Сокровища рода де Карсо. кн.1

— Ну что ж, давай, парень, пробуй!

В полной тишине Бенуа встал, достал три ножа и молниеносно метнул их в колонну. Он не сомневался, что попадёт. До колонны было шагов десять — дистанция вполне приемлемая. Сверкающие лезвия (Не зря начищал!) вплотную притёрлись к пуле, окружив её кольцом.

Тишина взорвалась восторженными криками. Моряки сорвались с мест и облепили колонну.

— А ну, расступись! — рявкнул Ван Готорн, прокладывая дорогу капитану.

Он вытащил ножи, глубоко вошедшие в мягкое дерево и, взвесив их в руке (таким можно и кирасу пробить!), засунул себе за пояс.

Давай сюда остальные! — повернулся он к Жаку. — Через три дня получишь назад, как обещал!

Моряки восторженно заорали, приветствуя победителя, который не успевал уворачиваться от дружеских тумаков.

— Выпьем за новых флибустьеров в нашей команде, братья! И пора окрестить молодцов. Что за моряк без громкого имени! — перекрыл гвалт голосов капитан Девис.

Корсары повалили за стол, и мигом увесистые чаши и кубки оказались наполнены доверху. Новички команде понравились. Буканьеры — значит стреляют метко. С огромным охотником и так понятно: дай саблю — до пояса раскроит! А маленький то, оказывается, вон что может! И веселье закрутилось по-настоящему. Всё быстрее пиликали скрипки, безостановочно бил бубен, в такт удалым разбойничьим песням топали каблуки, заставляя дребезжать посуду и изредка вскрикивать смеющихся крутобёдрых девиц, отплясывающих с неуклюжими моряками.

То, что было после четвёртого кубка, Ажен помнил смутно. Под дружное одобрение Бенуа дали прозвище "Меткий нож", а ему оставили старое прозвище, учтя, что он уже опытный моряк, а моряку менять имя не зачем. Как они добрались домой, ведал только Бог и капитан Девис, отправивший двух корсаров покрепче проводить не оправившихся от ран новоиспечённых флибустьеров.

Г Л А В А 4

Два дня они отходили от попойки, поклявшись впредь ромом не злоупотреблять. На третий день, в сопровождении Акулы — рулевого "Стрелы" и канонира Линда, пожаловал Ван Готорн, прозванный командой "Тяжёлый Кулак". Его кулаки, действительно огромные, не раз выручали фламандца в рукопашной схватке, когда пистолеты разряжены, а сабля сломана.

Корсар принёс Жаку ножи. На их рукоятках была искусно сделана золотая насечка, шнуром оплетавшая черенок и отполированная до зеркального блеска. Оружие смотрелось великолепно, уложенное в коробку чёрного бархата.

Выпив по чарке вина, флибустьеры попрощались и ушли. И если кто-то мог ненароком подумать, что в лице помощника капитана Бенуа приобрёл заклятого врага, то это абсолютно не соответствовало действительности. Ван Готорн не сомневался, что в первом же лихом абордаже умение Меткого Ножа команде очень пригодится. Он даже в меру сил собирался облегчить новому моряку первые шаги по палубе.

Получив золотые ножи, Жак бережно вытащил один из коробки и, взвесив на ладони, метнул в деревянную стену. Получилось не очень удачно, поскольку золото нарушило привычную центровку ножа, и тот воткнулся под острым углом, из-за тяжёлой рукояти вращаясь явно сильнее, чем обычно.

— М-да! — огорчённо изрёк Бенуа и, покинув комнату, через пару минут притащил широкую и толстую доску. Установив её у стенки, он принялся метать ножи один за другим.

Ажена, лежащего на кровати, через час этот стук начал раздражать, отвлекая от раздумий. Его мысли, занятые Лаурой, время от времени прерывались пронзительным скрипом половиц, под шагами Жака, когда тот торопливо шествовал мимо друга за брошенными в цель ножами.

Терзания Ажена прервал появившийся на пороге человек, весьма известный на Тортуге. Фламандец Эксвемелин уже довольно давно проживал на острове, сначала в качестве кабального слуги, а затем вольным хирургом. Умелой рукой и с лёгким сердцем откромсавший десятки конечностей и зашивший бессчетное количество ран, он вернул на палубу столько моряков, что можно было укомплектовать треть пиратских кораблей. Да и буканьерам, случалось, оказывал помощь. Довольно молодой, фламандец держал в руках чёрный кожаный сундучок (где хранились многочисленные атрибуты его профессии) и, судя по сабле на широкой фиолетовой ленте и пистолету за поясом, принадлежал к судовым хирургам флибустьеров.

— Капитан Девис просил меня посмотреть ваши раны, — представившись, произнёс вошедший. — Но одному из вас, судя по упражнениям, которым он занимается, моя помощь уже не очень нужна, — кивнул лекарь на Жака, — ну а вами, сеньор, мы займёмся вплотную, — пододвинул он стул к постели буканьера.

— Покажите мне рану, мой друг,— поставив рядом с собой сундучок, произнёс фламандец, расстёгивая хитроумные замочки на крышке. — О вашем товарище, Метком ноже, я уже наслышан. Тортуга второй день говорит о нём и золотых ножах. Необыкновенные истории у нас расходятся с быстротой молнии, и я рад, честно говоря, лицезреть столь умелого человека, — повернувшись в сторону Жака, склонил голову гость.

— Мы тоже рады вашему приходу сударь! Кто же не слышал имени Эксвемелина на Тортуге! — ответил взаимной любезностью Бенуа. — Ваше искусство наверняка поможет Малышу побыстрее встать на ноги.

— Малыш?! — повернулся удивлённо к Ажену лекарь. — Тот, кто дал вам это прозвище, был, несомненно, большим шутником. Я бы окрестил вас не иначе, как Гераклом — так звали античного героя,— пояснил фламандец, снимая несвежую повязку с ноги охотника.

— Я привык к этому имени, — слегка поморщился Ажен, когда лекарь оторвал присохшую к ране ткань.

— О-о!! Да тут уже кто-то до меня основательно поработал! — воскликнул Эксвемелин, увидев наложенные швы. — И кто же сей искусник, отбивающий у меня кусок хлеба? — поинтересовался фламандец, с такой силой нажав на края раны, что Ажен от неожиданности вскрикнул.

— О, поверьте, сударь, Малыш бы с удовольствием дал проткнуть себе вторую ногу, чтобы те же ласковые пальчики облегчили ему страдания, — не преминул слегка пошутить над другом Бенуа.

— Так это женщина?! — был окончательно заинтригован Эксвемелин.

— Смею заметить, очень красивая женщина! — сообщил Жак и уже хотел разразиться десятком комплиментов Лауре, но, заметив осуждающий взгляд Поля, вовремя осёкся.

— Передайте при встрече моё восхищение. Я был бы счастлив, если бы мне представился случай засвидетельствовать ей своё искреннее уважение, — со свойственной его ремеслу наблюдательностью, отметив взгляд буканьера, закончил разговор на эту тему фламандец. Он распахнул свой сундучок и, склонившись над ним, начал доставать многочисленные склянки и флаконы.

"... При встрече? ...Вряд ли судьба будет так благосклонна, что снова сведёт с нею", — с горечью подумал Ажен о Лауре.

Он уже раскаивался, что, поддавшись на уговоры Жака, отправился на Тортугу, а не кинулся на поиски девушки. Малыш не привык бросать слова на ветер, а ведь он пообещал отыскать её после ухода испанцев. И это не сдержанное обещание больше всего мучило буканьера.

Эксвемелин тем временем нашёл нужный флакон и, смазав рану дурно пахнущей мазью из коры окотеи, наложил чистую повязку.

— Нога заживает, но вы её сильно натрудили, мой друг, — сказал он Ажену. — Дня три вам надо полежать, не вставая. Вот вам мазь, — протянул он Малышу склянку,— это хорошее индейское средство. Мажьте утром и вечером и меняйте каждый день повязку.

Фламандец быстро собрался и, прощаясь, уже у входа добавил:

— Настоятельно советую купить трость! Походите недельку, другую с тростью — потом и думать забудете о ране! А то при неумеренной ходьбе шов может воспалиться, тогда придётся чистить и снова шить.

Он откланялся и вышел.

Г Л А В А 5

Три дня, пока Малыш вынужденно отлёживался в постели, предаваясь грустным размышлениям, Бенуа, со свойственной ему энергией, занимался делами. Он удачно продал баркас, вместе с захваченной на нём кулевриной, утяжелив тем самым почти вдвое слегка похудевшие буканьерские кошельки. Облазил всю "Стрелу" от трюма до клотика, доведя своими бесконечными дурацкими вопросами Ван Готорна до состояния холодного бешенства, который, опасаясь, что не удержится от желания проломить голову новоявленному матросу, поторопился съехать на берег.

Джон Девис был одним из немногих капитанов, который строго придерживался корсарского кодекса чести. На корабле запрещались драки, женщины, игра в карты и кости. Все споры решались на берегу. Перед абордажем спиртное не пили, прекрасно зная, что ром лишь туманит голову и замедляет скорость клинка. Трусость или бегство каралось смертью. Только решительность и натиск позволяли выиграть схватку на вражеской палубе. В бою работали парами, прикрывая друг друга. В команде было тридцать семь человек, включая капитана, который, веря в счастливые цифры (а тройка и семёрка относились именно к таковым), старался пополнять команду перед каждым выходом.

Бенуа сошёлся на короткой ноге со многими, расплачиваясь за близкое знакомство мучавшим по утрам похмельем. После сиесты он любил прогуляться по Тортуге, купаясь в славе своих золотых ножей, узнавая новости и считая своим непременным долгом пересказать их своему впавшему в уныние другу. Он же принёс Ажену и весть о возвращении флиботов Легурье. Испанцам удалось благополучно убраться вверх по реке, где изломанность русла и мелководье не позволяли пройти пиратским кораблям.

— Мерзавцы! Видно дьявол им ворожит! — выругался Малыш, услышав это известие. — Я уж надеялся, что их пустили на корм рыбам!

— Пиратские лазутчики донесли, что обе плантации разграблены и сожжены, как и все стоянки охотников, — подлил масла в огонь Бенуа.

Ажен помрачнел и нахмурился:

— Когда выходим в море? — глухо спросил он, вперив в Жака свои, налитые ненавистью глаза.

— Не позже чем через две недели. Как только починят рангоут и такелаж, — блеснул морскими словечками, услышанными на шхуне Бенуа, весьма смутно представляя себе их значение. — Капитан даже рассчитывает управиться дней за десять!

— Ладно, десять дней потерпим. А там держись, гачупины! — яростно ударил по кровати Малыш.

Выждав, когда выражение лица друга немного смягчится, Жак дотронулся до его плеча:

— Поль! А Поль! Я тут тебе маленьким подарочком расстарался..., — и он, выскользнув за дверь, тут же вернулся с оставленной у косяка тростью.

Сделанная из чёрного дерева, с украшенной серебром рукоятью, трость смотрелась великолепно. Малыш взял её в руки, любуясь красивой вещью. На нижнем конце тоже имелось серебряная оплётка, оберегающая дорогую вещь от износа. Ласковое прикосновение древесины, искусно отполированной чьими-то умелыми руками, разгладило хмурые морщины на лице Ажена. Подарок явно понравился.

— Спасибо, Жак! — признательно посмотрел Малыш на старого товарища. Не часто кто-то заботился о нём.

— Это ещё не всё, Поль! — желая совсем сразить друга, сказал Бенуа. — Здесь есть секрет! Нажимаешь вот на этот выступ, и..., — он сделал паузу, — и..., — произнёс он повторно, выхватывая из ножен потаённый клинок, — ... получаешь шпагу!

Малыш восхищенно взял оружие из рук Бенуа и, вложив клинок в трость, снова выхватил блеснувшее зеркалом жало.

— Сколь же ты отвалил за этот "маленький подарочек"? — вопросительно посмотрел он на Жака.

— Ну, не так много, как ты думаешь, — смущённо шмыгнул носом Бенуа. — Купец сказал, что такие трости сейчас модны во Франции. Да и чёрт с ними, этими пиастрами! Собирайся лучше, да пойдём, прогуляемся! ...

Мазь Эксвемелина помогла, и рана у Ажена по прошествии нескольких дней полностью затянулась и почти не болела. Когда покраснение ушло, лекарь повыдергал нитки из шва, смазал каким-то бальзамом и разрешил умеренно нагружать ногу, определив недолгие пешие прогулки. Всё вроде было хорошо, но унылый вид друга, переживавшего за Лауру, настолько тревожил Бенуа, что он не выдержал и решил принять срочные меры, чтобы восстановить душевное равновесие Малыша опробованным способом.

Выбрав подходящий денёк, он отправился в заведение мадам Жозефины. Мадам всё поняла с полуслова:

— Да я ему такую девчонку подберу, он об испанке и не вспомнит больше, будь она хоть трижды принцессой! — заверила старая сводница.

Удовлетворённый таким многообещающим заявлением, Жак направился домой.

В тот вечер ему не пришлось особо изощряться, чтобы претворить в жизнь свой план. Кружка выпитого Малышом вина оказалась удачным приложением к задуманным событиям.

— Помнишь, как два месяца назад мы тут веселились? — остановившись напротив заведения, бросил пробный камень Жак. — Ух, и хороша была та белокурая чертовка! Помнишь, что она выделывала, танцуя?!

— А мне больше её товарка понравилась — худышка с огромной грудью. Как же её звали? — напряг память Ажен. ... — Нет, не помню. ... Тогда мы все были по ворот рубахи налиты ромом.

— Так давай зайдём, что ли?! — предложил Бенуа, положив руку на плечо Малыша. — Или у тебя нога побаливает? — заботливо спросил он, рассчитывая этим окончательно пронять друга, не любившего (как и всякий мужчина) расписываться в своей физической немощи.

— Нога в этом деле не помеха, — буркнул Ажен и решительно толкнул дверь.

— Девушки! Девушки! К нам гости! — мелодичным голосом, никак не вязавшимся с её внешностью, пропела старая хрычёвка, и всё завертелось.

С полдюжины одетых как королевы девиц, в платьях, весьма своеобразного покроя, которые отнюдь не скрывали прелестных достоинств их обладательниц, взялись за охотников.

Не прошло и десяти минут, как освобождённые от всего стреляющего, режущего и колющего, усаженные на роскошный диван, они млели в окружении прекрасных куртизанок.

Обворожительные губы нашёптывали в ухо любовные слова, будоража горячим дыханием вскипающую кровь. Тёплые нежные руки, проникнув под рубаху, ласкали грудь и шею, вызывая желание вырваться из их нестерпимо приятного плена. Матовые шары грудей, расположившихся у ног охотников красавиц, жившие, казалось, независимой от хозяек жизнью, колыхались в такт любым изгибам женского тела, сводя с ума, неотвратимо притягивая глаз и прожигая колени через ткань камзола своим прикосновением. И руки сами тянулись к ним, горя желанием коснуться бархатисто-упругой кожи и извлечь это чудо природы из тенет корсета.

Под звуки бубна перед буканьерами появилась полуобнажённая стройная девушка, в костюме турецкой невольницы. Лютня смолкла, только бубен сопровождал её призывно влекущий танец. Приоткрыв в улыбке белые зубки, она с грацией пантеры приближалась к Ажену, упиваясь своей красотой и неотразимостью. Сердце Малыша сладко замерло, уходя навстречу Богу, когда она вскинула на него огромные, волшебно-прекрасные глаза, сияющие неподдельной любовью. ... Любовь даруется на небесах!

Г Л А В А 6

Антонида, бывшая уличная танцовщица, считалась одной из самых дорогих куртизанок в заведении мадам Жозефины. Она любила мужчин и умела с ними обходиться как никто. В заведении она пользовалась полной свободой, ничуть не зависела от мадам и спала только с теми мужчинами, которые ей нравились самой. Девятнадцатилетняя девушка из французского города Ла-Рошель перебралась на Тортугу всего с полгода назад. Ла-Рошель оказался одним из портов Франции весьма удобным для сообщения с Новым Светом. Сюда приходили корабли с заморскими товарами, отсюда уходили суда с поселенцами и грузами для колоний. Наслушавшись рассказов бывалых моряков, она воспылала желанием перебраться в райские места за океаном, где растут диковинные фрукты, водятся дикие животные, а умелые охотники добывают мясо, шкуры и меха. Люди там храбры и отважны, имеют мешки серебра, а женщина всегда может опереться на крепкую руку спутника. Танцуя с шестнадцати лет в приличной таверне, денег она скопила не мало. Поэтому сразу отказалась от предложенных Вест-Индской компанией вариантов по бесплатному пересечению Атлантического океана: подписать кабальную грамоту в качестве служанки на три года или быть проданной в качестве жены на два года тамошним колонистам. Антонида сама оплатила свой путь до Тортуги, о чём ни разу не пожалела. Девчонкам, которых бесплатно везли в трюмах, было ох как нелегко пережить месячное путешествие.