы вернуться в родные места, а потом явиться ко мне. Думаю, Энори раньше говорил с этим человеком, хоть тот и не признается. И с другими ему подобными, пока не найденными.

— Но вы не верите им тоже.

— К ним я прислушаюсь охотней, но, к сожалению, они тоже неубедительны. Для меня. Но я уже отдал приказ — пока строительство остановят, это будет разумней. А там посмотрим.

Еще через пару дней слуга доложил:

— Согласно слухам, Энори спас людей от гнева местных духов, а вас считают человеком жестоким, недальновидным, и опасаются.

— Восхитительно, но что делать. Эту партию выиграл не я. Зато теперь вижу, что от него ожидать, и не забуду об этом, — ответил Кэраи, не в силах все же скрыть досаду в голосе. Добавил: — Хотелось бы знать, что ему все-таки более важно — сохранить свое положение или не допустить беды, в которую он предположительно верит? И кто на самом деле передал весточку тому старику...

Ночью видел сон, что мост рушится, а Энори удобно устроился на камне неподалеку, греясь на солнце, как ящерица, и беспечно смеется. "Я всегда считал, что все вы — легковерные дураки. Но, даже перестав верить, вы дураками остались".

Приснится же, подумал Кэраи.

**

Три дня в честь Солнечных хранителей — северный праздник, на юге нет особо дела до тех, кто когда-то устроил себе жилье в горах, поближе к солнцу, и лечил зверье, и оберегал цветы и деревья, и ежедневно возносил молитвы о процветании родного края и жителей его.

Трое их было, в один год построивших себе шалаши на вершинах гор Юсен и проживших без малого сотню лет.

До сих пор шалаши те стоят, нетронутые погодой и временем, и тот, чье сердце чисто, может найти себе там приют и во сне увидеть будущее или получить ответ на вопрос, идущий от сердца.

Праздник Солнечных хранителей — добрые дни. И простые — вычурности не любят те, кто посвятил свою жизнь молитвам и любви к миру. Люди отдают время семье и друзьям, и наведываются в храмы Ореховой Лощины — оставить скромное приношение, и выпить воды из чистых ручьев.

Весь дом генерала Таэны — кроме него самого, вынужденного задержаться в гарнизоне — — отправлялся туда, вместе в другими высокими Домами — в сопровождении особо доверенных слуг.

Энори с раннего утра не могли отыскать. Искали по приказу Кэраи Таэны — тот уже знал о нелюбви юного советника к подобным поездкам.

Домоправитель брата объяснил Кэраи, что Энори, только попав сюда, вынужден был в числе генеральской свиты поехать к святилищам, потом пару дней проболел — вроде попал под дождь, поливший на обратной дороге.

После несколько лет вообще не наведывался в Лощину, потом побывал, но, кажется, не добрался до главного храма — то ли лошадь понесла, то ли еще что...

— Не любит он все эти шумные сборища, — отметил домоправитель.

— Мне безразличны его желания.

— Но господин генерал всегда соглашался...

— Мой дорогой брат, разумеется, имел резон так поступать. Но сегодня Энори обязан поехать — раз принадлежит к домочадцам и претендует на что-то, — заявил Кэраи, садясь в паланкин, чтобы ехать к воротам. — Пока солнце еще не поднялось до края вон той крыши, он должен быть подле меня.

Энори обнаружили в отдаленном уголке сада, замершим у склонившегося над ручьем карагача. Юноша будто грезил наяву, откинулся к стволу, не замечая сырого тумана, пропитавшего одежду, и обильной росы.

Управляющий домом Тагари Таэны приготовился уже к худшему — попытаться убедить Энори отправиться-таки в Лощину, выслушать все, что тот скажет, а потом оправдываться перед господином Кэраи.

Неожиданно Энори не стал противиться. Кротко попросил принести в его покои то, что нужно надеть. Из предложенных верхних одежд выбрал самую невзрачную, не шелк, а полотняную серую с черно-белым тонким узором на рукавах и подоле. Даже волосы узлом закрутил, заколов деревянной шпилькой, и поснимал все блестящие застежки, браслеты, став похожим на одного из низших слуг.

И держался тихо, как мышка. Кэраи, увидев его, сначала не узнал, затем чуть не отправил переодеваться, но уже было поздно. Какое-то время наблюдал за юношей; но время шло, Энори не было видно и слышно, постепенно младший Таэна и думать о нем забыл.

Нет уже достойной стены вокруг Осорэи, но осталась каменная кладка полукольцом на севере и северо-востоке. А ворот в городе восемь.

Двое из них — Северные и Черные — смотрят на северную границу и служат для прохода воинских частей. Они обычно заперты на тяжелые засовы, это не предосторожность, а лишь традиция. Черные ворота — черное железо, массивные, грубоватые, морды драконов и Опоры, воплощающей Силу — четырехрогого быка. А вторые украшены силуэтами вставших на дыбы снежных чудовищ.

Есть ворота для торговых караванов с севера, запада, юга и востока — Красные, Лазуритовые, Нефритовые и Зеленые. Первые — деревянные столбы, резные, спиральные и поперечные полосы, расписаны красным разных цветов; они самые старые, хотя и возведены после военных, уже в спокойные годы, когда город разросся. Нефритовые ворота — из горного дуба, отделанные резными панно из драгоценного камня: с одной стороны сцена войны и победы, и с другой — охоты.

И двое других торговых врат им подстать.

А есть ворота для тех, кто решил навестить Храмовую Лощину. Они зовутся Кедровыми — ибо сделаны из кедров, росших в священной роще, — по разрешению настоятелей.

И последние ворота Осорэи — Медные — ведут к священному водопаду. Эти и храмовые, как и военные, заперты большую часть года. Лишь по праздникам распахиваются они.

И сейчас время настало.

Хорошим выдалось утро — впрочем, иных в такой праздник и не припомнили бы даже старожилы Хинаи. На обратном пути могли заворочаться тучи и начаться ливень, но только не в первой половине каждого из трех дней, пока люди не успели посетить Лощину. Дорога казалась особенно светлой и легкой — туман развеялся, и воздух был нежно-золотистым, с ароматом чины и клевера; справа и слева виднелись рощицы, высажен был кустарник — жимолость и жасмин. По обочинам то тут, то там, рассыпались крохотные святилища или просто алтари и защитные знаки, хотя нечисть вряд ли посмела бы сюда сунуться, разве что в тяжелые предзимние дни.

Голоса, цокот подков, поскрипывание жердей паланкинов; а пыли над мощеной камнями дорогой немного, меньше, чем должно быть при таком сборище. Многочисленные уборщики постарались заранее. Но сейчас простого народа здесь не было, если не считать слуг, для простолюдинов — другие два дня праздника.

Мужчины и женщины улыбались друг другу; одетые большей частью в синее и голубое, в цвет неба, не возбранялась и вышивка, а также нижняя одежда разных оттенков желтого, белая и бледно-зеленая. И — никаких драконов, дивных сказочных птиц или иных волшебных созданий. В день Солнечных хранителей узор на одежде обязан растительным быть, или еще проще — облачным, или "волной".

Вереница путников то растягивалась, то сжималась, струилась рекой, скользила змеей; люди менялись местами, чтобы поговорить или просто засвидетельствовать друг другу свое почтение, обменяться шутками либо сухими учтивыми фразами.

От влиятельных Домов Осорэи почти все появились тут. И люди зрелого возраста, и старики в паланкинах, и молодежь, даже сейчас не упустившая случая повеселиться и покрасоваться. Кэраи привычно отмечал, как и кто держится, с кем заговорил, какое выражение было на лице... Не мог отделаться от столичной привычки искать в каждом слове и жесте тысячи тайных оттенков. Здесь большинство можно было читать без усилий, как свиток, написанный рукой мастера — и потому порой трудно было не ошибиться, не приписать лежащему на поверхности тайный смысл. Особенно в свете недавнего письма.

Вот Рииши Нара — смурной, и от болезни не до конца оправился, и никак не придет в себя после истории с той девушкой, хотя времени прошло немало... Но парень вроде стоящий, и городу предан — мог бы получить лучшую должность, но нет, хочет набраться опыта.

Ариеру Иэра, похоже, с похмелья. Эх... надежда семьи... надо снова потолковать с его отцом, тот все еще осторожничает, и, хоть не отклоняет союз, и принимать не спешит.

Макори из дома Нэйта, воплощение молодой силы, поглядывает на всех свысока, но он никогда не отличался приветливостью. Мимо пронесли паланкин — ультрамариновая занавеска, вышитый знак — жаворонок. Вот уж кому не подходит символ, певчая птичка. Кэраи поравнялся с роскошными носилками, где сидел пожилой глава дома Нэйта. Ростом на голову ниже старшего сына, тщедушный, на деле он держал своих домочадцев мертвой хваткой. Сухо обменявшись приветствиями, двое знатных господ какое-то время двигались рядом, их тянуло друг к другу, как тянет врагов к схватке.