История вторая: Самый маленький офицер

Невольно вспомнился погибший в начале месяца, при стычке с Сивкиными дружками, Никита Мокринский по прозвищу Лужа — ведь как раз его заменит теперь эта Александра Елизавета.

Лужа знал своё дело. Любил. А она... Вон, пялится снизу вверх с надеждой. Пытается спрятать за сосредоточенностью улыбку.

Заболотин не выдержал и отвернулся. Уж больно симпатичная...

По счастью, ему на глаза попался Бах, и капитан поспешно окликнул:

— Себастьянов!

— Я, вашбродь! — Бах шагнул к ним и, стрельнув глазами в сторону девушки, расплылся в обольстительно улыбке. Горечана строго и одновременно с этим жалобно подняла брови, вперив неподвижный взгляд куда-то на плечом Заболотина.

Капитан обречённо вздохнул:

— Бах, введи госпо... тьфу. Младшего лейтенанта Горечану в курс дела и... помоги там. Только, кхм, унтер-офицер Себастьянов, — наблюдая, как лисья улыбка Баха становится всё шире, строго одёрнул санинструктора Заболотин, — не увлекайтесь. Отправляемся через десять минут. Свободны.

— Есть, — бодро отозвался Бах.

Когда все заняли свои места, Заболотин подал сигнал к отправлению. Снова марш, почти как в школьном учебнике по математике.

"Из пункта А в пункт Б, расстояние между которыми на карте одно, а на местности совершенно иное, ведомое только Господу Богу, выдвинулся батальон со скоростью дай Бог десяток километров в час..."

— Зачем нам баба в батальоне? — отвлёк от размышлений Сивка.

Стеснительный штабной адъютант Казанцев зарумянился и, "з-заикаясь", выдвинул совершенно непристойное предположение, за что получил зверский взгляд Заболотина.

— Не баба, а девушка, — капитан задумался и уточнил: — И не просто девушка, а младший лейтенант и наш новый начальник медпункта.

— А чего наша, заболька?

Заболотин пожал плечами. Мало ли, какими неизведанными путями прикомандировали "союзницу". На марше не до неё.

... История с "младшим лейтенантом Горечаной" получила своё продолжение уже после марша. Обходя лагерь, Заболотин после некоторых раздумий завернул "на огонёк" в медпункт и застал там, помимо самих медиков, обоих Краюх, Кротова из разведроты, радиста Севу, а кто-то, оказавшийся самым удачливым, успел выскользнуть из палатки и оперативно скрыться за санитарной "таблеткой" до того, как был идентифицирован.

— Так, — коротко и мрачно произнёс Заболотин.

Настроения устраивать разнос не было, поэтому "разборки" были отложены на потом, а в заявление Фильки Краюхина, что ему-де обрабатывали рубец, Заболотин даже сделал вид, что поверил.

В рекордно короткие сроки палатка опустела. Даже Бах, покрутившись вокруг девушки, счёл за лучшее временно исчезнуть из поля зрения командира батальона. Осталась одна Горечана, смущённая, вытянувшаяся при появлении Заболотина по струнке.

— Вольно, госпо... тьфу, младший лейтенант.

— В-виновата, сдарий командир, я...

— Георгий Никитович, — Заболотин снова задумался, на сколько лет девушка его младше — и младше ли вовсе? Взгляд у неё иногда становился слишком... взрослый. Так седые матери глядят, а не русокосые девчонки. И невольно внутри шевелится уважение.

— Хорошо, Георгий Никитович, — послушно повторила Горечана.

— Младший лейтенант, — задумчиво протянул капитан. — По-нашему что-то вроде прапорщика, верно?.. М-да. Срочно произвели? Давно служите?

Он ожидал неуверенного ответа, что, мол, полгода как закончила какие-нибудь курсы, но Горечана пожала плечами:

— Больше года.

— И что с предыдущим местом службы?

Конечно, всю эту информацию можно было прочитать самому, но Заболотину хотелось услышать ответы от девушки.

— Нет его больше. Всего нашего полка, — Горечана погрустнела, и даже это ей шло.

Дурдом.

В палатку заглянул Сивка, потоптался у входа, неприязненно покосился на девушку и подобрался поближе к Заболотину.

Горечана с любопытством посмотрела на мальчика, замялась на мгновенье и продолжила:

— Потом... переаттестация, дали звание и прикомандировали к вам. А что ещё делать?

— Ясно, — кивнул Заболотин и решил, что дальше, пожалуй, расспрашивать не будет. Она не "с улицы" — уже не так плохо, а остальное станет ясно исключительно после первого боя.

Сивка с независимым видом разглядывал обстановку палатки и столь же старательно не смотрел на Горечану, как она следила взглядом за ним.

Словно очнувшись от своих мыслей, девушка вздохнула и добавила в пространство:

— Всё равно, о поддержке вашей армии со стороны забольской можно не говорить. Какая поддержка, нас просто больше нет. Так, горстка... баловней жизни.

Заболотин хотел промолчать, но зачем-то ответил:

— Выринейцам не слаще.

Повисло вязкое, горьковатое молчание. А что тут можно было сказать? Заболотин ей не ухажёр и не брат, чтобы пространно утешать и обещать мир и процветание раскатанному двухлетней войной тонким слоем по осенней грязи Заболу. А что всякая сопливая дурь в голову лезет — так это просто потому, что все тут соскучились по женскому обществу. Физически, так сказать.

Заболотин повертел в руках кепку — уходить прямо сейчас было как-то неловко, а никому, как назло, в кои-то веки не требовался командир батальона "вот прям ща". Вот и оставалось только с преувеличенным вниманием рассматривать собственный головной убор. Аккуратно заштопанная во всех возможных местах, выцветшая солдатская кепка, с которой Заболотин прошёл сколько уж грязных военных дорог...

Раньше, будучи ещё совсем мальчиком, Заболотин мечтал не о такой кепке, он грезил, как и многие в его возрасте, голубым беретом ВДВ. Любил вечером, забравшись с головой под одеяло, крепко зажмуриться и воображать себя взрослым, сильным и очень-очень серьёзным, в тельняшке, камуфляже и с голубым беретом. Потрясающие картины рисовал в своём воображении будущий командир УБОНа: вот он возвращается домой ненадолго, усталый, только-только из госпиталя, на груди — орден, глядит строго на детей, а те с восторгом провожают взглядами его рослую фигуру, голубой берет и какой-нибудь именной кортик за поясом. Ранен, в своём представлении, Заболотин должен был быть исключительно в ногу, чтобы легонько прихрамывать при ходьбе, почти незаметно, а орден в фантазиях рисовался ну никак не меньше белого — офицерского — "георгия".

Эх, где теперь те воображаемые, дух захватывающие картины? Где доблестный десантник с лёгким ранением и орденом? Нога, конечно, болит, но это только раздражает, а до орденов уже дела нет — выжить бы.

В далёких детских фантазия война была тихой и вполне безобидной. Маленький наследник рода Заболотиных не знал тогда взрывов и метких снайперских выстрелов... Реальность оказалась злее, и потрёпанную кепку не сменить на новенький берет, а десять лет учёбы, службы и войны — на иную жизнь, да и не хочется совершенно.

— А тебя как зовут? — вдруг обратилась к Сивке Горечана по-забольски. Что-то странное промелькнуло в её взгляде.

Мальчишка сделал вид, что не расслышал и вообще увлечён разглядыванием "комплекта Б-2", и только на второй оклик нехотя обернулся.

— Сивый я, — с вызовом в голосе ответил он, словно ощетинившись на попытку подружиться.

— А я... — девушка отчего-то запнулась, — зови меня Ли... нет, Элей.

Сивка искоса на неё взглянул и отвернулся, пожав плечами.

Заболотин присел на койку, переводя взгляд с Горечаны на Сивку. Оба забольца и впрямь, даже при ближайшем рассмотрении, походили друг на друга, как брат и сестра. Только разница в возрасте... Никак не меньше десяти лет — многовато.

А ещё капитан ясно видел, что Эле хочется ещё что-то спросить, но сдерживается. Наконец, видимо, знаменитое женское любопытство победило:

— А как же родители тебя звали?

Лицо в момент обернувшегося пацана напомнило оскалившуюся крысиную мордочку, когда со зло искривлённых губ сорвалась фраза, которую уже считающий себя знатоком забольской речи, особенно в том, что касается непечатной её части, Заболотин целиком перевести не смог. Уловил только несколько словосочетаний и смазано — общий смысл. И первым делом Заболотину захотелось хорошенько выпороть маленького сквернослова, чтобы больше никогда не смел так выражаться в присутствии женщины.

Горечана, для которой забольский был родным, сначала вспыхнула, потом побледнела, но из палатки всё-таки не выскочила, и Заболотин строго прикрикнул на обоих:

— Хватит! Сивка, думай, при ком и как выражаешься!

— А что, выпорешь? — с вызовом спросил пацан, всё ещё похожий на злую крысу.

— Выпорю, — не обещающим ничего хорошего тоном подтвердил Заболотин. — Так, что сидеть потом не сможешь.

Некоторое время мальчишка сидел злым и встопорщенным, затем нехотя буркнул:

— Она сама нарвалась.

— Фраза "нарвалась по незнанию" не извиняет по большей части только сапёров, — отрезал Заболотин. — Госпо... Александра, не обращайте на него внимания. С манерами у него туго.

Сам же Сивка молчал и думал. Он и до этого, конечно, был на стороне русской армии — с тех пор, как понял, что не хочет больше убивать командира, а, наоборот, хочет быть и дальше с ним. Но вот только сейчас он в полной мере осознал и поверил, что Империя действительно пришла на помощь Заболу, а не вмешалась в чужую войну. Каким бы простым этот вывод ни выглядел, раньше это в голову Сивке не приходило, теперь же как-то вдруг "снизошло озарение", сродни тому, как, ломанувшись через лес в неопределённом направлении, выясняешь, что движешься строго на север точнее всякого компаса.

А эта Эля — почему-то — тревожила память смутными воспоминаниями. Неприятными — потому что Сивка запрещал себе их... вспоминать.

7 мая 2013 года. Забол, Горье

... — Но Выринея не хочет сейчас войны!

— И мы не хотим.

— Кто "мы"? Ай, к навкиной... бабушке. Ты же русский офицер.

— Я об этом тебе уже неоднократно твердил.

— С тобой даже о политике не поговоришь!

— Правда? Счастливая новость!

— Правда, правда... Если я правильно понимаю, эта нашивка свидетельствует, что ты в СБ имперской служишь...

— Ты имеешь в виду, в Лейб-гвардии?

— Ага, в ней. А разговаривать о политике с представителем Службы Безопасности, особенно на такую, как бы это... щекотливую тему, у меня желания нет.

— Что, есть, что скрывать?.. Я же просил!

— Да прости, я нечаянно! Привычка!

— И опять...

— Всё-всё, убрал! Я помню, что ты не любишь, когда тебя кто-то ла... трогает. Помню, видишь?

— Да тебя это вообще никогда не останавливало!.. Впрочем, и сейчас... Ти-иль! Это — уже слишком. Ещё раз палец окажется у моего рта — откушу!

— Хорошо, хорошо, впредь буду трогать исключительно нос!

— Ти-иль!

Далее последовала короткая борьба, завершившаяся уже на полу тем, что Сиф оказался внизу, а Тиль нависал над ним, корча зверскую рожу и упираясь ему в грудь коленкой.

— Вы проиграли, сдарий Сивый! Теперь я могу делать с вами всё, что мне заблагорассудится, идёт?

— Я задохнусь сейчас, сдарий... пушинка! Тебя это мало обрадует, я уверен, — прохрипел Сиф, которому старший друг показался очень тяжёлым.

Тиль немедленно скатился вбок и с трудом отбил очередную атаку Сифа:

— Стой, стой! Это уже было совершенно нечестно!

— Да ты!.. Ладно.

Сиф, почти не запыхавшийся, улёгся обратно на пол и раскинул руки в стороны, словно на пляже. Впрочем, он лежал как раз в солнечном пятне от балконной двери, так что можно было и "позагорать"...

Тиль уселся рядом по-турецки и откинул ото лба друга пряди чёлки:

— Я бы многое отдал, чтобы ты остался забольцем...

Сиф скосил глаза и обратил внимание на коробку, валяющуюся рядом с письменным столом. Какая-то неприятная мысль — это было заметно по лицу — вновь начала его терзать:

— Слушай, это что за коробка?

— Где? Эта? Это из-под чернил к принтеру. Они же периодически кончаются, вот я и закупаюсь.

— "Радужица"... Что-то знакомое.

— Это фирма такая, наша, забольская. Недорогая, вроде бы, — отмахнулся Тиль, но пихнул коробку с глаз долой под стол. По бледному лицу пробежала еле заметная тень.

— Ну, ясно, — не стал дальше развивать эту тему Сиф. Вместо этого он сделал вид, что собирается укусить назойливый палец Тиля, который неосторожно приблизился ко рту.

— Сив... Останься со мной, а? Плюнь ты на своего Заболотина... Останься... Ну не бросай меня! — Тиль заглянул мальчику в глаза, такой несчастный и пламенно желающий согласия, что Сиф на долю секунды испытал очень странное чувство. Он... заколебался?

Мгновенье спустя мир встал на место.

— Я на Евангелии присягал на верность его императорскому величеству, — медленно проговорил Сиф, не отводя взгляда. — Я его подданный. Офицер русской армии.

— Ну что ты понимаешь во всём этом! — чуть ни плача, воскликнул Тиль. — Я так не могу, когда ты — русский офицер!

— Я понимаю, что я не хочу быть клятвопреступником, — мрачно буркнул Сиф в ответ, и вдруг вопрос, который он старательно прятал даже от себя, вырвался, помимо воли: — Ты всё ещё... на "песке" торчишь?

— ПС — дарит счастье... Пусть и хреновое, — ответил человек-набросок, пряча глаза.

— Ты и сейчас, — скорее заключил, чем спросил Сиф.

— Ведь если ты уйдёшь, мы никогда больше не увидимся!

— Ну почему же... — пробормотал Сиф неуверенно.

— Потому что, — жёстко отрезал Тиль. — Не встретимся, уж я-то знаю. Только если ты останешься...

— Я не останусь. И вообще, у меня всего три часа включая время на дорогу было. Так что у меня осталось-то всего... — он взглянул на свои часы, — минут сорок в крайнем случае.

Тиль поник, наверное, жалея сейчас, что всё ещё "торчит на пике". Когда этот "пик" кончался, все эмоции словно туманом заволакивало, и становилось легче, много легче... Главное — правильно подобрать дозу, чтобы этот "откат" тебя не убил.

— А тебя теперь как зовут, Сив?

— Что удивительно — Сиф, — мальчик не сдержал улыбки. — Иосиф Бородин.

— В честь Великого князя, что ли?

— Можно сказать и так, — согласился офицерик, зевая. Лежать на полу было ужасно покойно, и вовсе не хотелось вставать, идти куда-то, о чём-то спорить...

В комнате было тихо, перекличка птиц за окном давно перестала цеплять слух, превратившись в незаметный звуковой фон. Время тянулось с неясной, пугающей скоростью — вроде бы стояло на месте, но где-то внутри ощущался его стремительный ход, словно ледяное течение под толщей тёплой и совершенно спокойной воды. Этот заповедный водоём свято хранил свои тайны, разлившись где-то посерёдке между Болотом Памяти и радужным Водопадом Будущих Надежд.

Тиль неожиданно выпрямился, спохватившись, что молчание растянулось уже минут на пять:

— Слушай... Это ведь это не твоё от рождения имя? — уточнил художник с таким видом, что чрезвычайная важность ответа была видна невооружённым взглядом... вот только её причины были непонятны.

— Наверное, — пожал плечами Сиф, хотя на спине это было не так-то просто сделать. Говорить о том, что то, прошлое имя совершенно точно звучало иначе, не хотелось. Прятаться за амнезией... ну, на что-то же она должна сгодиться!